Долг платежом красен

Дома, как оказалось, покоя ей не было. И места тоже. Отец, находясь в самом скверном расположении духа, часто вызывал Ладу на ссору, бросался обвинениями, делал какие-то мерзкие намеки и интересовался, как ей живется, торгуя своим телом? Нравится ли такой вид деятельности? Много ли денег за ночь сшибает? И не пора ли с отцом делиться доходом? Лада глотала жгучие слезы и пыталась справиться со своим горем. Часто навещала могилу матери, говорила с ней, рассказывала о своей жизни, в тайне надеясь, что душа ее знает, как всё было на самом деле.

Пребывая в полукоматозном состоянии, Лада чувствовала, что отчаяние начинает поедать ее изнутри. Ей не хотелось ни есть, ни спать. Ничто не радовало в жизни: ни любимая работа в питомнике, ни учеба. На сердце будто камень улегся. Лада закрылась ото всех, не желая ни с кем делить свою боль, которая особенно остро ощущалась, стоило подумать о Баграте. Лада глушила в себе эмоции и загоняла воспоминания о нем в самый дальний угол своей израненной души. Однако в груди тлело и трепетало хрупкими крылышками глупого мотылька запретное чувство. Чувство любви к бандиту, укравшему ее у себя самой.

В один из дней Аня, не желая слышать отговорок Лады, не приняла очередной отказ, подхватила ее под руку после окончания пар и потащила к берегу реки. Девушки долго гуляли, и каждая хранила молчание. Лада была благодарна Ане за это молчание, потому что оно говорило красноречивее любых слов. Однако когда Анна привела Ладу в кафе и, выбрав укромное место, они уселись, подруга как-то тяжко вздохнула. Внутри Лады закопошилось напряжение. И настороженность. Анна определенно порывалась что-то ей сказать, но тянула. Только буравила пронизывающим взглядом унылое побледневшее лицо Лады, без аппетита ковырявшейся в тарелке и избегавшей смотреть в глаза.

– Лада! – позвала Аня. – Что с тобой? Ты совсем замороженная стала, но так нельзя, крошка. Я понимаю, горе…, – Аня смахнула неожиданно набежавшую слезу и продолжила: – От тебя одни глаза остались, да и те потухли. Отчаяние – плохой советчик.

– Ты… ты слышала, что обо мне говорят? – едва слышно проронила Лада и затаила дыхание.

Аня сжала кулак и прищурилась.

– Слышала, но я ни одному слову не верю, подруга! Это всё грязные слухи!

– Там всё так извратили, Аннушка, так извратили…, – она подняла вымученный взгляд.

– Тебе не в чем передо мной оправдываться. Я знаю, какая ты, Лада. Знай и ты – я на твоей стороне, – девушка сделала глоток сока и добавила: – Еще я слышала, как некоторые повадились бросаться в тебя оскорблениями! А при мне рты свои поганые открывать опасаются. Вот же мрази двуличные!

– Спасибо, что веришь мне.

Аня помолчала чуть-чуть, изучая выражение лица Лады.

– С Багратом виделась?

Неожиданный вопрос выбил из Лады весь воздух. Она вздрогнула и втянула голову в плечи.

– Нет, – просипела она.

– Он что, обидел тебя? – в голосе Анны зазвучала сталь. Сложилось впечатление, что Лада готова была сорваться с места и убежать.

– Нет, – Лада с трудом разлепила губы и мотнула головой. Всё внутри нее сжалось в тугой комок, пульсирующий болью. Баграт-то как раз нисколько ее и не обидел. Обидел своими словами папа, задел до глубины души, унизил, как только мог. В бараний рог скрутили обстоятельства, рычагом которым послужила его проклятая зависимость. Но как рассказать подруге о том, что случилось? О том, что Баграт – бандит, а она, втрескавшись в него по уши, запуталась и не видела никакого просвета в своей жизни.

– Тогда я сказать тебе должна кое-что, – и заметив, как Лада вся обратилась во внимание, продолжила: – мы с семьей уезжаем из страны. Насовсем, Лада.

Она начала моргать, в надежде прогнать темноту, что застилала ей свет. Лада сморщилась, представив, как останется наедине с людьми, презирающими ее, останется одна в этом враждебном мире. И не выдержала. Слова вперемешку со слезами хлынули из нее бурным запинающимся потоком. Аня, охнув от изумления, была вынуждена пересесть к Ладе и обнять ее. Прижав голову к своему плечу, она тем самым чуть приглушила ее голос, но при этом слышала всё, что рассказывала ей подруга.

– Так вот что произошло на самом деле, – протянула Анна. – А то я так и ходила в непонятках. Ты изменилась за одну ночь, словно как по щелчку пальца. Но я не решалась спрашивать – у тебя тогда забот было выше крыши.

Девушка замолчала. Что-то долго и трудно обдумывала, подавая шмыгающей и хлюпающей носом Ладе бумажные платки и поднося к губам стакан с водой.

– А теперь, Лада, слушай меня! Что случилось – не исправить. Прими это как данность и двигайся дальше. Пусть это станет точкой отсчета для тебя, так называемой отправной точкой в новую жизнь, – на удивленный взор подруги продолжила: – да-да, крошка. Сейчас тебе нужно привыкать к новым условиям. Сможешь, забудь. Плюй на все эти пересуды и не смей вешать нос! Потому что нужно жить дальше, Лада.

– Как? – проскрипела та.

– Стиснув зубы. Помни, что ты еще есть. И я у тебя, – Аня попыталась улыбнуться, чтобы приободрить Ладу. – Я буду с тобой на связи.

Лада благодарно обняла верную подругу и зашептала ей слова признательности. Затем отстранилась и растерянно спросила:

– Я одного, Аня, не пойму. За что тетя Фаина так с мамой? Она ведь ей никогда и слова грубого не сказала.

