Колизион. Купол изгнанных

* * *

Хотя Ковбой и рассказал Кристине, что собой будет представлять заключение соглашения на дуэль, она все равно нервничала. Никакого особого места для этого, как сказал Джордан, не требовалось. Все, что нужно, это директора цирков, участвующих в дуэли, амулеты и слова инкантации, которую, как заверил директор «Обскуриона», он знает.

Кристина побаивалась, не заманивает ли Джордан их в ловушку. Может, на самом деле он собирается провести совсем другой ритуал, тот, который не оставит и камня на камне от «Колизиона»? Но Ковбой заверил, что будет держаться рядом, и, если заметит, что что-то идет не так, сразу же даст знать.

В назначенный час – а Джордан то ли для пущего драматизма, то ли по строгим требованиям ритуала выбрал закат – директора всех цирков встали посреди безлюдной дороги в круг и сложили руки в центре. «Прямо как игроки в американский футбол. Того и гляди начнем кричать кричалку, – подумала Кристина. – “Выступи и умри” или нечто столь же жизнеутверждающее».

Кристина едва не хихикнула, но тут же себя одернула: сейчас не место и не время веселиться. Наверное, это просто нервы.

Одним отличием круга директоров цирка от футбольного круга было наличие амулетов; каждый директор держал в руке амулет своего цирка. Кристина увидела и перстень, и булавку, и пуговицу, и брошь… А еще – печальные глаза Франчески, которая стояла рядом, грустно смотрела на пуговицу в руках Джордана и не принимала участия в ритуале, ведь амулет больше ей не принадлежал.

Зато три директора «Инкогниона» были здесь, и все втерлись в круг. Вот уж кого Кристина видеть вообще не хотела, они вызывали у нее антипатию едва ли не сильнее Джордана! Но директор «Обскуриона», если можно так сказать, враг давний; к такому в некотором роде привыкаешь и учишься сосуществовать с ним в одном мире. Директора «Инкогниона» врагами стали совсем недавно и все еще вызывали бурю эмоций.

Кристина ожидала, что сейчас Джордан начнет говорить что-то на непонятном языке; возможно, ритуал будет сопровождаться какими-то специальными действиями – костром, кровью, котлом с зельем, наконец. И она была почти разочарована, когда Джордан сначала что-то шептал – вероятно, ту самую инкантацию, но беззвучно, так что она не услышала ни слова, а затем самым обычным голосом, с самой обычной интонацией сказал:

– Собравшиеся здесь директора силой амулетов призывают в свидетели Цирки. Да будет дуэль!

Некоторое время ничего не происходило, и Кристина уже подумала, что, возможно, Джордан переоценил свои способности – или надежность сведений о том, как заключать соглашение о дуэли, от кого бы он их не получил.

Но тут из-под земли, словно ростки травы, начали пробиваться язычки огня. Они не жалили и не палили, но становились все гуще и выше. Ожог на ладони нагрелся, недвусмысленно указывая на то, что рядом пробудились магические силы. Амулеты в руках каждого из директоров засветились. А затем…

А затем в кругу рук появился Апи. Обвел всех собравшихся серьезным взглядом, задержался на Кристине, посмотрел на нее грустными глазами и, вздохнув, положил свою маленькую ручку поверх ладоней директоров, словно скрепляя соглашение.

Это легкое, невесомое прикосновение отдалось невидимым ударом, сотрясшим все тело.

Вслед за Апи к кругу подошел самый настоящий карлик, словно сошедший с фотографий артистов старинных цирков, так любивших эксплуатировать необычный внешний вид людей. По расширившимся глазами Арлисса Кристина поняла, что это артист его цирка. Их цирковой.

Еще один удар, раскатившийся, словно разряд электричества, по всему телу.

Стоявшая неподалеку Франческа тихо охнула, когда в круг вступил почти карикатурный силач – массивный, лысый, с лихо закрученными усами и в полосатом трико. Цирковой «Обливиона».

