Кадуцей

Маски

Я дрожащими руками вскрываю ящик. Там лежит множество небольших устройств и письмо. Вздыхаю и решаю отложить все это на попозже, пока что у меня нет ни настроения, ни желания в чем-либо разбираться. Иду в ванную.

Медленно дохожу до заветной двери и открываю ее. Меня слегка слепит свет, отраженный от некогда белой плитки, и я окидываю взглядом помещение, где планирую провести по меньшей мере ближайший час. Ничего особенного там нет и никогда не было. Это небольшая комната с раковиной, ванной, зеркалом и стиралкой. Я начинаю раздеваться и стараюсь как можно реже заглядывать в зеркало.

Ванна начинает медленно наполняться, постепенно скрывая мое порядком потрепанное тело под толщей воды. В попытке прогнать все мысли из своей головы, я включаю музыку и закуриваю сигарету. На фоне играет что-то спокойное, а дым от сигарет постепенно поднимается к потолку, задерживаясь там ненадолго, а после улетает в вытяжку. Я начинаю чувствовать, как моя голова тяжелеет и, приняв какую-то непонятную позу, я полностью погружаюсь под воду.

Сознание полностью пустое. В голове не единой мысли, однако я почему-то ощущаю неописуемую грусть, которая постепенно перерастает в душевную боль, что пробирает аж до слез.

Через час с трудом выталкиваю свое тело из ванной. Измотанный и опустошенный я медленно одеваюсь и решаю все-таки взглянуть на себя в зеркало. С удивлением для себя обнаруживаю, что теперь, после уже пережитых и в преддверии новых событий, мне стало несколько все равно на себя, однако я вовсе не уверен, что сие безразличие останется со мной после завершения моей миссии.

Наконец выйдя из ванной, я держу путь в сторону кровати, в надежде поскорей уснуть и отдохнуть. По пути беру письмо на случай, если сон откажется приходить и с чистой совестью падаю в объятия одеяла. Лежу с закрытыми глазами где-то минут двадцать, но, как и ожидалось, покоя мне не видать. Приходится вновь напрягать свои мышцы, сначала открывая письмо, а потом фокусируясь на том, что написано:

«Дорогой Давид,

Пишу тебе с целью объяснения работы устройств и для того, чтобы предложить план, как все это пронести на бал.

Сперва расскажу, как они работают. Суть проста: отдираешь сзади пленку, приклеиваешь куда-нибудь, набираешь время на таймере, если не указывать время, то сработает оно сразу, как ты нажмешь кнопку на пульте.

Что же касается проноса сих устройств, то тебе нужно не более чем принести их в субботу к дому в конце улицы Шагала, там тебя в десять вечера будет ждать мой человек, он и пронесет эти устройства, а после спрячет где-то в особняке, в котором будет бал.

Также хочу напомнить, что был бы очень признателен, если бы ты обошелся без жертв среди простых членов секты, они должны понести свое наказание по закону, однако до Кукловода и Гарроты мне дела нет. Желаю удачи!

Смиренный Китобой».

Я выдохнул. Пришлось встать и дойти до ящика. На всех этих непонятных устройствах действительно лежал пульт. Я взял и положил его в карман, его-то я и так пронесу, тем не менее у меня есть еще практически два свободных дня, в которые мне нужно постараться, как минимум, не впасть в депрессию, а лучше найти хоть какие-то зацепки по поводу местонахождения Сабрины, хотя, несмотря на всю мою любовь к ней, первостепенно было сохранить себя, чтобы уничтожить секту. Я взглянул на кухонный стол, на котором лежала сделанная на заказ маска. Амикус передал мне ее перед отъездом к Китобою, однако она мне так и не пригодилась, но ничего, послужит в воскресенье.

Последующие минут десять я пытался составить хоть какой-то план на ближайшие пару дней, чтобы, во-первых, не умереть от скуки, а, во-вторых, отвлечься от волнения, которое с каждым часом все нарастало. Первым моим делом стало торжественное повторное открытие черного хода в общежитие, потому как я не планировал становиться примерным студентом, который возвращается в общагу вовремя, но и не планировал каждую ночь проводить на улице. Сначала я, спустившись вниз, подождал пока вахтерша куда-нибудь отойдет, а потом незаметно забрал у нее ключ от заветной двери и уже с чистой совестью отправился на улицу. Мой путь лежал в сторону моего прежнего дома. Пришло время освежить воспоминания.

За время обучения в универе я успел уже забыть, насколько долго добираться до туда, да и образ самой квартиры уже начал выветриваться из моих воспоминаний, и я бы, наверно, так бы и забыл про нее, однако вот он двор моей милой двенадцатиэтажной панельки.

Ничего не обычного, все как у простых смертных. Длинный дом, который ближе к концу немного закручивается. Местами краска уже начала облезать, видно всю тяжесть накопленных лет. Внутри двора стоит детская площадка, которая их себя представляет всего-навсего скрипучие качели, несколько скамеек и железную горку, которая летом разогревается до каких-то астрономических температур.

Прикладываю ключ и захожу в подъезд. Местами выцветшая краска нагоняет легкий оттенок уныния, однако все держат в чистоте. Прохожу к лифтам и вижу почтовые ящики, которые совсем недавно покрасили и из которых местами просто ломится макулатура.

Вызываю лифт, продавливая прожженную кнопку, и поднимаюсь на девятый этаж. Выхожу из лифта и прохожу по небольшому коридору, делая один поворот налево. А вот и та самая дверь. Вставляю ключ в один замок, делаю два оборота, дергаю ручку. Дверь не поддается, и я открываю второй замок. Наконец попав внутрь, мне встречает пыль, которою отчетливо видно в последних лучах закатного солнца.

