Непреодолимо

Я засунул руки в карманы, мое сердце болело.

- Тогда, наверное, увидимся.

Она едва взглянула на меня, прежде чем выйти, закрыв за собой дверь. Несколько сумасшедших секунд я пытался придумать какую-нибудь причину, любую причину, чтобы побежать за ней, задержать ее здесь еще немного. Но я не смог.

Вместо этого я пошел в гостиную, отодвинул занавеску и выглянул в окно, наблюдая, как она садится в машину. Она завела двигатель, но не тронулась сразу. Я подумал, может быть, она разговаривает по телефону или пишет кому-то сообщение, но потом она опустила лицо в руки, и я понял, что она плачет.

Моя грудь словно разделилась на две части.

- Папа, что ты делаешь? - спросила Фелисити, подойдя ко мне сзади.

- Ничего, - ответил я, позволяя занавеске снова опуститься на место.

- Нет, ты смотришь на Фрэнни, - сказала она, запрыгивая на диван и снова отодвигая занавеску. Затем она ахнула от удивления. - О, она плачет!

- Она плачет? Тут же две другие девочки запрыгнули на диван и повернули шеи, чтобы лучше видеть.

Я отдернул занавеску перед ними.

- Я не знаю.

- Она плачет, я вижу, - сказала Милли. - Мы должны пойти к ней. Вдруг ей нужна помощь?

- Нет! крикнул я. - Оставьте ее в покое!

Все три девочки удивленно посмотрели на меня.

Я провел рукой по волосам и понизил голос.

- Иногда взрослым бывает грустно. С Фрэнни все в порядке.

- Откуда ты знаешь? упорствовала Милли. - Она ничего не говорила нам о том, что ей грустно.

-Потому что я знаю, - огрызнулся я.

Я подумал о ее добром, доверчивом отце и его добрых словах в мой адрес сегодня и почувствовал себя еще хуже.

- Это ты заставил ее грустить? спросила Уинни, ее тон был обвиняющим. - Ты на нее накричал? Когда ты кричишь на меня, мне становится грустно.

- Мне тоже, - добавила Фелисити. - А ты много кричал на этой неделе.

- Почему ты накричал на Фрэнни? Милли скрестила руки на груди. - Мы любим Фрэнни. Ты должен извиниться. Ты, наверное, напугал ее!

- Ради всего святого, Милли, я не кричал на Фрэнни!

- Теперь ты кричишь на меня.

- Нет, не кричу! крикнул я.

Уинни начала плакать и побежала вверх по лестнице. Фелисити и Милли обменялись взглядами, которые говорили: ОМГ, папа сходит с ума.

- Послушайте, - сказал я, стараясь сохранять спокойствие. - Иногда папы кричат. Это не значит, что они не любят своих детей. Это просто значит, что у них был плохой день.

- Фрэнни говорит, что от объятий плохой день становится лучше, - сказала Фелисити, водрузив очки на нос. - Но извини, мне сейчас не хочется тебя обнимать.

-Мне тоже.

Милли покачала головой.

Вздохнув, я опустился на другой конец дивана и закрыв глаза откинул голову назад.

- Мне жаль, девочки. Это была тяжелая неделя.

Они молчали несколько минут. Я подумал, что они, возможно, даже ушли наверх, но когда я открыл глаза, они все еще были здесь и смотрели на меня. Тогда у меня возникла идея.

- Фрэнни грустит, потому что она больше не может быть вашей няней, - сказал я.

Они посмотрели друг на друга, а затем на меня, их лица выражали смесь шока и паники.

- Что? Фелисити заплакала. - Почему?

- Потому что она нашла новую работу в кофейне, и у нее будет больше рабочих часов.

- Она больше не работает с вами в Кловерли? спросила Милли.

Я покачал головой.

- Нет.

- И мы больше никогда ее не увидим, - сказала Фелисити, слезы наполняли ее глаза.

- Она обещала прийти на мой показ мод, - запротестовала Милли, ее голос надломился. - Это завтра. Она же придет?

Я выдохнул, снова откинув голову назад. Я совсем забыл об этом чертовом показе.

- Я не знаю. Наверное, нет.

Они обе начали плакать, и это заставило меня снова вспыхнуть. Я тоже потерял ее, но я не плакал, хотя мне и хотелось.

- Прекратите, вы обе, - огрызнулся я. - Плакать не о чем. Она просто слишком занята, чтобы приходить сюда.

Это заставило их всхлипывать сильнее, и Фелисити вытерла нос рукавом.

- Это несправедливо, - рыдала она.

- Если вы собираетесь плакать, поднимайтесь в свои комнаты, - приказал я, как людоед, которым и был. - Я не хочу этого слышать.

Они соскочили с дивана и побежали наверх, и через мгновение я услышал, как хлопнули две двери. Сверху доносились звуки причитаний и отчаяния.

- Отлично, - пробормотал я. - Гребаный отец года.

Я сидел там с минуту и слушал, как рыдают мои дети, и жалел, что не могу выплакаться сам. Эта неделя была для меня сплошным страданием и стрессом. Небольшая разрядка сейчас была бы чертовски кстати.

Но я не мог. Я должен был извиниться перед своими детьми, съесть с ними мороженого и обнять их - если бы они позволили мне это сделать.

Посидев так некоторое время, терзаясь собственной агонией, я поднялся на ноги и медленно направился вверх по лестнице, моя голова раскалывалась, нервы были расшатаны, а сердце разбито на миллион маленьких кусочков.