Мертвые говорят...

9

В подобных случаях некоторые следователи обычно говорят о предчувствии, появившемся у них с первых шагов следствия. Они пространно рассуждают об особой профессиональной проницательности, так называемой интуиции, некоем шестом чувстве, внутреннем голосе следователя, который донимает его и требовательно указывает (иной раз даже вопреки фактам) на «истинного преступника».

Подобные рассуждения всегда казались Хохлову нескромным преувеличением. Еще в академии, в незабываемую пору больших надежд и горячих споров, он уяснил, что профессиональное чутье — не ведущий метод расследования преступлений, а всего лишь подспорье. Наученный горьким опытом, Хохлов помнил об опасности увлечения одной версией в ущерб другим. А в данном случае? Возникали ли у него сомнения до вскрытия трупа? Сомнения? Пожалуй, нет! Было что-то другое, напоминающее разочарование, какое бывает от несбывшегося ожидания.

Еще по пути на «пятачок» Хохлов с досадой думал об этом неприятном для дивизии деле и о своей обязанности тщательно разобраться в нем. Он представлял себе Бряхина сдержанным, скромным пареньком, открытым, бесхитростным, со светлыми (обязательно светлыми!) глазами. В штрафную роту он угодил, конечно, за какой-нибудь незначительный проступок.

Привычка заранее представлять себе людей, с которыми ему предстояло встретиться, вырабатывалась со времени первых, робких и далеко не самостоятельных шагов Хохлова. Развивая в нем пытливость, любознательность, постоянно наталкивая на изучение людей, она приучала его к детальному анализу явлений в сложном искусстве раскрытия преступлений.

Так произошло и с Бряхиным.

Низкий, как бы убегающий назад лоб, выпуклые надбровные дуги, выступающая верхняя челюсть с широкой губой, сутулая фигура, длинные волосатые руки... Хохлову все время казалось, что он уже где-то видел этого человека или кого-то похожего на него. И еще — развязность в разговоре, странный беспричинный смех, темные, недобрые глаза начеку...

Оказалось: Бряхин судим не один раз. До призыва в армию отбывал наказание за кражу со взломом и незаконное хранение оружия. Война застала его в тылу, в строительной части, где он старательно (уж не в надежде ли избежать фронта?) выполнял несложные обязанности на складе строительных материалов. Под трибунал попал за вооруженный разбой.

После первого допроса Бряхина у Хохлова осталось неприятное чувство, как от прикосновения к слизняку. И все же он тогда мысленно посмеялся над собой — мало ли каким ему вздумалось вообразить себе этого человека. Но тут же в свое оправдание подумал: «Я исходил из оценки поступка Бряхина, поступка, достойного истинного патриота». К услугам Хохлова было еще одно утешительное соображение — обманчивость первого впечатления, но он не воспользовался им.

Потом появились противоречия между показаниями Бряхина и показаниями некоторых свидетелей. Но... они бывают почти в каждом деле. От них в ходе расследования стараются избавиться. Хорошо, если это удается. Но нередко противоречия все же остаются. И тогда дело суда, его внутреннего убеждения, основанного на всестороннем, полном и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности, поверить одним и не поверить другим доказательствам...

Затем просьба Бряхина поручить ему одному, без чьей-либо помощи вытащить труп Ляпикова. Иными словами, разрешить поиграть со смертью. И это после того, как он убеждал следователя оставить «продажную псину» там, рядом с трупами гитлеровцев?!

Должно быть, именно тогда у Хохлова впервые появилось смутное предчувствие чего-то странного, непонятного... Тогда же появилась нервная зевота и особая грустная сосредоточенность — первые характерные для него признаки неудовлетворенности, душевной тревоги.

Оставшись после ухода Афонского один, Хохлов громко сказал себе:

— Кажется, головоломка, товарищ следователь!

Бряхин вытащил труп, не сделав ничего такого, что могло бы бросить тень на его намерения. Это ослабило подозрения Хохлова, но после знакомства с письмами, находившимися при Ляпикове, кривая подозрений снова пошла вверх.

Да, военный следователь Хохлов насторожился, в нем подспудно накапливались подозрения, но это были подозрения, основанные не только на впечатлениях, не только на антипатии к Бряхину, но и главным образом на материальных данных. Это не была голая интуиция. И все же заключение Томашевича ошеломило его. Он внутренне не был к нему подготовлен и, откровенно говоря, до заключения эксперта не чувствовал в Бряхине преступника. Возможно потому, что у Хохлова просто недоставало профессиональной проницательности.