Конец операции «Остайнзатц»

- Сердечно благодарю вас, господин инженер, но я предпочел бы некоторую сумму в рейхсмарках. Дарить такие красивые дамские украшения мне уже некому: женщины на меня не смотрят и меня не интересуют, а продавать их будет просто жалко! Рейхсмарки же пригодятся мне, когда я наконец после всех забот и трудов смогу посетить наш великий рейх и насладиться отдыхом!

- Передать серьги Киселеву для продажи, - рассказывал позже Густав Генрихович, - было бы несложно, но продать такую редкую вещь было бы затруднительно: могут спросить, откуда она у него. Продавать мне самому было просто негде. Кто из местных жителей мог приобрести такую вещь в те времена? Да если бы кто-нибудь и захотел бы купить, что я мог получить за них, кроме оккупационных марок? Деньги, которые я хотел получить у инженера Эттингера вместо драгоценностей, можно было использовать где угодно и кем угодно.

Эрлингер встал, бросил серьги обратно в шкатулку, закрыл ее и положил в сейф. Оттуда он вернулся, держа в руках пачку рейхсмарок.

- Прошу вас, здесь тысяча марок.

Взяв деньги и поблагодарив Эрлингера, Жимерский сказал:

- Осмелюсь обеспокоить вас еще одной просьбой, господин инженер!

- Слушаю вас!

- Заместитель начальника нашей станции по снабжению обратился ко мне с просьбой подыскать ему работника, переводчика и помощника, которого он бы мог послать с тем или иным мелким поручением.

- Это вам затруднительно?

- Он просит человека степенного, но таких в моем поле зрения нет. Если это солидный человек и хорошо к нам относится, то он не знает языка. Есть несколько пожилых учителей, знающих язык, но я не могу им доверять, все они заражены большевистской идеологией да и больно уж стары.

- Так бросьте эти заботы! В конце концов, это же не ваша обязанность!

- Прошу прощения! У меня есть на примете молодой человек. Его отцом я занимался еще в сороковом году в Гродно. Очень хорошо был к нам настроен, да только невоздержан на язык. Это его и подвело, арестовали за антисоветскую агитацию. Меня же он, однако, не выдал. Где он сейчас, неизвестно. Жена с ребенком жила в Лиде, но в сорок втором году умерла.

Мальчишка сейчас уже подрос, восемнадцать лет, немецкий язык знает прилично, и я думаю, что он бы лучше справился с мелкими поручениями, чем любой старик.

- Так рекомендуйте его!

- Я хотел бы попросить вас, чтобы и вы сказали свое слово. Если надо, я могу представить вам Бара-новича, так его зовут.

- Хорошо. Я попрошу Габрнша, чтобы он оказал свое влияние в этом деле. А этого паренька привезите как-нибудь ко мне. Уже тогда, когда он немного освоится со своими обязанностями по работе.

- Слушаюсь, господин инженер! Разрешите откланяться.

- Одну минутку!

Эрлингер нажал кнопку и приказал вошедшему Тео пригласить к нему Херсмана. Когда тот появился в кабинете, штандартенфюрер сказал:

- Знакомить я вас не буду, вы друг друга уже знаете. Прошу вас, господин Жимерский, если меня не будет, по всем вопросам обращаться к господину майору. Подчеркиваю - по всем без исключения! А если я вам срочно буду нужен, можете вызвать меня так же, как это вы сделали в этот раз. Я разрешаю вам также в случае острой необходимости прибыть прямо сюда и передать все, что вам надо будет передать, Тео или господину майору, если он будет здесь. Для входа сюда вам достаточно спросить инженера Эттингера. Итак, до встречи, и не забудьте, что вас должен посетить в ближайшие дни наш общий знакомый рабочий!

Когда Жимерский вышел, вежливо распрощавшись с эсэсовцами, Эрлингер протянул Херсману лежавшие на столе учетные карточки:

- Посмотрите, Вернер, может быть, вам придется с ними встречаться. Стешина я вызвал сюда, к нам. Если эти чертовы партизаны не клюнут на нашу приманку и мы не сумеем подставить им поезд, это должны сделать наши люди! А вот этого - Стешина - мы подадим как русского партизана, специально минировавшего колею для взрыва поезда с гражданским населением! И заметьте, Вернер, никто не сможет опровергнуть его показаний, ведь он действительно был в отряде, знает не только рядовых партизан, но и командиров!

- Что ж, это тонкая игра! Когда вы думаете проводить операцию?

- Если партизаны сами не вылезут на колею до 15 июня, то мы ликвидируем этот поезд, во всяком случае, тогда, когда Стешин будет уже у нас в руках. Вам придется поехать на станцию и еще раз проработать все возможные варианты с Габришем. Завтра свяжитесь с Фрайвальдом, обговорите с ним вопросы взаимодействия на случай, если партизаны выйдут на колею и мы подсунем им поезд. Но только не делайте ничего такого, что бы могло насторожить их. Лучше потом организовать преследование, тем более что я надеюсь получить от Никитенко сведения о партизанских базах. Через день можете выезжать на станцию.

Эрлингер попрощался с Херсманом и выехал в Минск докладывать Хайлеру, что операция «Остайн-затц» вступила в заключительную стадию.

…В толстой тетради с коленкоровым переплетом появилась запись:

«25.V.44. Акция «Остайнзатц» вступает в завершающую стадию. Если до 15 июня бандиты не попадут в нашу западню, мне придется пожертвовать одним из своих людей. Но что может значить его жизнь в сравнении с интересами рейха? В сравнении с тем, что тысячи наших солдат отдают свои жизни на фронте?

Обстановка благоприятствует нам в подготовке и проведении этой акции: русские, видимо, выдохлись и не предпринимают никаких активных действий на нашем участке фронта…»