Мистические истории. День Всех Душ

– Он настаивал на том, что я каким-то образом сам поскользнулся. Я счел за лучшее сделать вид, будто соглашаюсь. Но посмотрите, – и д’Имиран приспустил свой носок, – вот этого я ему не показывал!

На лодыжке виднелся синяк – четкий отпечаток пятерни.

– Замечаете что-то необычное? – спросил д’Имиран. – Рука, как видите, маленькая, пальцы короткие и тонкие, но судите сами, насколько она сильна.

– А что насчет второго случая?

– На другой день я, как обычно, занимался своей работой, хотя ночью не мог уснуть. Меня преследовал страх перед таинственной рукой. Затем случилось поразительное совпадение – назову это так, потому что не могу доказать обратное. Я уже рассказывал, что никогда не посещал кабинет Калмаркейна в одиночку, за исключением того дня, когда упал с лестницы. Двумя днями позднее Калмаркейн, по своему обыкновению, отправился на длительную прогулку по пустоши, а я писал какие-то заметки, и мне понадобилось свериться с одним старинным трактатом по алхимии, который Калмаркейн тем же утром унес к себе в кабинет. Я немного помедлил, размышляя. Час был не поздний, мне уже было позволено однажды подняться в кабинет одному, и я подумал: если дверь окажется незапертой, это будет означать, что Калмаркейн не имеет ничего против.

Я прошел коридор, ведущий к башне, поднялся по лестнице и, беспрепятственно повернув ручку двери, шагнул внутрь. Нужный трактат обнаружился сразу. Он лежал в дальнем конце стола, за коробкой, которую я заметил в прошлый раз. Наклонившись за книгой, я вздрогнул: в коробке что-то лежало.

Внутри находилась человеческая кисть с частью предплечья. По размеру я понял, что рука женская. Кожа была темная и грубая, запястье охватывал бронзовый браслет: разомкнутое кольцо с рисунком из черточек и завитушек, характерным для бронзового века. Надо сказать, в Кроусэдже полным-полно необычных артефактов, необходимых для исследований вроде тех, которыми занимается Калмаркейн, поэтому меня трудно было чем-то удивить.

Но в охристо-коричневой руке, которая покоилась на выцветшей ткани, чудились пугающие признаки жизни! Она лежала тыльной стороной вверх, пальцы были полусогнуты, мускулы рельефны и упруги. У места ампутации кожа оказалась сухой и стянутой, следовательно, руку отделили от тела очень давно. Я описываю вам все подробности и могу поручиться за каждую. Случайно – или, пожалуй, из любопытства – я коснулся руки: она была теплой!

Уверяю вас, и рука, и предплечье по всем признакам представляли собой живую плоть! Пока я склонялся над ней, за спиной послышался шорох: глядя на меня с дьявольской гримасой, сзади стоял Калмаркейн.

«Что вы здесь делаете?» – взревел он. Я признался, что рассматривал руку. Он резко захлопнул крышку коробки. «У этой отрубленной руки есть своя история, – зловеще усмехнулся он. – За ней числится немало человеческих смертей, и… кто знает?»

Это небольшое происшествие заставило меня решиться. Я поехал на несколько дней в город и до возвращения в Кроусэдж не мог не явиться сюда, чтобы все вам рассказать.

Лоу недолго молчал, а потом проговорил:

– История очень странная, и все же не хочется называть ее неправдоподобной. Скажите четко: вы хотите убедить меня в том, что доктор Калмаркейн хранит у себя кисть с предплечьем, которые, судя по украшению, принадлежат мужчине или женщине из бронзового века; что эти мощи наделены жизнью и вы, сопоставляя факты, склоняетесь к мысли, что Калмаркейн может использовать их по своему усмотрению?

