Жизнь моя [перевод С. Одинцовой]

* * *

Она поднималась по дороге, и холодный северный ветер хлестал ее по щекам.

Кейт была права: ей надо определиться, ради чего она остается. И остается ли вообще. Была ли это запоздалая попытка найти кантарос? Или ей просто хотелось бросить вызов Пасморам (и Патрику), которые так явно хотели, чтобы она уехала?

Она была слишком усталой и разбитой похмельем, чтобы разбираться в этом сейчас.

Антония услышала звук конских копыт за собой и похолодела. Четкое клип-клоп, клип-клоп быстро приближалось. Маленький упряжной скакунок месье Панабьера несся вдоль изгиба дороги. Когда он увидел ее, то мгновенно остановился, как в мультфильме. Передние ноги подкосились, ноздри расширились, мрачный одноглазый взгляд вперился в нее.

Мексиканская ничья, слабо подумала она. Ее сердце учащенно забилось.

Скакунок был гораздо меньше, чем показалось накануне, и чрезвычайно грязный. У него была квадратная некрасивая голова на коренастой шее и мосластые ноги.

Он осторожно наблюдал за ней сквозь спутанную челку. Одно из его передних копыт было наклонено, готовое подняться в любую секунду, и, хотя он был не менее чем в тридцати футах от Антонии, она могла видеть, как он дрожит.

Он напуган, говорила она себе, так же, как и ты. Она заставила себя оставаться спокойной. Это всего лишь пони. Он боится тебя гораздо сильнее, чем ты его.

Но это не помогало ни в прошлом, ни сейчас.

Они продолжали смотреть друг на друга. Ее мысли метались в разных направлениях. Женщина и конь, сверлила ее неотступная мысль. На дороге к Конскому источнику.

Без предупреждения она поднялась в Серс лунной ночью и мальчишеский голос, хриплый от эмоций, сказал:

— Разве они не называли это место Конским источником? Вид соответствует, да?

Волосы на ее затылке встали дыбом. Тяжесть, ничего общего не имевшая с тяжестью похмелья, сжала ее нутро. Откуда это пришло?

Она мысленно вернулась к тому времени, когда в последний раз гуляла по этой дороге, полная алкогольной бравады, три дня назад. Прошлое не имеет власти. Какими пустыми сейчас были эти слова!

Прошлое не имеет власти? Да ведь оно повсюду вокруг тебя! Там, внизу, в ущелье, над которым Дебра Пасмор развеяла прах своего сына. Здесь, на этой дороге, где пальцы Патрика однажды легко касались твоей руки, а его дыхание обжигало лицо, когда вы планировали свой первый совместный уик-энд, который так и не состоялся.

Дрожа, она села на камень и опустила голову на колени. Она забыла о пони, она забыла обо всем, кроме взрывной волны, пронесшейся над ней.

Она оставалась сидеть так, пока мужской голос над ней не произнес:

— С тобой все в порядке?

В недоумении она подняла голову.

Это был Патрик.

Вспомни черта — и он появится, подумала она в оцепенении. Но только это не черт. Это просто мужчина, которого ты когда-то любила и который стал чужим.

Это была пронизывающая холодом мысль, и от нее стало только хуже.

— Ты очень бледная, — сказал он, глядя на нее. — Это лошадь?

Ипполит все еще был здесь, с опаской наблюдая за ними и мотая хвостом из стороны в сторону.

Она облизнула сухие губы.

— Да, — прошептала она, — это лошадь.

Она смотрела, как Патрик подошел к пони и почесал его уши. Ипполит обнюхал его грудь, оставляя след зеленой слюны на джерси. Патрик, казалось, этого не заметил. Он шлепнул пони по крупу и сказал:

— Ну-ка, парень, она не хочет сейчас тебя видеть. — И пони, мотнув косматой головой, развернулся и рысцой двинулся обратно в сторону дороги.

Патрик повернулся и сел на камень рядом с ней.

— Лучше?

Она кивнула. Но это было не так, и она его не убедила.

