Amarie

Архелия поджала губы, но злиться не могла, и губы непроизвольно разъехались в улыбке. Она не знала, чем вызвано приподнятое настроение Кагана, но была рада, что он снова такой, каким она помнила его в Узоне. Она так долго не видела его с тех пор, как они прибыли в Аламгир, что начала тосковать. И теперь с присутствием Кагана бал перестал казаться таким пугающим. Возможно, ей даже удастся развлечься.

– Сейчас будет вальс, – прошептал Каган, останавливая Архелию. – Просто расслабься и двигайся за мной.

– Я умею танцевать вальс, – также шепотом ответила та.

– Училась в перерывах между охотой и упражнениями с клинками? – едва не рассмеялся он.

Хели в ответ скорчила рожицу, позволяя Кагану положить руку себе на талию.

– Эй-эй, подчинись в кои-то веки мужчине, – еще шире улыбнулся он, чувствуя ее напор в танце.

– Ни за что, – отрезала она, и Каган тут же запрокинул ее, удерживая одной рукой. – Ты что творишь?! – прошипела она, когда он быстрым, но плавным движением вернул ее в вертикальное положение.

– Это элемент танца, принцесса. О, у вас выбился волосок, – он нарочито медленно заправил выбившуюся прядь ей за ухо и сердце Хели подскочило к самому горлу. Она так и не поняла, что так повлияло на нее – горящие черные глаза Кагана, его прикосновение, или просто вся эта суматоха с балом…

Музыка словно лилась отовсюду, возносясь к круглому белому потолку. Музыканты, невидимые для окружающих, так искусно исполняли вальс, будто играли его с рождения. Архелия, с золотыми волосами, в серебристо-белом платье и черноволосый Каган в темном костюме, являющие собой две противоположности, кружились по центру залы, а толпа восхищенно наблюдала за ними, не решаясь вмешаться и нарушить этот Первый танец. Согласно этикету, придворные начинают танцевать в середине вальса.

Хели, кружась по залу, взмокла от напряжения и дело было вовсе не в том, что за ней наблюдало несколько сотен пар глаз. Она облегченно вздохнула, когда вальс кончился и началась другая, более быстрая мелодия. Хели провела рукой по лбу, вытирая пот и собралась уходить, но Каган крепко схватил ее за руку.

– Пусти, я устала, – вдобавок у нее начала кружиться голова от мельтешения людей вокруг.

– Всего один танец, и ты устала? – он шагнул к ней, не отпуская руку.

– Отпусти, – начиная злиться, прошипела Архелия.

– Тебе сегодня нельзя прятаться по углам, – тем же тоном ответил Каган, хватая ее за вторую руку и прижимая к себе. Сердце Хели снова стало стучать где-то в районе горла.

– А мне плевать, что можно, а что нельзя, – парировала она, пытаясь бравадой скрыть смущение. – Если ты хочешь, чтобы я осталась, тебе придется приковать меня к полу!

– Это можно легко устроить, – саркастично ответил Каган. – Чтоб тебя..!

Пока Каган соревновался в острословии, Хели, позабыв об этикете, сильно укусила его за руку, и он был вынужден выпустить ее. Хели же, подхватив юбки, поспешила ретироваться с места происшествия. Она проталкивалась сквозь толпу, активно работая локтями и ища какой-нибудь уголок, чтобы сесть и перевести дух. Яркий свет, разодетые люди, ароматы цветов, еды и духов окунули ее в ослепляющий калейдоскоп светских развлечений, к которым она была не готова.

Ухватив у официанта еще один бокал с пузырящимся напитком, она рухнула на изысканную круговую кушетку под лестницей, с которой недавно спускалась. Из этого уголка она не видела залу, в которой кружились пары и это было облегчением. Однако она не подумала о том, что ее в этом углу прекрасно видно. Хели ярко выделялась в слабо освещенном месте, ибо материя платья отражала свет, создавая вокруг девушки светящийся ореол.

