Наивная для мажора

Глава 30. Финал

Полная версия 30 главы доступна в сборнике эротических сцен к мажору.

Возвращаюсь домой поздно вечером. Уставшая, обессиленная, лишенная красок жизни, полностью выпотрошенная. Закрываю дверь и на ватных ногах присаживаюсь на пуфик, чтобы перевести дух после изнурительной поездки.

Сижу долго. В тишине и темноте, наедине со своей жестокой судьбой.

В квартире нет посторонних звуков. Так и должно быть, по моим подсчетам до возвращения матери с работы в запасе имеется несколько часов для того, чтобы привести себя в человеческий вид и хотя бы скрыть видимые следы преступления. К примеру, освежиться и почистить зубы (плохо пахну сигаретами и одеколоном Камиля). Эмоциональное состояние вряд ли получится, также легко подлатать. Ста лет не хватит для того, чтобы вернуть хоть намек на радость в моей жизни.

Когда начинаю раздеваться, непрестанно думаю об этом и вдруг краем глаза замечаю легкий свет в гостиной, чего обычно не бывает, если нас нет дома. Впрочем, перед уходом кто-то из нас мог забыть его выключить?

На цыпочках прохожу чуть глубже и с ужасом вздрагиваю: я в небрежно застегнутой блузке, с оторванными пуговицами в некоторых местах, а в гостиной — мама, удобно устроившись на диване, после рабочего дня отдыхает с кружкой чая за просмотром телевизора.

Сейчас так не хочется никого видеть, слышать, говорить, фальшиво улыбаться, желаю просто запрыгнуть в кровать и отгородиться одеялом от жестокой действительности.

— Привет, ты… что-то… рано сегодня? — нервно мямлю, переминаясь с ноги на ноги возле входа, здраво опасаясь попасться на глаза.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы по моему облику сделать правильные выводы о «весёлых» недавних приключениях, поэтому необходимо срочно убраться к себе в комнату и запереться на десять замков.

Вопрос я задала ради приличия. К счастью, ответной реплики, нет, да и, в целом, за весь этот период времени мама ни разу не посмотрела мне в глаза. Занимается тем, что потягивает вино и смотрит телевизор почти в беззвучном режиме.

Понимая это, с огромным облегчением ретируюсь:

— Прости, я бы посидела с тобой, но мне не здоровится!

Я не жду разрешения, просто рассказываю о своих действиях, уже разворачиваюсь для побега и мне весьма удивительно то, что следует далее.

— Сядь!

Меня настолько сбивает повелительный тон, что в голове сигналит тревожный звоночек, и я послушно, однако в тот же момент крайне настороженно приближаюсь к дивану.

Что-то очень беспокоит в её поведении, что-то не так…

— Что-то случилось? — беспокойство лишь сильнее нарастает, когда мама впервые поднимает взгляд, а потом сразу же отворачивается, будто бы ей тяжело смотреть на меня.

За эту долю секунды успеваю заметить, что ее взгляд будто бы не живой — мертвый. Такой словно из него вытянули все силы и их не хватает даже для того, чтобы просто посмотреть в глаза дочери.

— Мам!? — зову громче, ещё больше пугаясь странного молчания.

Временно отходят на второй план мои душевные терзания, сейчас очень беспокоит ни живая, ни мертвая мама. Что с ней? Не дай Бог, со здоровьем что-то не так. В голове проносится тысяча самых ужасных версий. Раздираемая волнением я незамедлительно присаживаюсь на диван, аккуратно прикоснувшись пальцами к бледной руке.

Родительница словно оживает от магического прикосновения: одну руку, сжимающую пульт, поднимает и начинает что-то набирать на экране, однако я не интересуюсь что именно, поскольку слишком загипнотизирована ее тихой речью, наполненной печалью:

— Насколько помню я всегда и всем ставила тебя в пример. Говорила о том, какая ты ответственная и серьёзная девочка, и не в твоем характере делать что-то гнусное. Моё доверие к тебе безгранично. Ты ведь мой ангелочек!

