Мистические истории. День Всех Душ

История Кроусэджа

Одна из главных особенностей характера Флаксмана Лоу состоит в том, что он всячески старается не привлекать к себе внимания. Если бы не это, в иллюстрированных журналах, конечно, было бы вдоволь его интервью. Однако образ жизни и занятия отличают его от обычных смертных, и он представляет собой фигуру одинокую и интригующую, живущую среди книг, сокровищ Египта и диковинных воспоминаний. Ему доводилось погружаться в глубины прошлого и совершать дерзкие экскурсы в обширное царство тайн, куда читающая публика благодаря нашим историям одним глазком заглянула тоже.

Атлет, египтолог, исследователь загадок психики, он ведет существование, поражающее своей пестротой: то дышит умственной атмосферой Шестой династии[54], а то бесстрашно сражается в одиночку с оппонентом, которому мог бы уступить, не навлекая на себя позора, даже храбрейший из людей. Но Флаксману Лоу ненавистна мысль об отступлении; идет ли речь о запутанной лингвистической проблеме или о сложнейшем и опасном психологическом феномене, он готов вести борьбу бесконечно. И вот этого скромного английского джентльмена, в чьей натуре соединились отчаянный авантюризм эпохи Регентства[55] и премудрость знатока наук, друзья ценят прежде всего за добродушную улыбку и всегдашнюю готовность помочь в любой нужде.

Нижеследующая история отличается от предыдущих тем, что не сводится к тайне какого-то дома или местности, где наблюдаются сверхъестественные явления; на ее страницах появляется еще одна фигура, сходная с мистером Лоу мощным интеллектом, всеохватными познаниями и исключительной силой воли, однако применяющая эти качества в совершенно иных целях.

Впервые доктор Калмаркейн возник на жизненном горизонте мистера Лоу в начале 1893 года. Мы не можем рассказывать здесь подробно об их взаимоотношениях, однако краткое описание одного или двух главных эпизодов окажется, надеюсь, вполне уместным. До января 1893 года мистер Лоу не знал о докторе Калмаркейне почти ничего, за исключением того факта, что это человек редкостно одаренный и весьма преуспевший в той научной области, которой мистер Лоу всецело себя посвятил. Было известно также, что Калмаркейн время от времени наведывается в город, чтобы день-два побродить по улицам, поприсутствовать, с гримасой крайнего презрения, на некоторых собраниях психических исследователей[56] и затем, вернувшись к себе в отдаленный уголок полуострова Айл-оф-Пербек[57], вновь кануть во мрак одиночества.

Более тесное взаимодействие этих великих соперников началось зимним вечером, когда лондонские мостовые слегка припудрило снежком. Три дня в небе медленно вспухала куча желто-серых облаков и гулял по перекресткам северный ветер.

Час был уже поздний, мистер Флаксман Лоу сидел один в своей квартире на Фассиферн-Корт, и тут перед ним появился джентльмен, на чьей одежде виднелись следы непогоды.

Сняв с себя плотный ульстер[58], посетитель, оказавшийся стройным молодым человеком, стряхнул со своей черной эспаньолки хлопья снега и в растерянности застыл перед Лоу.

– Не припомните ли вы первокурсника по фамилии д’Имиран, что поступил в Оксфорд в последний год вашего обучения там? – спросил он.

Мистер Флаксман Лоу протянул ему руку.

– Вы должны меня простить, – сказал он. – Бородка сильно изменила вашу внешность. Помню, мы часто встречались у вашего двоюродного брата, и поверьте, я очень рад вас видеть. А где Филд? Все еще в Китае?

Лоу успел уже рассмотреть посетителя. Он заметил блуждающий взгляд д’Имирана и признаки усталости и недосыпания на его лице.