И к ней тотчас же повалили люди. И, как некоронованной особе, ей пришлось встать для приветствий, отчего она проклинала Ахала и, на всякий случай, Кагана, который наверняка зная, что будет, если она уйдет, не удержал ее. Она смотрела на этих подобострастных людей, обвешанных золотом и драгоценностями и ей все больше хотелось затолкать им особенно большие драгоценные камни прямо в рот, чтобы они заткнулись и никогда больше не заговаривали с ней. Когда Хели представляла себя принцессой или королевой, то не предполагала, что придется общаться с лизоблюдами. Улыбаться, вести светскую беседу, лицемеря, – было противно. И снова на ум пришел Каган – он, по крайней мере, язвил, если хотел язвить, всегда говорил то, что думает и делал то, что хочет.

Люди шли нескончаемым потоком и Хели устала стоять. Теперь она держалась только на вине, которое давало сил, но существенно туманя голову. В конце концов, она плюнула на этикет и уселась на кушетку, с наслаждением вытягивая ноги под пышным платьем. Совершенно неожиданно откуда-то явились лакеи с мягкими подушками, которые положили прямо на пол, а на них расселись все вокруг.

"Они что, не собираются уходить?! Они не видят, что я устала?!" – в панике подумала Хели, оглядывая эти лица, теперь находившиеся ниже нее. На подушки сели и дамы, и кавалеры и теперь они взирали на юную принцессу снизу-вверх. – "Чего они ждут от меня, почему молчат?!"

Вдруг на углу, который отделял залу от лестницы, она увидела Кагана, с усмешкой на губах прислонившегося к косяку. Он смотрел на нее и едва не смеялся, видя ее полнейшее замешательство. Хели бросила ему рассерженный взгляд и с облегчением увидела, как он идет к ней. Присутствующие немедленно поднялись и коротко поклонились Кагану, а он с улыбкой подошел к Хели и протянул руку.

– Прошу прощения, господа, я украду у вас принцессу, и она расскажет вам свои истории в следующий раз, – он потянул Хели за руку, видя, что она не собирается вставать. – Чего ты расселась, собираешься поведать им о своей личной жизни? – поинтересовался он, склонившись к ее уху.

– Что? – Хели встала и позволила Кагану увести себя, наградив собравшихся кивком головы.

– Придворные могут сесть только в двух случаях – при игре в карты и, если особа положением выше собирается трепаться о своей жизни, что происходит чрезвычайно редко. Ты пригласила их послушать о себе, зачем?

– Я не знала!

– Тогда, может быть, не станешь сбегать от того, кто знаком с обычаями двора?

И снова Каган был прав.

– Куда мы идем? – поинтересовалась Хели, когда они чинно, под руку, проходили мимо гостей.

– В сад. Там тебе не перед кем будет позориться своим знанием этикета, – при этих словах Хели снова сжала его руку, выражая возмущение.

Роскошный сад, на четверть окружавший дворец, был тих и прохладен. Благословенная тишина, которую Хели так долго ждала, заставила ее вздохнуть полной грудью, насколько позволял корсаж. Фонари, зажигаемые садовниками, излучали мягкий розоватый свет, создавая таинственность. Воодушевившись отсутствием людей и тишиной, Хели потащила Кагана вглубь сада, где никто не мог бы заметить, что она скинула туфли и с ногами села на скамейку.

– Как хорошо, – вздохнула Хели, прислонив гудящую голову к прохладной спинке декоративной скамьи. Она разложила пышную юбку вокруг так, что казалась сидящей в мерцающем белом облаке, которое приобрело розоватый оттенок. – Корсет – ужасная вещь, – она поерзала, пытаясь как-то облегчить утяжку, но служанка расстаралась так, что расслабить перевязку можно было только развязав ее.

– Зато он очень идет женщинам, стройнит их.

– Я не настолько толстая, чтобы он стройнил меня, – саркастично заметила Хели.

