Блуждающий костер

— Дима… Это ведь тот самый костер! Второй, призрачный. Мы же от него убегали…

Пошатываясь на замерзших ногах, Димыч несколько секунд неподвижно смотрел перед собой. Костер. Володя. Гитара. Ага!

— Ну да, тот, — наконец вымолвил он. — Да какая разница? Там тепло. Пойдем.

И они заковыляли к костру, как пара изможденных бродяг.

«Я ж еще не стар, я не перестал Северу быть другом. Рано связи рвать, рано отставать от своих ребят», — пела хором группа [3]. Вдруг песня оборвалась на полуслове: Володя увидал гостей. Приглушив струны, он широко улыбнулся.

— Привет, Димон! Что, змерз совсем?

Голос у него был, как всегда — веселый и добродушный. Димыч и Женя, не отвечая, встали в паре метров от костра и протянули руки к пламени. Даже отсюда доходило к ним густое и ласковое тепло.

— Вы ж нас боялись! Убегали все. А теперь вот сами пришли. Что так? — продолжал Володя.

— Нам холодно, — выдавил Димыч.

Он не подходил ближе и старался не смотреть на лица. Хотя у самого огня, наверное, было божественно хорошо. Женя встала рядом и привалилась к его плечу, чтобы не упасть. Сладостный жар проникал под одежду, бежал по жилам, оживляя тело и ум. Но по мере того, как расслаблялись оттаивающие руки и ноги, съеживалось страхом сердце. «Бежать? — думал про себя Димыч. — Так ведь все равно некуда. Они нас увидели. А главное — незачем». С минуту все молчали — и хозяева, и гости. Димыч нарушил тишину первым.

— Что будет теперь? Вы с нами сделаете то же, что с другими?

Ему было, в общем-то, все равно. Но ответа не последовало, и Димыч рискнул поднять глаза. Все смотрели на него, улыбаясь — Генка, Данила, Петя, Яна, Катя. И кто-то еще, похожий на него, кого он не в силах был видеть. Нет-нет, туда не смотреть! Он сразу опустил голову.

— Что же, по-твоему, мы с ними сделали? — спросил второй Генка.

Он говорил в точности, как настоящий Генка — с его насмешливыми интонациями утонченного интеллектуала. И все же что-то было в его речи новым, чего не было у прежнего Генки. Может, больше сердечности?

Димыч нахмурился.

— А то, что они вас как увидели, так и забыли… — Димыч запнулся, почувствовав, что обвинение звучит странно. — А потом стали какими-то не такими…

— Так какими же?

— Ну… — Он задумался. «Как странно, я стою и придумываю фразы, чтобы объясниться с призраками, — вертелась мысль. — А хотя — какая теперь разница?». Он откашлялся. — Сухими, что ли.

— Они стали превращаться в городских людей, в цивильных, — вдруг подала голос Женя. Димыч с удивлением посмотрел на нее. — В таких, как все. Которые работают, зарабатывают деньги. А потом едут отдыхать на Байкал или на Камчатку… Или в платное восхождение на Эльбрус.

— Гм… А что плохого в Камчатке? — усмехнулась вторая Яна.

— Да и в Байкале ничего страшного не вижу. Особенно в Эльбрусе, — подхватила вторая Катя.

Димыч насупился, подыскивая слова.

— Дело не в этом. Просто таким людям… им Камчатка нужна, чтобы потратить деньги, а не наоборот. Вот так!

— А как же наоборот? — заинтересованно спросил второй Генка.

— Наоборот — это когда работа и город нужны, чтобы поехать на Камчатку. Или еще куда угодно. Когда походы — это единственная настоящая цель жизни. Когда только это и есть жизнь.

— А город — это просто вынужденный перерыв между походами. Как сон, — добавила Женя.

— И они все такими раньше были! А как побывали у вас, превратились… ну, просто в устройства, которые работают и тратят деньги. У них словно… словно бы сердце уменьшилось.

Димыч слушал себя и не верил, что это говорит он: так плавно и ладно лилась его речь. Раньше он только чувствовал все это, а теперь смог выразить. Он снова несмело поднял глаза. Призраки одобрительно переглядывались.