Когда заканчивается признание, сказанное сиплым голосом, я замечаю одинокую слезу, скатывающуюся по её щеке. И это так меня пугает, что я начинаю бессвязно тараторить, успокаивать ее, как маленького ребёнка, забалтывать всякими глупостями. Этот человек никогда не плакал, никогда не видела ее за этим бесполезным занятием. Ее внутренняя сила, ее стойкость, гордость и ответственность перед людьми поистине поразительны. Эти качестве не позволили ей сломаться в самое тяжелое время. Так, что же сейчас произошло? Что довело до такого состояния!?

— Сегодня был прекрасный день ровно до тех пор, пока начальник не раскрыл мне слепые глаза… — произносит она.

Завороженная странным поведением матери и не понимающая, что происходит, я вся обращаюсь вслух.

Когда она указывает пультом на экран, предлагая посмотреть в том направлении, я послушно выполняю требование.

От увиденного на экране лицо резко обжигает волной стыда. От силы эмоционального удара, кажется, что голова взорвалась адской болью, а виски сжало невидимой колючей проволокой.

Как больно!

Хочу ослепнуть.

Всего на некоторое время ослепнуть и не видеть того, что вижу.

В поисковике на экране набита одна хорошо знакомая фраза, такая родная и такая издевательская. Прозвище, подаренное лжеподругой:

«Героиня посёлка «Ясный свет» и её настоящие таланты».

Под этим заголовком загружено несколько видео и мама включает одно из них. Там звучит громкая восточная музыка, знакомые голоса, и… я, танцующая перед близнецами в тот роковой вечер, когда впервые была втянута в грязные игры богатых детишек.

Лживая Дрянь!

Она обещала стереть это!

Съемка однозначно с её стороны. С этого угла обзора видны близнецы, рассматривающие мой откровенный танец.

Видео длится не больше минуты, очень короткое, но набравшее неплохую популярность, раз мама с такой легкостью нашла его по нескольким фразам в поисковике.

Я молча гляжу на экран и ни одного слова не произношу, не желая верить собственным глазам.

Мама точно также действует, за исключением того, что, выждав немного времени, вскоре загружает следующее видео.

На нем…двое мужчин и я — полусонная, неадекватная.

Мама жмёт на перемотку и ставит последнее видео.

На кадре мы втроем лежим уже на подушках…

— Прекрати! — молю маму остановить запись.

Я не хочу и не могу это снова пережить. Мне же больно, черт возьми!

Мама сегодня жестокая, не останавливается, благо перематывает на самый конец, где совершенно пьяный Девин велит тому, кто снимает:

— Теперь вали отседа! А ты что это? Снимаешь!?

На этом запись прекращается, будто телефон вырвали и разбили.

После того, как видео завершается, у меня еще долго гудит в ушах, а в голове сигналит одна единственная мысль:

Сдохнуть… Сдохнуть… Сдохнуть…

Об этом думаю, лишь это слово крутится в мыслях. Меня всю трясет. Испытываю максимальный стыд, абсолютно максимальную его величину.

Смотреть с матерью на себя такую… это ужасно позорно.

Я не могу прекратить дрожать и не могу прекратить пялиться на темный экран телевизора. Даже пропускаю тот момент, когда мать поднимается с дивана и куда-то удаляется.

Отмираю лишь тогда, когда в меня летит тяжелый пакет с вещами.

Защититься не успеваю, удар получается болезненным, в уголок глаза, а из пакета на пол высыпается ворох маленьких коробок с бельем, которое я прятала под кроватью, не желая сознаваться в том, что Александр мне такое подарил.

— Она не могла так поступить! Мой ангелок не мог так поступить! — орет мать, выпуская наружу свои яростные эмоции, поднимает коробки, и вынимая оттуда поочередно белье, демонстрирует мне его.

— Кто тебе такое позорище прислал? Как ты могла до такого опуститься!? Как могла!?

