Крымские татары в Великой Отечественной войне

3.6.2. Оборона Севастополя

После керченской катастрофы падение Севастополя уже было вопросом времени. К тому же под Керчью противник захватил исправными 1133 орудия, которые были направлены под Севастополь. Как отмечал Манштейн: «В целом во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь» [43, с. 289].

Я отвлеку внимание читателя, чтобы немного рассказать о подвиге и трагедии защитников Севастополя, но сделаю это через историю бойцов и командиров сформированной из симферопольцев дивизии: 3-й Крымской, затем 172-й стрелковой.

Отступая от Перекопа, первой пробилась в Севастополь группа из ста трёх бойцов 514-го стрелкового полка 172 стрелковой дивизии. Как ни мало было это подразделение, но ему тут же отвели участок обороны. К ночи 6 ноября 1941 года подошла вся дивизия, а точнее девятьсот сорок, оставшихся в живых бойцов и командиров. Страшно говорить, но в Перекопских боях и в ходе отступления погибло и попало в плен 90 % личного состава.

Несмотря на понесенные потери, дивизия представляла серьезную боевую силу. И прежде всего потому, что все бойцы и командиры уже имели боевой опыт – то чего ещё не было у с евастопольцев.

На командование 172-й дивизии было возложено руководство II сектором обороны. Комендант – полковник Ласкин И.А. Дивизию пополнили людьми, вооружением, а также боеприпасами. Придали 37 орудий, и уже на 10 ноября ее численность составляла 9903 человека.

17 декабря на все секторы обороны вновь обрушился шквал огня. Напряжение боев возрастало день ото дня и к 30 декабря достигло апогея. Местами вспыхивали жестокие рукопашные схватки. Противник захватил станцию Мекензиевы горы. И в этот критический момент поступило сообщение об успешной высадке наших десантов в Керчи и Феодосии.

Как ни странно, но гитлеровское командование не прекратило атак, ни на одного солдата, ни на один ствол не ослабило атакующую группировку, рассчитывая, что еще чуть-чуть усилий – и Севастополь падет. Однако он не пал.

В первый день Нового 1942 года у батальонного комиссара Кувшинникова Г.П., в недавнем прошлом секретаря Симферопольского горкома партии, собрались земляки. Настроение было приподнятое: отбит тяжелый штурм, наши войска успешно высаживаются под Керчью, Новый год… К тому же Кувшинников Г.П. получил директиву ЦК ВКП(б) сформировать состав Симферопольского горкома партии и готовиться к вступлению в должность в связи со скорым освобождением Симферополя. Хочу обратить внимание на тот факт, что аппарат Симферопольского горкома ВКП(б) поручено формировать не партизанам, где было более чем достаточно партийных работников этого уровня, а защитникам Севастополя. Впрочем, объясняется это тем, что с партизанами до апреля 1942 года не было радиосвязи.

В январь 1942 года, по словам Новичкова В.А., бывшего до войны водителем «Союзтранса», в городе работали парикмахерские, фотоателье, возобновилось трамвайное движение, можно было отправить на «Большую землю» телеграмму. Это были дивиденды, полученные в результате открытия Крымского фронта, но были и издержки, и притом весьма серьезные – резко уменьшилась доставка артиллерийских снарядов, которые в первую очередь направлялись частям Крымского фронта. Артиллерия Севастополя оказалась на голодном пайке.

Затишье оказалось временным. Крымский фронт, на действия которого возлагали столько надежд, обернулся еще одной трагедией.

Покончив с войной на два фронта, немецкие войска в Крыму вновь сконцентрировали свои усилия на Севастополе. Главный удар наносился в направлении IY сектора, который защищали 172-я дивизия и 79-я стрелковая бригада. Из Бельбекской долины показалась лавина танков, за ней – пехота. Завязался неравный, кровопролитный бой. В воздухе только немецкая авиация, которой специальными сигнальными ракетами указывали даже такие цели, как отдельный пулемет. Наша артиллерия почти молчит – нет снарядов. Местами противнику удалось вклиниться в расположение дивизии, но даже будучи отрезанными от своих подразделений, бойцы и командиры вели бой, надеясь с темнотой прорваться сквозь порядки противника.

Силы иссякали – заканчивались не только снаряды, но и патроны. Не осталось ни одного танка. После трагедии Крымского фронта враг продвинулся далеко на Кавказ, и теперь снабжение Севастополя стало архисложным. Противник безнаказанно топил авиацией наши корабли. Несмотря на то, что среди защитников Севастополя оставалось немало тех, кто оборонял Одессу, в возможность успешной эвакуации уже никто не верил. Как показали дальнейшие события, её никто и не планировал.

Не имея возможности оказать Севастополю реальную помощь людьми, снарядами Верховное командование, по-видимому, решило это как-то компенсировать и обрушило на защитников города настоящий дождь наград.

Если до сих пор звания Героя Советского Союза был удостоен только лётчик Яков Иванов, совершивший в небе над городом воздушный таран, за что Указом от 17.01.42 он первым из севастопольцев получил это высокое звание, то в июне 1942 года удостоенные этим званием стали появляться один за другим.

4 июня 1942 – лётчик Филипп Герасимов, установивший связь с партизанами.

14 июня 1942 – лётчики Михаил Авдеев, Иван Алексеев, Мирон Ефимов, Евгений Лобанов, Георгий Москаленко, Николай Наумов, Николай Остряков, Николай Челноков.

Все Герои Советского Союза – лётчики, а защищают Севастополь моряки и пехотинцы – нелепость, которая видна, что называется, не вооружённым глазом. Ошибку стали срочно исправлять.

