Обучение по-драконьи или Полевые испытания на эльфах

Глава 27

Драугры[1], чувствующие себя на просторах Нифльхейма ничуть не менее комфортно, чем вьюги и метели, расстояние между Хельхеймом и Нифльхеймом преодолели в считанные часы.

Подобно теням скользили они по льдам и снегам, гонимые голодом, снедаемые жаждой крови, ведомые ясным, холодным голосом своей Владычицы. Её голос всё время звучал у них в голове, не позволяя ни на секунду забыть о цели их путешествия. Её голос направлял их и питал силой, что позволяла им без устали мчаться со скоростью ветра.

То рассеивающиеся туманом, то вновь приобретая форму обтянутых серой кожей скелетов, они скорее казались, да и были тоже, призраками, чем поднятыми из могилы мертвецами, коими они, в сущности, являлись. Точнее, не в сущности, а изначально. До того, как Владычицей Смерти им было даровано пограничное существование, в коем они уже не были мертвы, но и живыми по-прежнему не были.

Именно даровано. Ибо драугром нельзя было стать ни по принуждению, ни по заблуждению, а только лишь по огромному и искреннему желанию.

Выражая это желание, желающие вступить в ряды воинов Повелительницы Хельхейма, прекрасно знали, что в их новой жизни они больше не будут людьми, они станут сверхъестественно сильными, быстрыми и ловкими инфернальными тварями. Разумными, но совершенно лишёнными каких-либо ещё чувств, кроме – бесконечной преданности своей Повелительнице и столь же бесконечного нестерпимого голода.

Голода, который могла утолить только жизненная энергия живых и их ещё тёплая кровь. И то лишь на некоторое время. По истечению которого, казалось бы, только что насытившийся вдосталь драугр снова был очень и очень голоден.

Само собой, драугры предпочитали человеческие энергию жизни и кровь, но за неимением оной, не брезговали жизненной энергий и кровью и других теплокровных существ.

И вот эти, подобно теням беззвучно передвигающиеся «милашки», зарывшись в снег и при этом нетерпеливо облизываясь, дожидались, когда же уже наконец беззаботно насвистывающая и явно получающая удовольствие, и из-за этого источающая умопомрачительные эманации жизненной энергии, вкусняшка к ним спустится.

Нетерпение их, впрочем, ничуть не мешало им оставаться абсолютно бесшумными и совершенно невидимыми по толстым покровом снега.

Другими словами, не будь Ганимед эмпатом, никакими другими органами своих чувств он бы этих тварей не уловил.

Ему оставалось спускаться всего каких-то пять, возможно, даже четыре метра, когда на него, словно сквозняком из затхлого помещения дунуло чужим чувством ненасытного голода.

Тело, которым руководил, отточенный за тысячелетия инстинкт выживания, сработало даже прежде, чем мозг успел испугаться.

Ганимед не помнил, как взлетел вверх по веревке на добрых десять метров и при этом ещё и умудрился мысленно укоротить за собой верёвку.

В отчаянной надежде не упустить уходящую из их лап добычу драугры снежной метелью взметнулись ввысь, но…

Какими бы быстрыми, ловкими и сильными они не были, летать они не умели, даже в бесплотной форме.

Позёмкой стелиться – это драугры всегда, пожалуйста, а вот ветром лететь – это уже не про драугров, а про эйнхерий[2].

Упустившие вкусняшку твари, коих было целых пять штук, раздосадовано завыли, и приняв физическую форму принялись кромсать отвесную стену скалы острыми и длинными как кинжалы когтями.

Посыпались сначала куски льда, а затем и камня. И при этом посыпались так активно, что, когда Ганимед, отвлёкшись буквально на несколько секунд на эльфа, дабы убедиться в безопасности оного, вновь навёл бинокль на драугров, каждый из них уже успел выцарапать для себя в скале достаточно глубокую горизонтальную канавку, чтобы использовать её в качестве ступеньки.

И вот тут-то его ещё мгновение назад весьма обеспокоенного и озадаченного осенила идея.

«Упорства, силы и выносливости вам, конечно, не занимать, а вот ума…» – мысленно усмехнулся он, одновременно представляя в своих руках лук, и перекинутый через плечо моток веревки.

Ганимед понимал, что его план очень и очень ненадежен, но другого у него всё равно не было.

Возможно, Ганимед и не был столь же сверхъестественно искусным лучником, как Хирон[3], который был способен прежде, чем его противник успевал даже моргнуть, не только спустить с тетивы лука стрелу, но и выхватить этот самый лук из-за спины, а стрелу из колчана. Но, к счастью, аж настолько сверхъестественно искусным ему и не требовалось быть, поскольку ни лук, ни стрелы ему не нужно было ниоткуда выхватывать, а лишь спускать с тетивы.

К тому же, на данном этапе его плана, ему не требовалась также и абсолютная точность, поскольку его целью было не сразить на повал драугров, а взбесить. Взбесить до такой степени, чтобы за багряной пеленой бешенства, они не заметили ни приближающегося к скале эльфа, ни того, как он взбирается вверх по веревке… В том случае, разумеется, если эльф догадается, что эта верёвка – его единственный путь к спасению.

Если же не догадается, то… случится то, про что Ганимед пока не хотел думать. Тем боле, что ПОКА у него было чем заняться.

Например, превратить пять драугров гладкошерстных в пять драугро-дикобразов, то есть, нашпиговать их с макушки до пят стрелами. Которые убить бессмертных тварей не убьют, однако беспокойства доставят поболе, чем пчелиные укусы. По крайней мере, Ганимед на это надеялся.

– Ну что монстрики, жрать охота?! А укольчиков?! – насмешливо поинтересовался Ганимед и принялся одну за другой спускать стрелы. Причем делал он это настолько стремительно, что, прежде чем драугры успевали сообразить «что это, только что, кольнуло их в правую ягодицу?», нечто уже кололо их в левую ягодицу. И так по кругу. – Ну как, укольчики?! Нравятся?! Ещё хотите?! – каждый раз вполне искренне интересовался самопровозглашенный доктор, отправляя стрелу за стрелой.

– Агур! Рррааарар! Акгграрар! – после то ли пятого, то ли шестого по счёту «укольчика», наконец-то возмутились «пациенты». И ещё активнее заработали когтями, выдалбливая всё новые и новые зацепы для своих конечностей.

– Не нравятся укольчики?! – понимающе хмыкнул «доктор», ни на секунду не прекращая при этом «лечение». – А кому они нравятся? Лекарства вообще никому не нравятся! Но без них никак нельзя!

– Агуррррррар! Рррааарараррр! Акаагграрарррр! – вскоре уже не возмущались, а бесновались пациенты, требуя прекратить лечение.

[1] Драугр – в скандинавской мифологии оживший мертвец.

[2] Эйнхерии – духи воинов, погибших в бою храброй смертью. После их смерти Валькирии сопровождают их Вальхаллу, которая является частью Асгарда (Город богов (Асов) на небесах). Эйнхерии – это небесное воинство Одина.

[3] Хирон – в греческом мифотворчестве кентавр, сын Кроноса и океаниды Филиры – воспитал целую плеяду знаменитых античных героев. Среди прочих, его учениками были Ахилл, Тесей и Ясон. Согласно всё тем же древнегреческим мифам, Хирон был настолько мудр и искусен, что всегда попадал в цель, как буквально, так и фигурально. Именно поэтому он был помещен на небо в образе Стрельца.

Глава 28