Запретная страсть мажора

Глава 59. Кир

До меня, наверное, только сейчас доходит, что Олька после того вечера, скорее всего, тоже ревела. И от этого становится паршиво. Тянет сказать что-то вроде: «Я больше не буду», но дебилизм же.

– Оль, прости. Я на тебя сорвался, хотя ты ни в чем не виновата. А еще я… – приходится признаться, – приревновал.

Тишина.

– Ты мне… нравишься. Очень, – выдавливаю я. – Даже слишком.

Идиот. Что я несу?

– Я всю неделю с ума сходил. Не надо так, Оль. Я, что хочешь, сделаю, только не плачь. Я понимаю, что облажался. Мне стыдно, но я не отстану. И ни с кем тебе встречаться не позволю. Всем морду набью и руки переломаю.

Ни слова. Нервно прислушиваюсь. Ни шороха.

– Хочешь, я тебе все домашки делать буду? – ляпаю и сам бью себя по лбу.

– Придурок, – отзывается Истомина из-за двери.

Ну хоть в чем-то она со мной солидарна.

– Оль, я без тебя не смогу, – на выдохе произношу я, с ужасом понимая, что это правда.

Да я двинусь, если коза упрется и пошлет меня лесом. За две недели она меня захомутала. Сначала приманила, а потом показала, как это, когда без нее. И что-то я больше на такое не готов. Мазохизм – это не мое.

Мне надо, чтобы она фырчала, хлопала ресницами, дерзила, а я ее усмирял. Она так хорошо этому поддается, что у меня мысли только об одном.

В этом-то Истомина меня и обвиняет, хотя она сама виновата. Зачем такая, что хочется только…

Ладно. Кажется, есть лишь один способ.

– Оля, я… ну… попробую сдерживаться. Не приставать, – а сам скриплю зубами. Это же на какую пытку я сейчас добровольно подписываюсь.

После минутной паузы раздается звук отпираемого замка.

У меня сердце чуть из груди не выскакивает.

Подрываюсь на ноги и распахиваю дверь.

Пока коза не передумала.

Но моя девочка стоит, комкая полотенце. Нос красный, глаза заплаканные.

И мне словно гвозди вдоль хребта забивают.

Делаю шаг и крепко прижимаю к себе, Олька опять шмыгает.

– Оль, ну прости.

Чувствую, как под пальцами дрожат ее лопатки. Что-то бубнит мне в толстовку.

– Что? – переспрашиваю, неохотно позволяя ей отстраниться. Мне теперь страшно ее из рук выпустить.

– Один шанс, Дикаев. Всего один.

– Мне хватит, – у меня от облегчения срывается голос.

Наклоняюсь, чтобы поцеловать зареванное чудовище, и натыкаюсь на испытущий взгляд.

– Что? Оль, ну целоваться же ты разрешала! – возмущаюсь я и тут же напрягаюсь. – Можно же?

Истомина опускает мокрые ресницы и шепчет:

– Можно.

Подхватываю ее и сажаю на себя. Коза привычно обхватывает меня ногами, и я бросаюсь в омут с головой.

Пухлые губы, нежный язык, горячее тело под свитером.

Я напираю, потому что мне всего мало. Я неделю был лишенцем, отлученным от тела. Олька отвечает, и это кружит голову. Вот так правильно.

А когда она обхватывает меня за шею и запускает тонкие пальчики мне в волосы, предохранитель сгорает, и пробки выбивает методично одну за другой.

Мне надо, нужно, необходимо почувствовать ее пульс, и я нападаю на беззащитное горло. Скорее всего, от моих поцелуев останутся следы. Плевать, пусть все видят, что Истомина занята.

Оля поплыла, синий взгляд не отражает ни одной мысли. Господи, дай мне силы сдержаться…

– Оль, Оль, останови меня, – прошу я, целуя ее за ухом и пробираясь под несерьезный бюстик под свитером. Да меня сейчас и бронелифчик не остановит.

Коза опять во власти со своих ощущений и ничего не слышит, только провокационно выгибается навстречу моим рукам, и острые грудки ложатся прямо в ладони.

– Оль, – почти стону я, понимая, что я мудак и не могу остановиться сам, только если Истомина попросит.

Прислонив ее спиной к стене, я лихорадочно задираю свитер, чтобы вобрать в рот ее сосок. Я же помню, как она от этого улетает.

Да. Девочка моя начинает постанывать.

Меня трясет от того, что дальше зайти сейчас я не посмею. Это и впрямь пытка. Адская. Она меня хочет. Оля меня хочет.

– Оль, ты мокрая? – в горле полно колючек.

Пусть она разрешит мне хотя бы… Черт! Ничего нельзя.

– Да, – внезапно выдает драгоценная коза.

– Что? – не сразу понимаю я.

– Я мокрая, – добивает меня она. Мелкая стервочка догадывается, что сводит этим признанием меня с ума. Испытывает, смогу ли удержаться? Я готов завыть.

От этих слов, сказанных так невинно и в то же время так развратно, у меня член готов взорваться.

– Трусики совсем влажные, – проезжается она катком по моим нервам.

Медленно закрываю глаза, и все равно представляю лежащую на спине Ольку.

Кажется, Истомина решила, что недостаточно моих извинений, нужно подвергнуть серьезной встряске мой рассудок. Я чувствую, как она целует меня в уголок губ, на секунду просунув язычок и лизнув им меня.

Руки сами сжимаются на круглой попке.

– Издеваешься? – со свистом спрашиваю, уставившись в потемневшие синие глаза.

– Да, но… – и мнется.

А голосок такой, что меня молнии бьют.

– Что? – хриплю я, стискивая ее все сильнее. Я сейчас умирающий от жажды в пустыне в надежде на один глоток.

Она прячет лицо у меня на плече, и ухо обжигает ее шепот:

– Но руками можно…

Твою мать!

Дай мне силы!