Д’Имиран слушал Лоу, спрятав лицо в ладонях, но, когда собеседник умолк, поднял голову и ответил:

– Похоже на бред сумасшедшего, чего уж там говорить обиняками! Однако же я полностью здоров. К тому же я это видел. С исследованиями Калмаркейна я хорошо знаком, но ничего не знаю о его оккультных методах. Этот человек располагает какими-то возможностями, которые выходят за пределы обычного опыта. Он знает куда больше, чем остальные люди. Кроме того, кто в наши дни способен сказать уверенно, что возможно, а что нет? Такие вещи, как гипноз или подсознание, признаны и широко известны, притом что наука не может адекватно их объяснить.

– Совершенно верно, – согласился Флаксман Лоу. – Но если перейти к практической стороне вопроса, что вы сейчас собираетесь делать?

Д’Имиран поднялся на ноги, и на его смуглом лице выразилась решимость.

– Я еду обратно полуночным поездом, потому что намерен непременно докопаться до истины. Но, Лоу, я ознакомил вас с положением вещей, так что, если я не вернусь, вы будете знать, что делать. Сегодня вторник; если в воскресенье меня не будет в Лондоне, считайте, что я мертв.

– Если Калмаркейн действительно таков, каким вы его считаете, то выступить против него в одиночку – не самая мудрая мысль.

– Спасибо, но я принял решение. Благодарю, что терпеливо меня выслушали и даже вроде бы поверили. Мне будет теперь куда спокойней, ведь я знаю, что в случае чего вы постараетесь не оставить мою гибель безнаказанной. Не сомневаюсь, возможности Калмаркейна основаны на оккультных практиках, которые, за неимением лучшего термина, все еще именуются Черной Магией. – Д’Имиран саркастически усмехнулся. – Черная Магия! Услышь я такое от кого-то два месяца назад, отправил бы этого человека прямиком в приют для умалишенных.

– Обычному человеку эта история, конечно, покажется сомнительной, – отозвался Лоу. – Но, как бы то ни было, факт остается фактом: Калмаркейн, откуда бы он ни черпал свои силы, опасен. Вы не передумали возвращаться в Кроусэдж? Что ж, до свидания.

Кроусэдж представляет собой уединенное, заурядного вида строение, ядром которого является квадратная башня из белого известняка. С тракта к нему ведет ухабистая дорога, которая то ныряет во впадину, к поросшим осокой болотам, то принимается петлять по холмистой, сплошь одетой вереском пустоши, где кажется, что каждая очередная возвышенность все более безнадежно отрезает тебя от остального мира. И среди этой пустыни, ближе к морю, подобный выброшенному на берег судну, высится на горизонте дом Калмаркейна. Во всяком случае, такое сравнение пришло на ум д’Имирану, когда он тем утром возвращался туда после визита к Флаксману Лоу. За башней громоздились дюны, а за ними, как знал д’Имиран, тянулись бесконечные мили отмелей и луж.

Острее, чем когда-либо, ощущая одиночество, он обернулся к тракту, словно бы сам вид этой петляющей по холмам белой ленты, напоминая о спасительной близости людей, помогал ему набраться храбрости перед лицом неизвестных угроз, которые его ожидали. Но дорогу уже скрыли от глаз одетые иссохшим вереском пригорки. На миг д’Имиран застыл на месте. Не глупо ли все же заново бросать вызов опасности, которой однажды удалось избежать? Но он вновь преисполнился решимости любой ценой докопаться до сути непостижимых, зловещих явлений, с которыми столкнулся в этом доме. От предков – гугенотов по одной линии и энергичных ольстерцев по другой – он унаследовал несокрушимое упорство. Крепче сжав в руке сумку, он зашагал вперед.

Калмаркейн встретил ассистента обычным ворчанием, но надолго задержал на нем испытующий взгляд.

Д’Имиран с порога сообщил, что в следующую субботу, когда истечет срок его найма, покинет Кроусэдж навсегда.

– Как желаете, – отозвался Калмаркейн. – Я больше не нуждаюсь в ваших экспериментах.