Она думала, что за двенадцать лет все забыто. Но понадобилась всего лишь лошадь, чтобы все вернулось.

Ветер становился свежим. Она спрятала подбородок в воротник.

— Да, я хотела извиниться, — сказала она наконец. — Я сожалею о том, что сказала прошлой ночью. Я имею в виду форму, в какой это было сказано. О Майлзе… Это было бесчувственно. Думаю, Дебра не примет извинений, если они последуют?

— Я бы не стал даже пытаться.

— Так я и думала.

Некоторое время они сидели молча. Потом он тихо спросил:

— Я не пойму, чего ты пытаешься этим добиться.

Она взглянула на него.

— Неужели ты всерьез надеешься найти эту вещь спустя столько лет.

Он подождал, но она ничего не ответила. Он был прав. Она не могла серьезно думать об этом. Или могла?

— И почему именно сейчас, Антония? Если бы ты хотела это сделать, думаю, ты бы предприняла попытку годы назад.

Он говорил спокойно и без злости, тихим голосом — такой он, наверное, использовал при перекрестном опросе свидетелей.

Она сказала:

— Я не думала об этом годами. Я была в Штатах.

— Занимаясь чем?

Как на это ответить? Как объяснить ему, через что ей пришлось пройти.

Антония Хант? Ах да! Прекрасные мозги, но она, кажется, была замешана в какой-то мрачной истории во Франции? Был убит парень, кажется. И пропало что-то ценное при неуточненных обстоятельствах. Она была под подозрением, видите ли. В том-то все и дело. И как можно после всего этого принять ее на факультет?

Да, именно так и было в течение первых лет. А потом она сдалась.

Она легко сказала:

— Я сделала себе имя на мусорных кучах.

— По-моему, это далеко от римской истории.

Она рубила грязь каблуком ботинка.

— Это было то, чего я хотела.

Он снова взглянул на нее.

— Я полагал, ты хотела заниматься Кассием.

«Хотела…» — холодно подумала она. Слезы навернулись ей на глаза. Наверное, это проклятое похмелье делает ее такой слезливой. Вслух она произнесла:

— Я давным-давно с ним покончила.

— Что ты имеешь в виду?

— Я избавилась от всего этого хлама. От книг, от заметок, от всего.

Его лицо стало неподвижным.

— Когда?

— Сразу после следствия. Мне не хотелось иметь дела с этим. — Она вымученно улыбнулась. — Несколько мелодраматично. Как обычно бывает в двадцать четыре года.

— Это не мелодраматично. Это глупо.

Она пожала плечами.

— Теперь все начинаю сначала.

Заморосил мелкий дождик, шурша в сухой листве дубов и брызгая на дорогу. До нее дошло, что пока ни один из них не упомянул о несчастном случае, хотя они были всего лишь в нескольких сотнях ярдов от места, где все произошло.

Он поднялся на ноги, подошел к краю, и встал, глядя вниз, в ущелье.

— Значит, ты с этим примирилась, — сказал он без выражения.

— Думаю, да.

Он повернулся к ней.

— Тогда почему ты здесь?

Она моргнула.

— Антония, что в этом хорошего? Одному Богу известно, какое это было тяжелое время для всех нас.

Она вздрогнула.

— Зачем ворошить старое.

— Ты хочешь убедить меня уехать отсюда?

— Я хочу убедить человека, о котором когда-то заботился, не превращать свою жизнь в руины.

«Человека, о котором я когда-то заботился…»

Она снова вспомнила ту лунную ночь, двенадцать лет назад. Знали бы они, когда им было по двадцать четыре, что они будут стоять здесь как чужие, как бы они это перенесли…

— Ты преувеличиваешь, — ровным голосом сказала она. — Пара недель отдыха в Южной Франции едва…

Он поднял руку.

— Не пытайся бодаться с Деброй. Это весьма неудачная затея. Поверь мне. Я ее знаю.

Она сглотнула.

— Возвращайся в Лондон. Забудь об этом.

Она поднялась на ноги.

— Забудь? Я только это и делала все двенадцать лет. И теперь я к этому вернусь.