В глубине тебя

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ Не починит никто

— Что с тобой, конфет? Обидел кто? — спрашивает Рози, когда под конец рабочего дня заскакиваю в офис.

— М-м — м-м, — отрицательно качаю головой я — у меня ком в горле. — Я обидела.

— Че-го-о?

— Я обидела!!!

Не могу. Я не из хилых и не из истеричных, но... не могу.

Спешу по направлению к туалету, будто меня вот-вот стошнит. Она бежит за мной.

Успеваю — меня подкашивает аккурат за дверью, в предбаннике, где посреди сопливых рыданий я нечленораздельным полушепотом толкаю Рози шорт вёржн истории о том, как мой тупоголовый подростковый эгоизм, а после — мое сухарное... каменное... железобетонное безразличие ввергли мою подругу в долголетний, фактически неизлечимый психоз.

И хоть, конечно, ни к чему истерики и довольно уже одной помешанной, но...

— Сахарок, вот... что я за тварь... а?! — бормочу вся в слезах, тыкаясь в рукав Рози. — У меня что, там вместе с тем все остальное отмерло тоже... заморозилось?..

— Да ты чего! — пугается Рози. — Как можешь так говорить!

— Быть настолько пофигисткой... настолько равнодушной, чтоб не заметить...

— Никто ж не замечал...

— Да как я после этого вообще могу чего-то требовать от людей... Чего-то ждать...

— Да разве ж ты требуешь... и ждешь...

— ... когда у меня не в гребаном Милане, а вот тут, под носом — моя же собственная школьная подруга... Да так мне после этого и надо!

— Чего — надо?

— Я никому не нужна... кроме тебя и.... Каро... когда она в себе... Ну, маме еще. А всем остальным на меня наплевать. А мне, выходит, тоже наплевать! На всех!

— Ты чего! Вот дурная! Да разве ж всем на тебя наплевать! Никому на тебя не наплевать! Да тобой все восхищаются, ты что! Завидуют все, как один! Ты красивая, умная... успешная...

— У-умная... — всхлипываю. — Вон — даже тварь эту, Нину вовремя не распознала... умная... столько людей ей дала подставить... могла бы предвидеть заранее...

— Просто ты не ожидаешь от других западло, потому что сама никогда так поступать не стала бы. Потому что ты честная. Ты честная, ты справедливая. Ты сильная и смелая.

— Типичный портрет стервы, — замечаю, даже переставая всхлипывать.

— Неправда! — драматично восклицает Рози и, кажется, плачет уже сама. — Ты великодушная, отзывчивая, чуткая! Ты всегда готова помочь! А кто говорит обратное — несправедлив! И нечего таких слушать! Пошли они все на хрен! — она сморкается в платок.

— Да ладно тебе уже... — бормочу ей.

— Да блин... мне ее тоже жалко... — всхлипывает Рози.

***

Наплакавшись вдоволь с Рози, валю работать, вернее, дорабатывать.

Работу заканчиваю пораньше в надежде, что еще смогу дозвониться во врачебный кабинет, то бишь, «праксис» д-ра Херца. На фирме не хотелось — а вдруг услышит кто-нибудь. Вдруг кто-нибудь его знает.

Найти номер «праксиса» оказывается не сложно. Вернее, у него не только праксис, а при нем целая частная клиника со стационаром. Ввожу всю информацию, какую сумела подхватить, нахожу его вебсайт и думаю: он.

Конечно, когда, наконец, подрываюсь позвонить, в праксисе включается лишь автоответчик, которому я торопливо рассказываю, кто я такая и что хотела бы записаться на прием, если возможно, в этом квартале. Пока говорю, соображаю, что, если в этом квартале, то, считай — повезло. От этого становится тоскливо и вязко.

Внезапно в мои душевные потрясения вмешивается человеческий голос:

— Симон Херц. Слушаю.

— Здравствуйте, г-н доктор. Моя фамилия Херрманн. Катарина Херрманн. Я... хотела бы записаться к вам на прием, я... — вязкая тоска заставляет меня ляпнуть: — ...я знаю, у вас все забито на полгода вперед... я просто надеялась...

— Завтра подходите.