Делаю несколько шагов внутрь. Я оказался в том самом коридоре, в котором просто бесчисленное количество раз собирался то в школу, то на улицу, то на экзамены. В коридоре все еще весят мои и Люкса старые куртки, на полочках в прихожей почему-то находятся самые разнообразные предметы, а на полу лежит ковролин. Меня окутывают воспоминания. В основном на ум приходит хорошее: отец, Люкс, все приятные моменты, которые здесь произошли, также не обошли стороной меня.

Прохожу в комнату и разглядываю фотографии, стоящие на комоде. На одной из них я в детстве, искренне улыбаюсь, даже смеюсь, на соседней Люкс со своим бесконечным количеством наград за всякие олимпиады, соревнования и прочее, прочее, прочее…

Окидываю взором комнату и вижу старый пыльный диван, двухэтажную кровать, где мы с Люксом спали, несколько книжных шкафов, шкаф для вещей, где, как мне помнится, лежит еще один альбом. Пара пустых рабочих столов, напоминают об учебе в школе и о многих событиях.

Прохожу до шкафа и достаю тот самый альбом и смотрю уже на фотографии отца: здесь мы втроем, дальше он в молодости, а дальше… Дальше он и мать. Это вроде как единственная фотография матери, которая осталась у нас дома. После того, как она напала на отца, мы избавились от всех упоминаний о ней, оставив лишь фотографию со свадьбы.

Фотография затронула заржавевшие струны моей памяти, и передо мной в красках предстало то ужасное событие. Отец лежит в крови, я стараюсь помочь ему, молю его, чтобы он держался, и параллельно надеюсь, что скорая успеет. Тогда, к счастью, все обошлось. С матерью несмотря на то, что ее взяла полиция, я больше не виделся, как, впрочем, и Люкс, на сколько я знаю.

Воспоминания порядком утомили и так истощенный организм, и меня начало клонить в сон. Устроившись кое-как на пыльном диване, я пару раз чихнул, но все-таки смог уснуть. Мое сознание вновь провалилось в пучину грез.

Сон был странным. Мне чудилось будто бы я иду по улицам своего города ночью, фонари то включаются, то выключаются, а в домах нет ни одного признака жизни. Вдруг из неоткуда стал доноситься голос Кукловода. Его ни с чем не сравнимый тембр залезал в самые глубины моего восприятия и вызывал самые неприятные ощущения. По телу пробежала дрожь, сердцебиение участилось, а двигаться стало тяжело. Неожиданная паника накрыла меня. Я не мог разобрать ни слова из того, что слышал, а от этого становилось только страшнее.

Передо мной стали появляться силуэты других адептов секты. По центру стояла Гаррота, такая, какой я ее себе представлял: с хорошей фигурой, в черном облегающем костюме, с маской в виде розы. Левее находилась Змея, вернее то, что от нее осталось. Некогда неописуемо красивая девушка была распята, лишена глаз, языка. Я повернул голову в другую сторону. Справа от Гарроты находился Китобой. Он был жив, однако его руки и ноги были связаны, а на шею была накинута петля. Правее Китобоя находился Анастас. Он стоял на коленях, словно молился, однако по центру его головы зияла дыра от пули, глаза моего некогда хорошего друга закатились так, что теперь казались полностью белыми. Слева же от Змеи стоял Артем, с запрокинутой назад головой, из-за чего также хорошо виднелась дыра у него в челюсти.

Мое оцепенение достигло апогея, и даже дыхание теперь давалось мне с трудом. Где-то послышался детский смех, который в одночасье превратился в агонический стон, чье звучание раздирало на части само понятие души. Фигуры предо мной начали свое движение. Они стали медленно приближаться ко мне, а я лишь и смог, что упасть на колени, все еще сопровождаемый непонятными высказываниями Кукловода, леденящими душу, и премерзким детским плачем.

С каждым мгновением казалось будто бы гравитация становиться сильнее, однако адепты двигались все с той же легкостью. Когда сила притяжения стала чересчур сильна для того, чтобы находиться в каком-либо положении, кроме как лежа, фигуры уже настигли меня. Гаррота коснулась своей рукой моего затылка, и из моего тела начали вырастать розы. Боль от этого была точечная, но складывалось ощущение, будто в мое тело вкалываются практически одновременно сотни толстых раскаленных добела игл. В один момент игла воткнулась мне в позвоночник, и я полностью утратил контроль над всем, что находилось ниже поясницы. Спустя пару мгновений игла прилетела мне в шею, и время моей жизни сократилось до, примерно, десяти минут, а после еще одна игла, уже куда больших размеров, пробила мне затылок и прошла сквозь всю черепную коробку, поставив наконец точку в моей жизни.

Проснулся я на полу, лежа на животе, в холодном поту. Спина болела, как, впрочем, и голова. Солнце уже поднялось и активно слепило меня. Приложив немало усилий и наконец поднявшись, я направился в ванну, желая смыть с себя воспоминания об этом сне. Кошмары уже стали для меня нормой, поэтому я перестал удивляться или пугаться, мое обычное пробуждение стало сопровождаться вздохом, а также радостью, что это был сон.

Дойдя до ванной, я повернул вентили, открыв путь для воды, и кран со звуком, выражающим явное недовольство необходимостью работать, одарил меня водой, которая, правда, в первые пару секунд была ржавой. Когда оттенок воды все-таки соизволил приблизиться к привычному, я умылся. Лицо окатила приятная прохлада, и на душе стало как-то проще.

— Приятно все-таки вернуться домой, — произнес я в пустоту и с облегчением прошелся на кухню, а после в другую комнату. Еще пару мгновений я придавался воспоминаниям, однако вскоре пришла пора уходить, и я отправился обратно в общежитие.