– Да, согласно последним вестям, которые до меня дошли, охотится за насекомыми на реке Хуанхэ, – безразлично отозвался д’Имиран и, не сводя с Лоу своих черных глаз, добавил: – Мистер Лоу, меня привела сюда в этот час исключительно потребность поделиться с кем-нибудь одной тайной. Не знаете ли вы, случайно, доктора Калмаркейна? Это косматый великан, костлявый и нескладный. Длинный мясистый нос, темные, стального оттенка, лохмы, клочковатая борода, которую он во время разговора имеет обыкновение закручивать колечками.

– Немного знаю.

– Не так близко, конечно, как я. Последние полгода я прожил в его доме. Осмелюсь сказать, вы, наверное, задаетесь вопросом, дает ли мне право этот факт побеспокоить вас в половине одиннадцатого вечера, но…

Флаксман Лоу тем временем хлопотал о том, чтобы поудобней усадить гостя. Когда д’Имиран умолк, Лоу улыбнулся:

– Мой дорогой д’Имиран, посочувствовать тому, кто шесть месяцев тесно общался с Калмаркейном, я готов в любое время дня и ночи. Прошу, расскажите, что я могу для вас сделать.

– Я провел под его кровом двадцать семь недель, – продолжал д’Имиран, – и могу сказать одно: с каждым днем он становился мне все ненавистней. Его окружают тайны; однако если вы позволите мне рассказать мою историю, то достаточно о них узнаете. Понимаю, что явиться к вам с этой историей – недопустимая вольность с моей стороны, я не вправе отнимать у вас время; более того, опасаюсь, дело закончится тем, что вы надо мной посмеетесь. Но, кроме вас, мне обратиться не к кому. Любой другой обитатель Лондона, выслушав первые десять фраз, порекомендует мне посетить специалиста по нервным болезням и поменьше работать. Но уверяю вас, ничем подобным я не страдаю. Переутомления у меня нет, хотя допускаю, что последние полтора месяца я постоянно нахожусь под гнетом обстоятельств, о которых хочу вам поведать.

– Я целиком в вашем распоряжении и обещаю выслушать предельно внимательно и непредвзято, – заверил Лоу. – Вы ведь, если не ошибаюсь, изучали медицину?

Д’Имиран кивнул.

– Мне дали именную стипендию Скалли – и благодаря этому я посетил основные европейские школы медицины. Я служил хирургом-практикантом в госпитале Святой Марфы, выдержал самые разные экзамены – нужные и не очень. С год назад мне стало ясно, что пора при помощи накопленных знаний зарабатывать деньги, и один мой приятель, знавший об этом, познакомил меня с доктором Калмаркейном: тому как раз понадобился на время ассистент с таким, как у меня, набором знаний для помощи в научных исследованиях.

Условия он предложил настолько хорошие, что я сразу принял его предложение и в июне отправился в Дорсет, где расположен в уединении Кроусэдж, дом Калмаркейна. Вокруг на много миль простираются вересковые пустоши и песчаные дюны. Калмаркейн ведет там самое непритязательное существование; во всей округе, где о нем ходят недобрые слухи и при виде гиганта, размахивающего на ходу тяжелой желтой тростью, народ сворачивает с дороги на обочину, для него не нашлось иной прислуги, кроме единственной полуслепой и малоумной старухи. Если я начну пересказывать байки про его угрюмые, нелюдимые повадки, это займет у нас всю ночь. Лучше будет как можно быстрей перейти к самой тайне.

По сути, Калмаркейн – самый настоящий дикарь-отшельник, который восемнадцать часов в сутки отдает работе, и знания он накопил поистине невероятные. Цель своих исследований он хранит в секрете, и, признаюсь, по этому поводу у меня не возникало никаких догадок. Раза два я запускал пробный шар, чтобы выяснить, куда движутся наши изыскания, но ответом мне были хмурый взгляд и односложные фразы. В конце концов он заявил, что я не более чем наемный работник и плату получаю не за то, чтобы совать нос в дела нанимателя.