***

Ночь проходит неспокойно. Снится, что нам с Каро по тринадцать лет. Мы идем на единственный концерт британской бой-группы Blue в Берлине, а оттуда — прямиком в сауну Бикини-отеля, только вдвоем, без никого. Прямо в парилке распиваем шампанское, от которого она в этот раз не отлынивает.

Каро поднимает свой бокал и говорит:

— Пусть мне нельзя, но — за вас!

Почему снится эта белиберда, я понятия не имею, но надеюсь, что ждать прояснения недолго.

Назавтра заявляюсь в частную клинику в районе Берлин-Шпандау. В светлом кабинете с видом на Цитадель, скорее похожем на спальню с письменным столом и очень удобным диваном, меня встречает моложавый мужчина (я ожидала увидеть умудренного годами и опытом дяденьку), которому никак не может быть меньше лет тридцати семи-сорока, но угадывается, что он на них не выглядит.

С необычайно доброй, нарочито-чудаковатой, пронизывающей улыбкой, которая наверняка помогает ему в работе, д-р Симон Херц, профессор-психиатр и популяризатор психиатрии приглашает меня сесть.

— Чем могу быть полезен?

Его вопрос застает меня врасплох. Я живо оправляюсь от испытанного поначалу разочарования и чувствую, что этот «моложавый-худощавый», улыбчивый, с волнистыми темными волосами, поставленными «петушком», доктор с мягким голосом, наверно, действительно толковый терапевт, может, даже очень. От него исходит недюжинная ментальная сила — недаром же Каро к нему обратилась, недаром доверилась ему.

Вспоминаю об этом и мне вдруг с новой силой становится слезливо и охрененно плохо.

Подавляя рвущееся наружу: «Доктор, помогите...» — прошу д-ра Херца сквозь слезы:

— Пожалуйста, расскажите мне о моей школьной подруге.

***

Улыбка на его лице замерзает. Это не гримаса — это он «узнает» меня, вернее, решает, что теперь ему можно показать, что узнал.

Наверно, еще вчера он каким-то образом понял, кто я, поэтому втиснул без очереди в свой плотный график приемов. Наверно, потому что с Каро все очень плохо.

Херц лишь мгновение над чем-то интенсивно думает, затем, словно придумав и решив, говорит:

— Я не имею права, это вы, конечно, понимаете. Но...

Я начинаю понимать, прежде чем он и сам предлагает мне:

— ...а расскажите-ка о себе.

— С чего начать?

— С того, что ближе.

— Ладно, — вытираю лицо. — Этой ночью мне приснилась моя подруга. Единственная школьная подруга. Мы знаем друг друга с одиннадцати лет. Она знает обо мне все, а я только вчера узнала, что у нее... психическое... или психотическое... расстройство.

— Это она сама вам сказала? — заинтересованно спрашивает Херц.

— Нет.

Мне стыдно признаться, что я подслушала разговор посторонних людей, а затем полазила в интернете. Молчу.

— Понимаю. Продолжайте.

— Моя подруга рассказывала о том, как ездила в другой город, когда на самом деле ее там не было. Она говорит, что уже много лет там живет. Что у нее там... квартира, работа... Что у нее там выстроена целая жизнь...

— Конфабуляции и парамнезия, — кивает Херц и поясняет: — Некоторые коллеги предлагают диагноз «маладаптивный дейдриминг». Предлагают считать это своего рода переменным или побочным явлением при некоторых видах диссоциативного расстройства личности. Но я не склонен пока.

— К чему не склонны? — «туплю» я.

— Ни принимать предложенного диагноза, ни — в ее случае — вообще останавливаться на диагнозе диссоциативного расстройства. Лично вы испытываете в связи с ее фантазиями какой-либо дискомфорт?

— Нет — кроме того, что я шокирована. Мне хотелось бы знать, от чего у человека появляются психические расстройства.

— От приема наркотиков могут. Могут — и это чаще всего — вследствие тяжелой психологической травмы, перенесенной, например, в детстве.

— Или не в детстве?

— Возможно, и не в детстве. А вот психотические расстройства могут возникнуть при наличии физических заболеваний.

— Ну, — говорю, — у нее, конечно, мигрени... но разве это...