Неестественно высокий мужчина с длинными руками и ногами – настоящий великан! – оказался цирковым «Инкогниона». Выражения лиц троицы директоров разнились от шока до презрения.

Последней к кругу директоров приблизилась девушка-альбинос с характерным белым цветом кожи, бледно-голубыми глазами, бесцветными ресницами и бровями и длинными белыми волосами. Мозаичные очки надежно скрывали выражение глаз Джордана, но то, как он повернул к ней лицо, то, как на миг удивленно приоткрылись его губы и поднялись брови, показало, что и Джордан ничего не знал о своем цирковом. Кристина испытала от этого мимолетное облегчение: хоть в чем-то у нее есть перед ним фора. Не то что это как-то ей поможет, но толику морального удовлетворения все же принесло.

Последний удар, который последовал за тем, как девушка-альбинос положила свои ладонь поверх все рук, оказался не таким, как другие. Он прошел сквозь тело – и пошел дальше, сотрясая землю так, будто началось самое настоящее землетрясение.

Кристина бросила взгляд на других директоров и увидела на их лицах такую же растерянность, даже у троицы из «Инкогниона»; видимо, в подробности плана Джордан не посвятил и их.

Резко похолодало, поднялся шквальный ветер, в небе загрохотало, словно начиналась гроза, хотя туч не было, да и не бывает грозы в это время года. Перед мысленным взором Кристины всплыло воспоминание о видении, возникавшем у нее в первые разы после того, как она брала в руки амулет «Колизиона», – озеро, превращающееся в бушующую водную стихию, ножницы молний, вспарывающих небо и бьющих по воде. Она непроизвольно вжала голову в плечи и с опаской взглянула на небо, ожидая, что огненные стрелы вот-вот падут и на них.

Но что бы ни происходило здесь и сейчас, это было нечто иное, чем то, что творилось там, на озере, хотя разбуженные силы, кажется, имели одну природу.

– Это вообще нормально? – выкрикнула Кристина, обращаясь к директору «Обскуриона».

– Не знаю, – почти радостно ответил Джордан, оскаливаясь. – Никогда раньше не вызывал цирк на дуэль. Не расцепляйте руки! – предупреждающе воскликнул он, увидев, как одна из троицы директоров «Инкогниона» попыталась убрать руку из круга.

Температура продолжала стремительно падать, ветер резко стих, но на смену ему с неба повалил снег. Не самое удивительное событие для того времени года, когда природа еще не решила, это все еще поздняя осень или уже ранняя зима, но внезапность, с которой начался густой снегопад, однозначно указывала на его необычную природу.

Густая белая крупа полностью стерла все вокруг, Кристина уже не видела стоявшие неподалеку автокараваны и собравшихся вокруг циркачей; да что там, она не видела больше и дорогу, только тот небольшой пятачок, на котором стояли директора и цирковые. Она все сильнее дрожала, уже не понимая, от холода это или испуга. Происходило что-то совершенно запредельное, и никакая цирковая мистика, на которую она уже насмотрелась, не подготовила ее к этому.

«Я не могу, – вдруг поняла Кристина. – Я не могу через это пройти».

Она дернула руку, пытаясь вырваться из круга, забрать амулет и убежать, – и не смогла пошевелиться. Взглянув на директоров других цирков, Кристина с ужасом поняла, что все они превратились в ледяные скульптуры и только она еще оставалась теплой и живой. Но и это ненадолго. От того места, где ее ладонь соприкасалась с чужими, распространялся ледяной холод. Он полз по руке, блестящий, бело-голубой, поднимаясь все выше и выше, добрался до локтя, до плеча, полностью обездвижил руку, превратив ее в кусок льда, и продолжал распространяться все дальше. И Кристина поняла, что как только он доберется до ее головы или до сердца, то ей настанет конец.