– Потому что ты еще молодая. Когда тебе будет за тридцать, ты оценишь прелесть корсета, утягивающего талию и поднимающего грудь, – со знанием дела ответил Каган. – К тому моменту у тебя уже будет несколько детей и тебе в любом случае придется поднимать грудь.

Хели вспыхнула.

– Как бы у тебя чего не отвисло, – едко парировала она, пытаясь снять с головы серебряную тиару, которая немилосердно сдавливала виски, вызывая головную боль. – Кошмар, как это вообще можно носить, – сердилась Хели, выпутывая тиару из волос.

– Это делается очень просто, – Каган шлепнул ее по рукам, – убери. – Затем он на что-то нажал по центру тиары, раздался щелчок и предмет украшения разомкнул стальную хватку. – Если бы ты сразу попросила меня, она бы не запуталась в волосах. Да убери же ты руки! – он опустил ее руки и принялся распутывать волосы, крепко обвившие тонкое плетение тиары. Хели послушно склонила голову, чтобы ему было удобнее, чувствуя при этом, как дрожь проходит по телу от мягких, но уверенных движений рук Кагана.

– У тебя что, большой опыт?.. – поинтересовалась она, стараясь не дать этой романтичной атмосфере увлечь себя.

– Просто видел, как она расстегивается. А распутать это безобразие мой долг, иначе придется отстригать волосы.

– Я бы это пережила.

– Познакомлю тебя еще с одним обычаем – волосы коротко стригут только женщинам легкого поведения, если стража поймает их за распутством.

В ответ Архелия наконец заткнулась и молча позволила Кагану выпутать украшение из волос.

– Держи, – он протянул ей тонкую тиару. – Но теперь прическа испорчена безвозвратно.

Хели встала и, подойдя к роднику, журчащему около них, заглянула в водную гладь.

– У тебя есть зеркало. На поясе, – напомнил Каган.

Девушка чертыхнулась и сняла с серебряного крючочка, пришитого к низу корсета, маленькое круглое зеркальце, висевшее на тонкой цепочке. В обычных ситуациях оно было спрятано в складках юбки.

– Откуда ты все знаешь, – раздраженно поинтересовалась она, ловя отражение в зеркале.

– Я ведь дворянин, ты забыла? Я обязан знать, что у женщины спрятано… под платьем.

Это прозвучало так двусмысленно, что Хели непроизвольно залилась краской и поспешно отвернулась от Кагана, разглядывая свое пылающее лицо в зеркале.

Круговорот событий, знакомство с таким большим количеством людей, окружающая роскошь и, несомненно, несколько бокалов вина, которые она осушила один за другим, опьянили, ошеломили так, что она почти утратила контроль. Будучи совершенно неискушенной в любовных делах, она не понимала, что Каган напропалую флиртует, самым бессовестным образом кидая на нее пылающие взгляды. Она только остро почувствовала, что Каган смотрит на нее совершенно по-другому, нежели в Узоне или на пути в Аламгир. Хели не могла понять причину этих взглядов, не понимала, что именно сегодня она предстала во всей своей свежей красоте, которую подчеркивало светло-серебристое платье. Она не замечала румянец на своих щеках, не знала, что кожа, получив должный уход, стала необыкновенно светлой, мягкой и нежной. Ей было невдомек, что она обладает настоящим богатством – своими великолепными золотыми волосами, которые, будучи растрепанными, вызывали еще больше восхищения, потому что только с такими волосами она выглядела настоящей, искренней, и притягивала к себе этим.

Ее искренность, скованность и смущение перед этими напыщенными, прожженными в лицемерии людьми, вызывали у Кагана жгучее желание отгородить ее от них, увести, не дать позволить этой чистоте запятнаться при общении с ними.

Но даже будучи нетрезвым, даже при наличии сильного желания получить нечто большее, Каган опасался притронуться к ней. Она вполне могла, неприлично задрав юбки, изящным движением врезать ногой ему в пах. Он знал, что Каралан учила этому. Однако желание было сильнее.