Лояльный мужчина

Боже!

Я двинулась, приоткрыла дверь и встала в проем.

— Привет, — произнесла я, и в этот момент, когда мои глаза встретились с его глазами, я снова почувствовала, что сейчас заплачу.

Все же в моей системе квалификации людей следовало разделить наши Лиги. Обязательными границами. С Единицы до Тройки только жить в Канаде (потому что нас было достаточно много, и нам нужно было много места). Четверки до шестерок могли жить в Штатах. Меньшее число Семерок до Десяток могли бы поселиться в знойной, тропической, красивой Мексики. Если бы мы соблюдали свои границы, то подобного бы не случалось, следовательно, мы бы так не страдали.

— Можно мне войти? — спросил он.

— Уже поздно, — ответила я.

И его лицо смягчилось. Боже, он был прекрасен.

— Милая, впусти меня, — мягко произнес он.

А еще он был очень милым. Таким милым. Почему все было так отстойно? Почему он не одна из тех высокомерных Десять плюс? Конечно, если бы он был таким, это опустило бы его до Восьмерки, но он все равно был бы Восьмеркой вне моей Лиги.

— Митч, уже очень поздно.

Он пару секунд изучал меня. Затем кивнул.

Я думала, что мы закончили, но тут он спросил:

— Твоя пицца может храниться?

Я моргнула, глядя на него.

— Прости?

Он задал другой вопрос.

— Ты ее съела?

— Гм... нет, — ответила я.

— Она сохраниться?

— Думаю, да, — ответила я, хотя не знала точно. Я всегда, как только ее готовила ставила потом в духовку. А затем съедала. Я никогда не ставила ее в холодильник, чтобы она хранилась.

— Завтра вечером. В семь тридцать. Я приду.

У меня перехватило дыхание.

Когда я втянула немного воздуха, то тихо сказала:

— Ты не обязан.

Его брови сошлись на переносице, он ответил:

— Я знаю, но не понимаю, почему ты решила, что я подумал, что обязан.

Я не собиралась ему объяснять, тем более знала, что он понимает то, что я хотела ему сказать, но он просто хотел казаться вежливым, поэтому я просто ответила:

— Я просто сказала.

— Что? — спросил он, потому что я замолчала. Я не ответила, тогда он спросил: — Что ты сказала?

— Я говорю, что ты не обязан приходить ко мне.

— Мара, впусти меня, — нетерпеливо повторил он.

— Я устала, а завтра мне нужно на работу.

— Мне кажется, нам нужно поговорить прямо сейчас.

Я отрицательно покачала головой.

— Мне нечего сказать. Наверное, мне следует написать тебе записку или как-нибудь по другому сообщить, когда я буду дома. Прости, что я поставила тебя в такое неудобное…

— Мара, впусти меня, — нетерпеливо прервал он меня.

— Митч, серьезно. По воскресеньям у меня на работе настоящий дурдом. Мне нужно поспать.

— Ты не правильно все поняла, — сказал он мне.

Я снова покачала головой.

— Не нужно мне ничего объяснять.

— Господи, Мара, просто впусти меня.

— В следующий раз я постучу в дверь, оставлю записку, предупрежу заранее, чтобы ты был свободен.

— Мара…

Я сделала шаг вглубь квартиры и начала закрывать дверь.

— Спокойной ночи, Митч.

— Черт побери, Мара.

Я закрыла дверь, заперла и побежала в свою комнату, закрыв и там дверь.

Потом я надела ночную рубашку, скользнула в постель и наконец позволила себе расплакаться.

Намного позже, когда я закончила плакать, вытерла лицо, встала с кровати, вошла в свою открытой планировки гостиную-кухню-столовую и выключила свет.

Потом я вернулась в постель. Одна.

Как и многие Единицы до Троек, которые так поступали каждый вечер.