– Шутишь ты что ли?! Все знают, что она завидовала твоей маме.

– Чему? – неподдельно удивилась Лада.

Аня хмыкнула и согласно кивнула.

– Да, в последнее время той жуткой ситуации, в которой вы с мамой очутились с легкой руки твоего горе-родителя, особо и не позавидуешь.

– Тогда…

– Тетка Фая завидовала тому, что несмотря ни на что, вы с мамой царапаетесь, стремитесь выбраться из болота, куда вас всё глубже загонял отец. И у вас, заметь, получалось, а у нее нет. Обе ее дочери – неудачницы. Несмотря на прививаемые им теткой Фаиной строгие правила, коих она старательно придерживалась всю жизнь, они всё равно оказались на самом дне. Одна в пятнадцать залетела неизвестно от кого, и когда мать выгнала ее, выбросила дите на мусорку. Да и сбежала от позора и заслуженного наказания. Вторая, как известно, на трассе подрабатывает. Так что нет радости в жизни тети Фаи. Вот она и срывает свое зло на других и плюется желчью. Думаешь, только вам гадости делала? – Аня горестно качнула головой, крепче обняла подругу и умолкла.

– Кошмар какой-то, – проронила Лада, не уставая мысленно благодарить небеса за такую подругу как ее Аннушка. Подругу, которую она вот-вот потеряет.

– Чего скисла? – словно прочитав ее мысли, спросила Аня.

– Когда вы уезжаете?

– Послезавтра, – вздохнула Аня, попросила счет и расплатилась.

Девушки вышли из кафе и медленно пошли по знакомым с самого детства улочкам, вспоминая дни своей дружбы, глупые ссоры и радость от примирения. Слезы текли по щекам обеих.

– Я приду тебя проводить, – в горле Лады скреблась горечь. – Спасибо, что веришь мне, что поддерживала весь этот ужасный для меня период. Спасибо, что остаешься моей подругой.

– И я рада, что у меня такая подруга, как ты, Лада. Не тужи, крошка, всё образуется. Должно образоваться.

На перроне Лада, державшаяся на протяжении этих дней до отъезда Анны, снова раскисла. Она то и дело шмыгала носом и старалась улыбнуться, однако улыбка выходила натянутой и вымученной. Мысли о неясном будущем и трудном настоящем не давали ей покоя. После той ночи прошло чуть больше двух недель, Баграт исчез, оставив после себя восхитительные и одновременно отравленные воспоминания, которые каждую ночь приходили к девушке, испытывая на прочность ее тело и дух. Она ждала Булатова и не ждала. Хотела видеть его и нет. И каждый раз напоминала себе, что она дура набитая и хватит рассчитывать на кого-либо, кроме себя. Никому она не нужна. Даже отцу собственному, превратившемуся в озлобленного человека – пьющего и бросающегося оскорблениями. С работы его попёрли, но он и в этом увидел вину дочери.

Так она и жила в своем собственном аду. Глотая слезы от пошлых намеков знакомых парней, которых она не узнавала, задыхаясь от презрения местных женщин, с которыми всегда тепло общалась. Но больнее всего Ладу били слова папы, он изводил ее и травил каждый день. Настроил против нее недалеких родственников, отчего они стали общаться с ней крайне редко, да и то очень холодно. С троюродной сестренкой Алёнкой Морозовой Лада всегда дружила, теперь же родители запретили ей общаться с Ладой. Груз обреченности лежал на ее плечах, и если бы не Анна и не ее поддержка и задорный настрой, коим она щедро делилась с подругой, Лада бы точно свихнулась. И вот судьба решила и эту опору выбить из-под ног. Внутри настойчиво царапалось желание убежать. Страх остаться одной в окружении шакалов вызывал дрожь в коленях.

Видя метания подруги, Аня крепко обняла ее и, отстранившись, горячо заговорила:

– Никому не позволяй оскорблять себя, Лада! Ты знаешь правду и это главное. Остальным все равно рот не заткнешь. Они уверены, что правы. И чем больше ты будешь пытаться убедить их в обратном, в том, что ты ничего предосудительного не совершила, тем агрессивнее станут окружающие тебя люди.

– Просто обидно до слез, Ань…

– Знаю, крошка. Тебе останется или научиться давать отпор или… свалить из этого города. Но последний вариант хорош, если имеется подушка безопасности. Такой подушкой мог для тебя стать Баграт, несмотря на то, что он бандит.

– Что ты такое говоришь?! – вспыхнула Лада.

– Ты ему реально нравилась, Ладка. И если этого до сих пор не поняла, ты слепой котенок. Но…, – Аня закусила губу, будто раздумывала, говорить ли дальше. Вновь вздохнула и всё же продолжила: – Он не вернулся и, уж прости, скорее всего, не вернется.

Лада приказала себе подобраться и прогнала наступавшее ей на пятки отчаяние. В словах Анны присутствовала львиная доля истины.

– Зачем бы ему возвращаться за мной, – забубнила она.

– Ну… в их среде полагается за свои слова отвечать, – хмыкнула Аня.

– Ты криминальных фильмов насмотрелась что ли? – слабо улыбнулась Лада.

– Аня! – раздалось из открывшегося окна вагона. – Пора.

– Да, мамуль, иду! – девушка махнула рукой своим и посмотрела на Ладу. Сжала ее плечи и чуть встряхнула: – Ладно, подруга, держи хвост пистолетом! Связь через соцсети. Не вздумай исчезать, поняла?

Лада кивнула и от всего сердца пожелала:

– Удачи, Анька!

Аня сжала Ладу в крепких объятиях и оглушительно чмокнула ее в щеку.

– И тебе, крошка. Пока!