После того, как она начинает кричать я тоже, наконец, пробуждаюсь, стряхивая наваждение, и обретая хоть какой-то дар речи. Подрываюсь с дивана и, выставив руки в целях самозащиты перед грудью, слезно прошу об одном:

— Молю тебя, выслушай меня! Все не так, как кажется на первый взгляд. Посмотри на последние видео, ты что не видишь, что я там в неадеквате? Они подставили меня…

— Я вижу, я вижу, что моя дочь изменилась! — она бросает в меня трусы и я их кое-как ловлю почти возле лица. — Ты пропадаешь ночами, одеваешь эту мерзость! Танцуешь перед мужчинами, и ты оказываешься вот в таком состоянии, что ничерта не понимаешь. В это я верю, ох, как верю! И сын Алмазова, поэтому тебя зовет на уборки вместо меня? Какие у тебя с ним отношения?! Говори!

Чтобы я не сказала, она не слышит.

Мама заводится все сильнее, ее глаза уже красные от ярости, побелевшие руки сжаты в напряженные кулаки и сквозь крепко стиснутые челюсти она цедит ядовитые слова:

— Верни её! Верни мне мою дочку! — истерически визжит, словно сумасшедшая, и я понимаю, что она никогда не поверит. На видео обставлено всё так, будто я сама все это делала, не знаю, какой препарат дала Мами, но он лишает человека разума и памяти.

В следующую секунду улавливаю боковым зрением какое-то движение, рефлекторно зажмуриваюсь и тут же чувствую хлесткую оплеуху.

Бух!

Смешной звук. А на деле, увы, не смешно.

Этот «бух» — это тяжелый звук моего разбивающегося сердца.

— Ты — мерзкая дрянт, где моя дочь!?

От удара я слегка покачиваюсь и чтобы не упасть, хватаюсь за спинку дивана.

Сложно поверить ощущениям. В неверии подношу ладонь к горящей щеке, удостоверяясь, что мне это не померещилось и меня действительно ударила родная, самая лучшая, самая понимающая мать на свете. Теперь я чувствую не только максимальную величину стыда, но и максимальное унижение от самого дорого человека, который обязан был меня выслушать и понять.

Обязан был! Не судить, а помочь!

Все перед глазами снова мутнеет из-за слез. Захлебываясь отчаянием, срываюсь с места и бегу к себе в комнату, слыша разгневанные комментарии вдогонку.

— Куда собралась, я еще не договорила!? Не смей уходить!

Совершенно не обращаю внимания на ее слова, сильнее уже невозможно ранить, ее крик похож на какой-то малозначащий фон.

Врываюсь в комнату, сама не знаю, что делать, действую по наитию.

У меня нет никакого решения, но больше не могу так.

Нет больше сил бороться.

Вынимаю рюкзак и закидываю туда вещи первой необходимости.

Мама заходит почти следом, пылая яростью и напоминая настоящую демоническую фурию. Никогда не видела ее в таком состоянии, уже не удивлюсь, если она сейчас возьмет ремень и безжалостно изобьет.

— Куда собралась? К этим мужчинам? Какое унижение… видеть такую дочь. Помяни мое слово, выбросят они тебя, оставив с брюхом. И тогда запомни: не смей возвращаться ко мне со слезами!

Я уже со слезами, но она этого не видит, продолжая меня убивать, ей плевать.

Это последний раз. Больше я никогда со слезами не вернусь… Уж это обещаю…

Сборы заканчиваю максимально быстро, хватаю то, что первым приходит на ум. Основной пакет документов, карточку, на которую недавно была переведена щедрая награда от Алмазова. Буквально прорываюсь сквозь мать, отталкивая ее от двери.

Она возмущенно бежит за мной следом, возобновляя гнусные оскорбления, выплескивая всю свою ненависть и разочарование во мне. Даже, когда выбегаю на лестничную клетку, она продолжает яростно на весь подъезд меня предупреждать: я дура — и еще приползу к ней. И уже, когда оказываюсь на улице, все равно в окно слышу грязные слова о себе. И только в самом конце, когда заканчиваются унижения, мне кажется я слышу плач. Впрочем, может ошибаюсь и это мой тихий плач, а не ее.