— Она приснилась вам — что она делала?

Рассказываю сон.

— Хорошо. Это из жизни?

— Да. Только между этими событиями почти двадцать лет.

— А за кого она поднимала бокал?

— За нас. За меня и... моего бывшего мужа.

— Она знала его?

Мне чем-то дает по голове. Не чем-то — этим вопросом. Таким образом до меня доходит очевидное и почему-то до сих пор не дошедшее. Просто у меня в жизни с тех пор так много всего было...

— Он ей нравился. Он нравился нам обеим, но выбрал меня. Женился на мне. Мы с ним ждали ребенка, но потеряли его.

— Давно вы разошлись?

— Два года назад. Два с половиной.

Херц кивает.

— Когда она начала выявлять признаки диссоциативного расстройства, то есть, в данном случае, конфабулировать? Ну, рассказывать, что путешествует?

— Не знаю точно. Я только теперь догадываюсь, что она, скорее всего, никогда не бывала в Милане. И уж точно не жила там несколько лет.

— О каких-нибудь еще «путешествиях» она вам раньше рассказывала?

— Только о поездке по обмену учениками в Монпелье. Но туда она и правда ездила в школьные годы.

— Да-да, Монпелье... — он словно припоминает, что наслышан об этой поездке, затем переводит тему: — Расскажите о ее поведении по отношению к вам...

— Когда мне хорошо, ей плохо. Когда мне плохо, она успокаивается. Защитная реакция?

Не хочу знать, вообще-то. Слишком больно, при чем не за себя, а за Каро.

— В некотором роде компенсация за то, что, по ее мнению, ей не досталось. Как и ее «путешествия».

Конечно, думаю, поэтому именно Милан. Но... и не только Милан?..

— Д-р Херц, а отношения ее, романы, вечеринки — тоже выдумано все?..

— Не исключено, но интересно лишь постольку, поскольку, — сухо-нудно «отваживает» меня Херц. Ему явно известно больше, но он не станет говорить. — Так сказать, как часть ее патологии.

Да как сказать. Мне становится беспокойно и начинает безумно хотеться, чтобы меня «поймали» и утешили. Сказали, что не я виновата в психозе моей подруги... Что даже если и стала причиной ее душевной травмы, но ничего плохого все-таки не сделала... Ну, кроме того, что пренебрегала ею столько лет... Мутила-мутила, вытаскивала ее, на какие только шалости не подбивала, но так и не стала ее окном в жизнь, о, нет...

— Скажите, пожалуйста, д-р Херц...

Меня в прямом смысле начинает трясти и мне абсолютно плевать, насколько это все-таки хреновина — прийти к психиатру, чтобы потом самой превратиться в психа. Беспомощно озираюсь по сторонам — черт, где тут у него диванчик...

Херц отзывчив и внимателен и подает мне стакан воды:

— Да, Катарина?..

— Д-р Херц, я в курсе, что это — не ком иль фо, но давайте на «ты» ?.. — предлагаю, залпом осушив стакан с водой. — Кати.

— Хорошо, Кати. Симон.

— В общем, это все я, да?.. Ты мне скажи, я выдержу.

— Я вижу. Но — нет. Ты «увела» у нее парня — насколько это вообще возможно, не такие они, парни, вообще, ведомые. Но допустим, увела. Окажись на ее месте другая, не Каролин... — впервые он, не шифруясь, произносит ее имя, — никакого психоза на этой почве у нее не случилось бы.

— Я могла бы додуматься...

— Не могла бы. Даже родители ее долгое время ни о чем не подозревали.

Мы пьем кофе за его столом.

— А как насчет... ну... самопожертвования, там... чтоб... отступиться ради дружбы... мне... Я проярила, я понимаю, но...

— Нет. Нет и быть не может. С психологической точки зрения это называется: поступить втройне неправильно. Троих наказать. Во-первых, ее напотчевать иллюзиями, что выбрали ее. Во-вторых, себя лишить желанного человека. В-третьих, его лишить права выбрать самостоятельно — если бы он вообще дал с собой так поступить. Мужчины, видишь ли, не любят, когда за них решают. И никто не в силах сказать, что бы в итоге из этого получилось.