Запретная страсть мажора

Глава 44. Оля

Бедный несчастный Дикаев.

Весь больной и брошенный.

Дома сидит, тоскует, ждет моего звонка.

Козел.

Не пойму даже, злюсь я или разочарована. Если бы не то, что произошло вчера, я бы сказала, что все ожидаемо. А теперь я смотрю в окно на то, как Лина подхватывает Кира под руку, прижимается к нему, и у меня перед глазами все плывет.

Дикий наклоняется к ней, и она целует его в щеку.

Грудь стискивает стальным обручем.

Недолго музыка играла.

Как ни крути, а полоски на тигре никуда не денутся.

– Ты чего? – спрашивает Сашка, заметивший мой ступор.

– Ничего, – помертвевшими губами выговариваю я, не отводя глаз от окна, и друг следит за направлением моего взгляда.

Кир как раз поднимается по ступенькам крыльца и останавливается рядом с возрастной парой. Скорее всего, его родители. Меня он с ними не знакомил. Я, видимо, ему не для этого нужна была. Как он там говорил: «Знай свое место»?

Какая же я дура!

– Это тот, который сцену ревности в кафетерии устроил? – прищуривается Сашка.

– Не хочу о нем, – отворачиваюсь от окна, чтобы больше не видеть, как Дикаев по-хозяйски обнимает за плечи Лину.

– Он тебе что-то сделал? – напрягается Саша. – Хочешь, вырву ему ноги?

– Я хочу о нем больше не говорить! – психую я, но в этот момент Кир вместе с Линой заходят в просторный холл, и мне кажется, что даже музыка перестает играть, и гул голосов стихает.

Но это только мое воображение.

Я прячусь за широкими Сашкиными плечами, чтобы Кир меня не увидел.

Не хочу поймать на себе снисходительный высокомерный взгляд.

В глазах закипают злые жгучие слезы, и я часто-часто моргаю, чтобы не превратиться в жалкое подобие панды.

Сашка приобнимает меня и сочувственно поглаживает по плечу. Он благоразумно не задает вопросов, потому что я могу разреветься от самого безобидного из них.

Этот бесчувственный лживый мажор не достоин этого.

Тяжело выдыхаю открытым ртом, потому что горло сковали тиски, и поднимаю взгляд на потолочную лепнину, чтобы не дать пролиться ни одной слезинке.

На секунду пересекаюсь со злым взглядом именинницы. Даже отсюда вижу, как побелели ее пальцы, которыми она стискивает изящную ножку фужера из муранского стекла.

– Местные куры ходят привести себя в порядок на второй этаж. Тебя проводить? –предлагает Сашка, который не видит, как ему взглядом уже три раза раскроили череп и вонзили нож в спину.

Бегло оглядев холл, я обнаруживаю ненавистную парочку возле стойки с закусками в компании той самой возрастной четы с кислыми постными минами. Дикаев стоит спиной к лестнице, и я соглашаюсь.

Саша ведет меня, интуитивно загораживая от Кира, и спасибо ему за это огромное.

Интересно, Дикаев и правда собирался провести со мной сегодня ночь? Или меня бы ждали отговорки? Или он бы насмешливо сообщил, что у него сегодня планы с другой девушкой?

От девчонок из общаги слышала, что последнее вполне имело место быть, а как я уже поняла, люди не меняются. Они только прикидываются другими, чтобы все сделать по-своему.

Сашка испаряется, оставив меня возле нужной двери, а я, зайдя в комнату для отдыха гостей, радуюсь, что сейчас здесь пусто.

Падаю на диванчик и закрываю лицо руками.

Около восьми можно будет свинтить. Надо постараться не пересечься с Дикаевым. Не уверена, что смогу удержать эмоции и сохранить лицо. Я не такая хорошая актриса, как Кир.

Как же паршиво. Особенно от осознания, что я во всем сама виновата. Не могу понять, как это произошло? На что я купилась?

Остается только надеяться, что Кир не трепло, и не будет хвастаться своей победой.

С отчимом надо поговорить. Найти аргументы и …

На мгновенье тишину комнаты разрезает шум праздника, проникший в приоткрытую дверь.

– Я бы посоветовала тебе и дальше тут сидеть, – грудной голос, судя по всему, обращается ко мне. – Одной. Или найти себе другую компанию.

Я с удивление отнимаю ладони от лица.

Именинница. Зарина Ахметова. Дочь вице-губернатора.

Похоже, у кого-то пригорает.

Сашка так и не рассказал мне, что у них пошло не так, но, исходя из мелькнувшей горечи в его тоне, я предположила, что проблема со стороны Зарины.

Но Ахметову и саму колбасит не по-детски.

Она сверлит меня глазами цвета шоколада, но до угроз не опускается, хотя я чувствую, что Зарина с удовольствием вцепилась бы мне в волосы.

Я предпочитаю ничего не отвечать на этот выпад. Что ни скажи, выглядеть будешь глупо. Оправдываться смысла тоже нет. Не для этого Сашка просил меня ему помочь.

Зарина, обдавая меня духами с нотками иланг-иланга, проходит в ванную.

Шумит вода.

Это все явно для меня. Думаю, в собственном доме у нее есть личная ванная.

Я, может, и непротив отсидеться здесь, но родители меня потеряют.

Вздохнув, я выхожу из комнаты и натыкаюсь взглядом на отчима, который выходит из другой двери в конце коридора. Он беседует с кем-то.

Может даже, и с Ахметовым. Я его только на афишах видела, а там люди сами на себя не похожи от обилия фотошопа.

Отчим явно в хорошем расположении духа, надо хотя бы напроситься на разговор, пока он в настроении.

Я устремляюсь к нему. Его собеседник, заметив меня, что-то говорит негромко, машет рукой в сторону лестницы и оставляет нас наедине.

– Ты что-то хотела? – спрашивает отчим.

– Да, – мнусь я. – Поговорить, по поводу моей учебы.

Тень набегает на его лицо, отчим явно считает, что говорить тут не о чем.

– Мы уже это обсуждали. И здесь неподходящее место для семейных переговоров.

– Мы можем вернуться к этому дома? – настаиваю я.

Он вглядывается мне в лицо внимательнее.

– Что-то случилось?

– Ничего нового.

– А чего такая убитая?

Надо же заметил. Я думала, ему на все по барабану, кроме бизнеса.

Молчу.

– Ладно. Дома все, – сдается отчим. – А пока жду, что ты присоединишься к нам внизу. И будь душкой. Не только другу своему внимание уделяй. Нам надо очаровать потенциального партнера.

Неловко похлопав меня по плечу, он спускается по лестнице, а я, зажмурившись, прислоняюсь к стене, перебирая в голове все доводы, которые могут повлиять на решение отчима.

Блин, и правда надо идти вниз. Я же обещала.

Открываю глаза и встречаю разъяренный взгляд Кира, стоящего в дверях той самой комнаты, откуда вышел отчим.

И в глазах его остывала злость превращаясь в лед презрения.