Рот раскрылся в беззвучном крике, но из него не вылетело ни звука; звуки замерзали прямо на губах, не успевав сорваться. И все же Кристина продолжала кричать – отчаянно, пронзительно, и этот крик бился внутри нее, причиняя боль.

Кристина уже почти потерялась в водовороте паники и страха, когда вдруг отчетливо увидела лицо Апи. Обезьяныш был там, в кругу, среди ледяных скульптур директоров, единственный из всех цирковых, и он смотрел на Кристину. Смотрел цепко и жестко; Кристина никогда раньше не видела у него такого взгляда.

Она ухватилась за этот взгляд, словно за спасательный круг, и больше ни на миг не отводила глаз. Кристина точно знала: стоит лишь это сделать, и она пропала. Но Апи, их цирковой, он ее вытянет.

Так она и стояла, не обращая внимания на заледеневших директоров и неестественный холод, ползущий по ее телу, и смотрела, смотрела на Апи. А он смотрел на нее, серьезный и сосредоточенный, и его неказистое, ушастое лицо время от времени теряло очертания и превращалось в чужие лица, в лица незнакомых мужчин и женщин, которые тоже смотрели на Кристину и словно что-то от нее ждали. А она вопреки всему ощущала не груз новой ответственности и не страх не оправдать эти непонятные ей ожидания, а прилив сил и решимость во что бы то ни было дойти до конца.

А затем в снежной тишине раздались протяжные, заунывные звуки, такие знакомые и в то же время чужие, потому что, хотя мелодию Кристина слышала уже не раз, слова были другие.

Темнота… пустота… Не уйдем мы в никуда…Пусть не видят… Пусть не слышат…Но мы живы… Но мы дышим…

Кристина не отрываясь смотрела на Апи и видела, что его губы не шевелятся. И все же он пел. А она жадно впитывала каждое слово, вбирала его в себя. И с замиранием сердца ждала оставшиеся строки, не замечая, как от отчаянной надежды на пророчество, обещавшее если не свободу, то хотя бы надежду на нее, по щекам катятся и тут же замерзают ломкими ледяными дорожками слезы.

И дождалась.

На арене… под шатром…Все уйдут… и мы… уйдем.

Сердце сжалось с такой силой, что Кристине показалось, оно не выдержит, и замерло, будто не решалось стучать дальше. А потом забилось с новой силой. Что означали эти слова? Предостережение или пророчество? Обещание поражения или надежду? На миг Кристине даже показалось, что их будущее зависит от того, правильно ли она поймет эти слова, и от этого сердце заколотилось еще быстрее.

Та, прежняя Кристина, которая винила в своих неудачах весь мир вокруг, не сомневалась, что новые слова предсказывают поражение. Разумеется, все будет плохо, а как же иначе? Все всегда плохо, особенно если дело касается ее. И раз так, то и от тебя ничего не зависит, можно успокоиться, смириться и приготовиться страдать и сетовать на несправедливость судьбы.

Но Крис, которая появилась в «Колизионе», такая перспектива не устраивала. Если уж и терпеть поражение, то прежде навязав такую борьбу, что даже победивший соперник не поверит своему счастью и тому, что сумел вырвать победу. А еще лучше – настроиться на победу самому. Нет ничего предопределенного, каждый сам выбирает свою судьбу. И порой этот выбор начинается с такой, казалось бы, мелочи, как интерпретация услышанных слов, ведь от того, как их поймешь, зависит моральный настрой на дальнейшую борьбу, и зачастую именно сила духа оказывается решающим фактором победы.

Снегопад прекратился резко, словно упавший занавес. Снова стала видна дорога, припаркованные на обочине автокараваны и собравшиеся неподалеку взволнованные циркачи. Снега не было нигде, кроме как вокруг собравшихся вместе директоров. Те больше не были ледяными скульптурами, а снова стали вполне живыми людьми. Правда, одна из троицы директоров «Инкогниона» лежала на земле, и невозможно было понять, обморок это или нечто куда более… окончательное.