— Ну что ж, предположим. Но почему ты думаешь, что в этом виноваты мы? — Димыч не нашелся, что ответить, и Генка продолжил. — Тысячи людей в молодости живут с большим сердцем. Им поначалу всего мало — походов, борьбы, любви. А потом сердце усыхает, и хватает его только на то, чтобы радоваться повышению запрлаты и новой машине. Ну или поездке для дайвинга на Мальдивы, чтобы убедить себя, что деньги он зарабатывает не зря, и живет тоже не напрасно. И ты что, думаешь, что все они растеряли свои сердца, потому что встретили в лесу наш костер?

Это было так разумно, что Димыч и Женя забыли, что вроде бы должны бояться. Они посмотрели на призраков с любопытством.

— Но, если вы не хотите зла… им и нам, то зачем же тогда… — Димыч запутался.

— Зачем вы нас преследовали? — подхватила Женя.

Володя и Генка переглянулись, теперь уже с серьезными лицами: они будто тоже искали правильные слова.

— Ну а что если мы хотели спасти их сердца?

— От кого?

— От них самих.

Вновь повисло молчание.

— Кто вы такие? — спросил Димыч, поглядев на Володю в упор.

— Кто? Разве ты не видишь? — Володя улыбнулся, показав белые зубы. — Я — Володя, твой руководитель. А вот — Генка, Данила, Петька. Девчонки — Яна и Катя.

Он не назвал еще двоих, что сидели в дальнем углу и на кого Димыч с Женей по-прежнему старались не глядеть.

— Но… а как же тогда другие? Настоящие? Они что — исчезли?

— Никуда они не исчезли, — сказала Яна. — Они вернутся домой, будут спокойно себе жить-поживать и добра наживать.

— А вы? — Димыч непонимающе уставился на нее.

— А мы будем здесь. Всегда.

На сей раз молчание длилось дольше. Прервал его Данила.

— Как бы тебе это объяснить, Димон… Понимаешь, мы — это лучшее, что в них есть. Потому-то мы и остаемся здесь, чтобы им было, что вспомнить через много лет.

— Мы — их сердце, — добавил Петя. — Если бы мы не остались, то ссохлись бы вместе с ними. А так — они смогут потом вспоминать, какими классными были когда-то. И как вспомнят, на душе у каждого станет светлее.

Володя стал тихонько перебирать струны и напевать. «Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце», вспомнил Димыч строчку [4]. Внезапно пришедшая мысль заставила его вздрогнуть.

— Значит, теперь вы заберете и наши сердца?

Володя перестал играть. Все удивленно замолчали.

— Как же их у вас заберешь, когда вы не отдаете?

Группа рассмеялась.

— Мы ничего ни у кого не забираем. Люди сами оставляют свое сердце, когда чувствуют, что оно — такое большое, горячее — им уже не нужно, — сказал Володя. — Тяготит, хлопот с ним много. Вот они и говорят себе: мне хватит и воспоминаний. И тогда мы приходим и помогаем им. А тебе, да ей — он кивнул на Женю — вам сердца нужны!

Димыч с Женей слушали, ничего не понимая.

— Вы пока еще живете «километрами, а не квадратными метрами», — продекламировал Володя. — Вам не нужно ни квартир, ни машин, ни так называемой приличной работы и приличного отпуска. Да и вряд ли это у вас когда-нибудь будет. Сдается мне, вы оба будете всю жизнь еле-еле сводить концы с концами, зато целыми месяцами будете таскаться по стране с кучей грязных сопливых детей, по ходу залезая на все доступные горы и купаясь во всех озерах…

— У вас не будет ни хорошей одежды, ни снаряжения. Все латанное и с чужого плеча, — подхватил Данила. — Будете вечно трястись в плацкартных вагонах и междугородних автобусах, а ночевать в лесу в старых палатках, потому что ни на что другое у твоего мужа, который будет изредка наниматься в какой-нибудь временный «проект», чтобы сбежать сразу по его завершении, денег не будет…

— И вы будете уходить все дальше от городов и популярных маршрутов, в глушь и даль, куда пока еще не модно ездить глянцевым туристам с большими зарплатами, — добавила Яна. — Таких мест будет все меньше, но вы все же будете их находить, а потом и вовсе там останетесь.

— Вы ничего за всю жизнь не скопите, и детям своим оставите в наследство только память о чудаках-родителях, — сказала Катя. — Но и вы, и они будете счастливы.

— Короче, такие сердца, как ваши, никому не забрать, — ухмыльнулся Володя.