16 июня 1942 был издан Указ о присвоении звания Героя Советского Союзу краснофлотцу Ивану Голубцу. Он оказался первым Героем Советского Союза из числа рядового состава армии и флота. Мне доводилось общаться с сослуживцами Ивана Голубца и, как они рассказывали, столь высокое звание, которое было присвоено их товарищу, породило недоумение. Дело в том, что возвратившийся из увольнения старший матрос Голубец был не трезв. Увидев пожар на тральщике, он бросился сбрасывать в море мины и от полученных ожогов скончался. Сослуживцами его гибель не воспринималась как подвиг.

20 июня 1942 звание Героя Советского Союза присваивают разведчице Марии Байде, артиллеристу Абдулхак Умеркину и политруку Михаилу Гахокидзе. Мария Карповна Байда, с которой мне потом доводилось общаться, рассказывала, что даже не успела получить звезду Героя.

За два дня до падения Севастополя Сталин И.В. обратился к защитникам Севастополя со словами благодарности и призывом удержать Черноморскую твердыню. Это был приговор. О том, что от окончательной катастрофы отделяют считанные дни, командование Черноморского флота уже знало и предприняло решительные меры, но только в отношении себя.

30 июня вице-адмирал Октябрьский Ф.С. сообщает в Москву Наркому ВМФ Кузнецову Н.Г. и в Краснодар комфронту Буденному С.М., что «организованная борьба возможна максимум 2–3 дня». Он просит разрешения «вывезти самолетами 200–250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также самому покинуть Севастополь».

В Севастополь прибыло две подводные лодки, а также было выполнено несколько самолетовылетов. Тяжело раненного комдива 172-й Ласкина И.А. поместили на лодку. Там же был и командарм Петров И.Е., чье честное сердце разрывалось от стыда и позора. В глубине души он еще надеялся, что сможет на Большой земле что-либо сделать для организации эвакуации.

Секретарь Крымского обкома партии Федор Дмитриевич Меньшиков по-видимому, чувствовал тоже самое, а потому вместо себя посадил в уходящий самолет первого подвернувшегося под руку раненого, а сам остался вместе с обреченными на плен или гибель людьми.

Восемьдесят тысяч бойцов и командиров, оказавшись без руководства стали покидать рубежи обороны и отходить к мысу Херсонес в надежде на эвакуацию. Вдумайтесь в эту цифру -80 тысяч. В окопах, блиндажах, дзотах – это большая сила, которая продолжала бы перемалывать солдат противника и выигрывать столь дорогое время, которое, как известно, работало не на Германию. Увы, брошенные своим командованием, они моментально превратились в дезорганизованную толпу, которая прекратила сопротивление и сдалась врагу.

Можно только скорбеть о том, что ничего не было предпринято для спасения людей, а особенно – в части задействования малых кораблей. Отдельные защитники города на самодельных плотах, на автомобильных камерах, на лодках выходили в море и… спасались. Командующий артиллерией отдельной Приморской армии полковник Рыжи Н.К., таким образом, достиг берегов Турции, где его передали в Советское посольство.

Оказался незадействованным весь малый флот, а это 325 рыболовецких судна, которые потом все были либо уничтожены нами, либо попали в руки врага. Использовать же их для эвакуации защитников Севастополя командование флота не решилось, так как не имело приказа на эвакуацию.

Рассказывают, что, когда командарм Петров И.Е. встретился с командующим Черноморского флота Октябрьским, то разговор произошел настолько нелицеприятным, что с той минуты и до тех пор, пока адмирал Октябрьский командовал Черноморским флотом, имя Петрова было запрещено в «Городе русской славы».

Все без исключения участники обороны Севастополя, чьи воспоминания автор использовал в настоящей книге, прошли унижения вражеского плена. Те, кто выжил, впоследствии испытали унижения и муки уже у себя на родине. Каждому защитнику Севастополя задавался один и тот же вопрос: «Почему ты, сволочь, не застрелился»?

В номере симферопольской гостиницы «Украина» Мария Карпова Байда рассказывала мне, как в 1945 году после возвращения из плена её терзали наши сотрудники КГБ, добиваясь все того же: «Почему она, Герой Советского Союза, не застрелилась». На десятом, наверное, допросе она не выдержала и запустила в следователя массивную пепельницу.

Уже упоминавшийся в статье Кувшинников Г.П. рассказывал, как в колонне пленных его гнали в Симферополь, в город, где едва ли не каждый житель знал его как Секретаря Симферопольского горкома партии. Рядом с ним шел знакомый политрук.

«Давай бежать»} Возле станции Альма произошла небольшая заминка, связанная с тем, что женщины стали кидать пленным еду.

«Бежим» – шепнул Кувшинников политруку.

«Боюсь» – последовало в ответ. И тогда Кувшинников сам бросился в кусты. Несколько суток он бродил по лесу, пока не вышел на партизан.

В 1946 году его вызвали в КГБ и потребовали описать свое пребывание в плену по часам. Кувшинников Г.П. честно описал все, что было, не забыв упомянуть и струсившего политрука. Почти месяц он сидел под домашним арестом, ожидая худшего. И вдруг все изменилось, он восстановлен на работе.

Встретившись как-то с начальником КГБ, Кувшинников Г.П. осторожно попробовал узнать, что всё же произошло? Как о деле прошлом, ему рассказали, что была анонимка о том, что он сидел в плену и потому не может быть на партийной работе. В ходе проверки удалось найти того «трусливого» политрука, который описал, что с ним вместе в колонне военнопленных был такой мужественный человек, как батальонный комиссар Кувшинников Г.П., который предлагал ему бежать вместе, а когда он не рискнул, то тот бежал сам. Кувшинников Г.П. узнал адрес политрука и до конца своей жизни на каждый Новый год отправлял ему праздничные поздравления. Одну из полученных в ответ открыток я видел собственными глазами.