Среду, четверг и пятницу Калмаркейн провел у себя в кабинете, злобно повторяя время от времени распоряжение ни в коем случае его не беспокоить. Утром в субботу, когда д’Имиран спустился к завтраку, на столе перед ним лежал конверт с чеком, составлявшим щедрую плату за его услуги, и с извещением, что Калмаркейну пришлось уехать в Лондон и он, вероятно, не сможет лично проститься с ассистентом. Д’Имиран был разочарован, поскольку тайна отрубленной руки оставалась без объяснения. Так или иначе, делать было нечего, только дожидаться возвращения Калмаркейна.

Д’Имиран написал пару строчек Лоу и провел весь день, пакуя вещи и готовясь к отъезду. Утром он пробудился с необъяснимой тоской на душе, которая в дальнейшем лишь усиливалась. В конце дня он поднялся к себе в комнату, разжег камин и приготовился провести вечер здесь, а не в сумрачных общих помещениях нижнего этажа. Д’Имиран долго смотрел в окна: в одном простирались волна за волной бесконечные верещатники, в другом, далеко на юге, за дюнами и ковром сухих водорослей искрились красными и лиловыми огоньками солончаки. Когда свет померк, с моря потянулся туман, окутывая все вокруг и подбираясь вплотную к окнам.

В восемь д’Имиран спустился в гостиную, где его ждала холодная еда. По давнему опыту он знал, что это значит: глухая экономка по каким-то своим надобностям покинула на ночь Кроусэдж. Покончив с ужином, д’Имиран решил пойти к кабинету Калмаркейна и проверить, заперта ли дверь. Поднимался по лестнице он очень осторожно. Дверь оказалась на запоре, и д’Имиран, испытав некоторое облегчение, спустился вниз и вернулся к себе.

Он сидел у камина и клевал носом над «Ланцетом»[64], но вдруг швырнул журнал на диван и уставился на тускло горевшие угли, безуспешно стараясь стряхнуть с себя навалившуюся ни с того ни с сего тоску. По стенам он развесил в свое время фотографии университетской спортивной команды и теперь лениво их рассматривал, меж тем как стрелки часов подползали к полуночи. Внезапно из коридора донеслось что-то похожее на шаркающие шаги. Д’Имиран выглянул наружу, но ничего не увидел и не услышал.

Сосредоточиться на чтении не удалось, д’Имиран, не раздеваясь, прилег на постель, и тут его внезапно сковала сонливость. Судя по дальнейшим событиям, он проспал не один час, но сквозь сон как будто неизменно слышал стук в дверь. Снова и снова вялость и оцепенение отступали, и он едва не пробуждался – и неизменно со смутной тревогой. Наконец он заставил себя проснуться и соскочил с постели, чтобы помешать огонь в камине. Дрожа от холода, скорчился над огнем и опять попытался сосредоточить внимание на журнальных страницах. Но все было бесполезно, смысл слов ускользал, и д’Имиран снова стал прислушиваться к шорохам в доме.

Д’Имиран забеспокоился из-за камина: несмотря на все его усилия, огонь чадил и угасал. Он принялся шагать по комнате и обдумывать странные происшествия, которые собирался прояснить. Но в нем неуклонно рос страх. В конце концов с отчаянно заколотившимся сердцем он остановился и прислушался. Кто-то осторожно пытался повернуть дверную ручку! Д’Имиран присел на край стола. В тишине было слышно, как падают капли с карниза на широкий оконный отлив. Потом донесся двукратный негромкий стук в дверь.

– Кто там? – хрипло выкрикнул д’Имиран.

Отклик последовал чуть погодя: новое тук-тук прозвучало так же негромко, однако более требовательно. Оттого что стук повторился, д’Имирану стало спокойнее. Пристыженный, он наконец встал, чтобы посмотреть, что делается в коридоре. В ярком свете лампы он быстро и бесшумно подошел к двери и распахнул ее.

За порогом не было ничего, кроме мрака. И тут же д’Имиран получил мощный удар снизу в подбородок и, оглушенный и задыхающийся, отлетел к стене. Едва придя в себя, он ощутил на шее давящую хватку, натиск которой рос и рос. Вслепую он принялся отталкивать врага, но только рассекал руками воздух. Поняв, что происходит, он в отчаянной борьбе за жизнь схватился за горло.