«Почему они говорят про нас «вы»? — подумала Женя. — И про детей наших… И почему сопливых… Как будто бы мы с Димой… Но ведь это не так!» Она покосилась на Димыча, желая узнать, уловил ли он эту странность. Но он, похоже, не уловил — его интересовало другое.

— А те люди, которые не только сердце… Те, которые совсем, целиком в горах остались? Которые здесь погибли? Они что, тоже этого хотели? — спросил он.

Володя удивился.

— Почему ты нас об этом спрашиваешь? Вот у них бы и спросил. А впрочем… — Он почесал за ухом, сдвинув шапку на лоб. — Думаю, отчасти да. Они ведь специально в горы пошли, в надежде — ну, может, хотя бы на сотую долю — что не вернутся. Значит, привычные жизнь и смерть им были не по душе. Может, чувствовали, что доживи они до дряхлой старости, будут жалеть, что не ушли вовремя, а? В горах — это ж то же самое, что в бою умереть. То есть вечно живым остаться. А дожить до старости — это, наоборот, значит умереть при жизни. Что тебе больше нравится?

Димыч не ответил, но по его лицу было понятно, что ему предпочтительней.

— В том-то и дело. Сдается мне, что и тебе мертвым жить не захочется. Вот когда почувствуешь, что пора, что еще немного — и большое сердце начнет гаснуть, уменьшаться — вот тогда приходи сюда. И будешь вечно живой. Но пока — рано. Ишь ты, он думал, что мы его заберем! — Володя весело подмигнул товарищам. — Вам надо еще детей родить — таких же сумасшедших, как вы сами.

— Но мы не… — Женя то ли хотела сказать «мы не сумасшедшие», то ли запротестовать, что их считают парой, но запнулась. На фоне всего, что они увидели и услышали, это было мелочью.

— Да не бойтесь вы, подойдите поближе. Сядьте к огню, — позвал Генка. — Ноги, небось, уже от мороза отваливаются.

— Батюшки, они в носках вылезли!

— А мы правда будем помнить, что видели вас? — спросила Женя, но с места не двинулась.

— Если будете там стоять, то точно не вспомните, потому что скоро околеете. Да идите же сюда, тут тепло!

Женя и Димыч робко, шажок за шажком, подошли к костру. Хозяева зашевелились, уступая им место. Женю усадили между Димычем и Данилой. И странно — стоило ей усесться, как страх сразу исчез. Данила был не прежний, а новый, добрый и теплый. Он даже поддержал ее сзади рукой, чтобы она могла расслабить спину. Вскоре все забыли о гостях и принялись беседовать, как ни в чем не бывало. Время от времени Володя брал гитару, и тогда все дружно пели — и Женя с Димычем тоже. А потом они болтали, и жарко спорили, и смеялись, и теперь это не казалось Жене странным. Ей стало хорошо. Ноги, протянутые к огню, согрелись, тело наполнилось дремотой и отяжелело. Она поежилась, чтобы удобнее устроиться на димычевом плече, и незаметно уснула. «Где поляр-ная длинная дуга служит изголо-овьем» [5]— было последнее, что она услышала, прежде чем провалиться в небытие.

…

— Женька, Женька, вставай! — было первое, что она услышала, когда из него выбралась.

Сквозь ресницы пробивался свет. С трудом разлепив веки, она увидела дырявый, потемневший от копоти снежно-веточный свод пещеры. У самого лица, тряся ее за плечо, склонился Димыч. А над его головой через большую дыру к ним заглядывало ослепительно-золотое солнце!

Восторженно охая, они выползли встречать сияющую гостью. Повсюду, где хватало глаз, расстилался гладкий снежный ковер, искривший алмазами. Лишь внизу, у горизонта, он уступал место серо-зеленому морю леса. Небо было лазурным, но вблизи солнечного диска выбеливалась, не в силах с ним соперничать. Солнце не только светило — оно грело. И на всем свете стояла сладостная, священная тишина. Ночь, ветер, страхи — все было изгнано глубоко под землю. «Вставай и иди, я помогу!» — будто говорило солнце. Нетвердо встав на ноги, Димыч огляделся. Это было невероятно, но они ночевали точно в створе Каменки: внизу в морозной дымке было видно, как она уходит в долину широкими извивами. Всего в полусотне метрах начинался спуск. Как же они вчера этого не заметили? Они, как по команде, переглянулись, и тут же вспомнили давешнюю ночь. Вот здесь, точно здесь, был костер… Но от него не осталось и следа. Только ровный свежий снег.