Блуждающий костер

И вдруг ей стала ясна бессмысленность этих слов. Как будто на все ее прежде туманные ощущения — зрение, слух, даже мысли — навели фокус, и она увидела, услышала и поняла правду. Это — другой костер. Это — не их лагерь! Боже, но тогда чей же? И как два лагеря по обеим сторонам маленького холма могли за весь вечер не увидеть и не услышать друг друга? Вдруг, словно в продолжение вопроса, на фоне пламени мелькнула человеческая тень. Потом — еще одна. Женя затаила дыхание. Больше всего в этот момент ей хотелось стать безмолвной и незаметной, как дерево. Снова зашумели сосны, и вместе с порывом ветра до нее донеслось что-то, похожее на человеческую речь. Даже, кажется, смех… Она сжалась, не смея пошевелиться. «Что бы сделал на моем месте Димыч? А Генка? А Володя? — судорожно металась в голове мысль. — Может быть, они бы не задумываясь пошли к этому костру, размашисто шагая в глубоком снегу и издали крича приветствия?» «Может, они бы так и сделали», — ответила она сама себе, и с этими словами как можно тише, стараясь оставаться под прикрытием ели, отступила на шаг назад. Потом — еще на шаг, еще и еще. Может, Димыч, Генка и Володя, а также Данила, Петя и все прочие пошли бы к этому костру. Но она, Женя — она это точно знала — должна сделать по-другому. И чем дальше она уходила от костра, не сводя с него глаз, тем больше росла в ней уверенность, что она поступает правильно. Она двигалась плавно, стараясь не выдать себя ни скрипом снега, ни шорохом веточки. Там, около костра, находится что-то не то. Что-то опасное. Женя забыла, что ей надо бояться темноты и леса. Теперь и темнота, и лес были ее друзьями, потому что помогали ей спрятаться от истинного — она это знала — источника страха. Он был там, около этого костра. Но чем больше она понимала, что находится вблизи самого страшного места в лесу, тем почему-то спокойней и ровней становились ее мысли. Вместо того, чтобы отдаться чувствам и со всех ног кинуться прочь, она напряглась, как дикий зверек. Инстинкты обострились; все они работали сейчас лишь на то, чтобы помочь своей хозяйке избежать беды. Они помогали ей ступать мягко и неслышно, как рысь, задним ходом попадая в свои собственные следы; при этом немыслимым чутьем она угадывала, как лучше повернуться или нагнуться, чтобы для возможных наблюдателей ее силуэт слился с силуэтами деревьев. Женя ни на секунду не теряла из виду костер и внимательно прислушивалась к звукам. Лишь когда она поднялась на холм и дошла до своей снеговой кучки — то был первый плацдарм человеческих владений в мире неведомого — напряжение немного отпустило. Но не настолько, чтобы дать место панике: инстинкт самосохранения безошибочно отсекал лишнее. Женя лишь на секунду приостановилась, чтобы подышать — при этом ее глаза, как приклеенные, продолжали следить за крошечным пятнышком костра — и, повернувшись, уже передом двинулась к своему лагерю. Теперь она точно знала, что он — там, в темноте леса; эта темнота больше не была для нее страшной. Немного приспустившись, она еще раз оглянулась назад — нет ли преследования? Но все было спокойно: костер исчез за перегибом, и его звуки потонули в шорохе деревьев. Только тогда она осмелилась прибавить шагу. Однако ни разу, даже добравшись до своего потухшего костровища, даже увидев впереди чуть розоватый изнутри шатер — ни разу она не перешла на бег. Подчеркнуто неторопливо забравшись в шатер, она аккуратно завязала ворот. Не снимая бахил, села у печки. В глубине шатра кто-то ворочался и бормотал во сне. Похоже, это был Генка. Ага, печка почти погасла. Женя все также спокойно (во всяком случае, так могло показаться с виду) взяла несколько поленьев и одно за другим забросила их в топку. Потом подумала, взяла валявшуюся поблизости пенковую сидушку и принялась старательно махать ею на дрова, раздувая пламя. Вскоре поленья обвили тоненькие язычки огня — такие же оранжевые, как давеча в лесу. Только теперь, увидев их, Женя вздрогнула. Но сразу же пришла в себя. Убедившись, что печка работает, она закрыла дверцу, вздохнула и замерла, прислушиваясь к звукам леса. Ветер то усиливался, то затухал, и тогда ей чудилось, что она слышит далекий смех из-за холма. Но проходили минуты ожидания, и смех исчезал. Тогда Женя понимала, что это ветер шутит с ней. Сердцебиение успокаивалось, и она снова сидела, не шевелясь. Это оцепенение продлилось долго, и за это время она не пропустила в голову ни единой мысли о том, что только что видела. Сердце знало, что нужен отдых. В то же время все органы чувств ее были настороже, готовые встрепенуться при любом звуке.

Через час она осторожно коснулась рукой плеча Генки.

— Ген, пора дежурить.

Тело товарища, мерно вздымавшееся от дыхания, сначала замерло, а потом разом сбросило оковы сна. Протирая глаза, Генка согнул туловище пополам и сел.

— Часы — на сучке, — повторила Женя старый пароль.

В ее голосе не было слышно облегчения от того, что дежурство закончилось. Должно быть, Генка это заметил. Он сначала внимательно на нее посмотрел, а потом, сообразив что-то, удивленно поднял брови.

— А почему не Катя меня будит, а ты? Вы что, с ней поменялись?

— Нет. Я просто твоей книжкой зачиталась, и случайно два срока отдежурила.

Женя произнесла это без тени улыбки, залезая в спальник. Необычная интонация ее голоса заинтересовала Генку, и он спросил:

— Чё, неужели Карамзин так зашел?

— Да. — Женя помолчала немного, раздумывая. — Если что будет не так, ты меня сразу разбуди.

Генка обернулся.

— А что должно быть не так?

— Ничего. Не знаю. Все, что угодно. Что-нибудь увидишь или услышишь — буди меня.

— Ты чего, нявок увидела? — усмехнулся Генка, вспомнив вечер.

Женя не сразу ответила.

— Увидела, — сказала она, повернувшись на другой бок.