Случилось это в сентябре, когда Калмаркейн собирался в Ютландию[59], чтобы присутствовать на раскопках курганов, относящихся к бронзовому веку[60]. Правда, он смягчил свои слова чем-то вроде извинения и попросил меня остаться. Вернувшись, Калмаркейн изменил отношение ко мне. Он стал допускать меня в глубины своих исследований, пока они не затронули ту область, с которой я наотрез отказался иметь что-либо общее. С высоты своего роста он протянул ко мне лапищи, словно нацелившись задушить, но потом овладел собой и рассмеялся.

«Я-то думал, мистер д’Имиран, вами движет подлинная любовь к знаниям, – сказал он. – Должен напомнить вам слова профессора Клиффорда: „Никто, нигде и никогда не должен верить ничему без достаточных доказательств“[61]. Оба мы ищем истину, мистер д’Имиран, но в дальнейшем я буду иметь в виду вашу обостренную щепетильность. Сам я думаю, что в ее основе лежат непонятно как усвоенные вами суеверные средневековые предрассудки, согласно которым некоторые области знаний находятся под запретом».

Я ответил, что иные методы получения знаний действительно не дозволены.

Д’Имиран помедлил и провел платком по своим побелевшим губам.

– Мы оба проводили и проводим сейчас различные исследования, относящиеся к весьма загадочным предметам. Вам, несомненно, известен труд Калмаркейна «Возможности эфирной энергии[62]», исходящий из предпосылки, что указанная энергия может быть получена посредством мысли и ею же управляема. И вы представляете себе, куда это может завести…

– Я знаком с этой книгой.

– А теперь, пожалуйста, примите то, что я вам расскажу, как возможный факт, хотя, признаюсь, если бы не свидетельство собственных чувств, я самого себя бы в этом не убедил. После вышеупомянутого разговора я заметил, что Калмаркейн меня невзлюбил и его переполняет злоба, которую он тем не менее старался скрывать. Перехожу к главному. Я собираюсь предъявить вам два отдельных, не обязательно взаимосвязанных факта, доказывающих, что Калмаркейн обладает необычными возможностями.

Кроусэдж сооружен как пристройка к небольшой квадратной башне, которая, вероятно, гораздо старше остального дома. Верхняя часть башни служит Калмаркейну кабинетом, нижний этаж, сырой и выстланный плитами, пустует. На площадку перед кабинетом ведет каменная лестница, очень узкая и крутая. С одной стороны она примыкает к стене, а с другой нет даже перил, так что стоит поскользнуться или потерять равновесие – и ты летишь вверх тормашками на плиты пола. Однажды вечером Калмаркейн, находившийся в моей лаборатории, послал меня в башню за какими-то бумагами. Прежде мне не дозволялось посещать кабинет одному.

При себе я имел свечу, а одет был, надо сказать, в костюм с никербокерами[63], к которому полагаются туфли, а не ботинки. Сразу обнаружив нужные бумаги, я заметил краем глаза старинную продолговатую коробку – Калмаркейн привез ее с раскопок в Ютландии. Коробка валялась на полу, открытая и пустая. Когда я спускался по лестнице, произошло что-то непонятное. Лестницу я вам уже описал. Справа от меня находилась глухая стена, слева – открытое пространство, до пола оставалось около четырнадцати футов.

Мне почудился какой-то шорох, и я, подняв свечу над головой, наклонился и стал оглядывать квадратное, мощенное плитами помещение внизу. Внезапно меня схватила за левую лодыжку чья-то рука и с бешеной силой дернула. Я рухнул на плиты и как умудрился не сломать себе шею – сам не знаю. Голову я прикрыл руками, выставил плечо и отделался тяжелым сотрясением. Так вот, мистер Лоу, не буду оспаривать тот факт, что на лестнице ни одна человеческая рука ко мне притронуться не могла!

– А что об этом сказал Калмаркейн? – спросил Флаксман Лоу.