Обучение по-драконьи или Полевые испытания на эльфах

Глава 30

Доведенные принудительным курсом иглоукалывания до абсолютного умоисступления драугры, заревев от клокочущей во всём их существе ярости, со всех когтей рванули вверх.

«Пора», – решил для себя Ганимед и представил, что веревка удлинилась настолько, чтобы достигнуть подножия скалы. При этом он, само собой, и о себе любимом не забыл – рванул по веревке вверх с такой скоростью, что только пятки, точнее, кошки, засверкали.

Ополоумевшие от бешенства драугры, ведомые лишь одной мыслью догнать и порвать «иглотерапевта» на мелкие части, естественно, не могли позволить себе отстать. В связи с чем, дабы увеличить скорость собственного передвижения, они, забыв про осторожность, перестали уделять должное внимание «ступенькам».

Лоуриэль Клерн бежал на чисто ослином упрямстве и огромной любви к матери.

Ноги его подкашивались. В груди, казалось, полыхал пожар. Он так безмерно устал, что не видел совершенно никакой необходимости продолжать бороться с неизбежным…

Каким же он был самонадеянным идиотом! Думал он. Ведь понимал же с кем заключает договор. И всё равно согласился. Не просто согласился, а чуть ли не плакал от счастья! Наконец-то, хоть кто-то из богов услышал его молитвы!

Поскольку его желание, в некоторой мере, находилось в сфере интересов и влияния Хель, то его ничуть не смутило, что именно она снизошла к нему. Тем более, что от него всего-то и нужно было – успеть пробежать десять миль прежде, чем его нагонит «Дикая охота», которая при этом даст ему фору в три четверти пути.

Кого-то, возможно, такие условия и напугали бы, но только не его. Не лучшего бегуна Юсальфхейма по пересечённой, заснеженной местности! Тем паче, что в контракте с Владычицей Тьмы, Льда и Смерти было всё чётко прописано: и глубина снежного покрова, и дистанция, и температура воздуха, и скорость ветра, и ландшафт местности.

Всё, кроме того, что, услышав рог «Дикой охоты» ему больше всего на свете будет хотеться развернуться и бежать навстречу призрачным охотникам, а не от них. И, само собой, того, что борьба с собой будет отнимать у него львиную часть физических сил.

Эх… А ведь мама ему говорила: «Учись сынок, учись». А он непутёвый сын всё своё время проводил на беговых дорожках, зарабатывая всё новые и новые медали. И потому-то и пропустил момент, когда болезнь только-только поселилась в теле его матери. Ему казалось, что бывай он чаще дома, он обязательно бы заметил, что состояние здоровья его матери изменилось. Не через два года, когда стало уже поздно, а сразу, на самой ранней стадии болезни.

Вопли и завывания с каждой милей слышались всё яснее и чётче, но видевший перед собой лишь образ матери Лоуриэль, почти не обращал на них внимание. Во всяком случае, ему больше не приходилось хватать себя за уши и заставлять смотреть свою голову вперед, а не назад.

Не было в контракте также ничего сказано и о скале на пути его следования. Сказать, что Лоуриэль был обескуражен, увидев её – значит ничего не сказать. Он был потрясён, душевно повержен и морально уничтожен.

– Я обречён. Обречен определенно и бесповоротно, – тоскливо подумал он.

Руки его опустились, ноги подогнулись, и он уже почти был готов упасть в снег, поскольку более не видел смысла пытаться убежать от судьбы в лице идущей по его следам «Дикой охоты». Однако идея сдаться без боя, была до такой степени противна его душе, что она взбунтовалась, поднялась волной неистового упрямства и свирепой ярости, и заставила его бежать дальше.

И он побежал… Нет, он более не надеялся убежать от смерти. Он понимал теперь, насколько капитально он сглупил, поверив слову Хель. Он побежал, сражаясь не за жизнь, а за свою бессмертную душу, которая, если он умрёт, как герой, достанется не Хель, а вознесется в Вальхаллу[1].

– Шиш тебе, подлая ледяная дева, а не моя душа! – подумал отважный эльф и с удвоенной скоростью (откуда только силы взялись?) понесся к скале.

Вот только как ни быстры были его ноги, копыта призрачных коней под участниками Дикой охоты были ещё быстрей… О чём ему ежесекундно любезно сообщал звучавший всё громче и отчетливее голодный рёв рога её предводителя Херна Охотника. Спустя несколько минут к нему присоединился также ещё и бой барабана. Вслед за чем до него донесся подхваченный эхом всё нарастающий звериный рев и рык, а затем и подхваченное ветром смрадное дыхание хелевых тварей…

Теперь Лоуриэлю казалось, что у него горят огнём не только лёгкие и сердце, но и спина. С каждым шагом ему бежалось всё тяжелее и тяжелее: если вначале он почти не замечал глубины снежного покрова и легко перепрыгивал через сугробы, то теперь ему казалось, что он бежит по зыбучим пескам и дорогу ему преграждают огромные барханы.

И всё же он не собирался сдаваться: невероятным усилием воли он задвинул усталость и боль на край сознания. Если нужно будет он поползет сначала на карачках, затем по-пластунски, но не остановится!

Понимая, что силы его на исходе, Лоуриэль, дыбы не тратить их понапрасну, пока бежал смотрел лишь под ноги и изредка вперед.

Сначала, каждый раз, поднимая глаза, он надеялся увидеть, что никакой скалы на самом деле на его пути нет. Но она была. Потом он стал надеяться на то, что она не более, чем мираж, который должен был ввести его в заблуждение, дабы заставить его сдаться.

Лоуриэль почти убедил себя в последнем, как вдруг увидел верёвку. Белая на белом она была почти незаметна. И, вполне, тоже могла быть миражом…

К счастью, она висела прямо у него на пути и ему ничего не стоило проверить своё предположение.

И он проверил. И веревку, и скалу. И убедился, что обе они настоящие!

И… ничего не почувствовал: ни удивления, ни отчаяния, ни злости.

Лишь усталость. Физическую и моральную. Ни первая, ни вторая, впрочем, не помешала ему обхватить веревку руками, которые, в сравнении с ногами, были всё ещё полны сил, и поползти вверх.

В отличие от своего спасаемого, Ганимед не только даже не запыхался, ни и прибывал в самом приподнятом состоянии духа: давно он так не развлекался!

Заметив краем глаза ползущего вверх по веревке эльфа и поняв, что и вторая часть его плана тоже сработала, он самодовольно усмехнулся и… представил в своих руках арбалет.

– С огнеметом было бы фееричнее, но раз ваша госпожа против использования дополнительных форм энергии, то делать нечего, приходится довольствоваться суррогатом, – пуская в драугров одну за другой стрелы, смазанные концентрированным раствором серной кислоты[2], «жаловался» он.

Малочувствительные к боли драугры разницу почувствовали не сразу, а лишь спустя пару минут, за которые Ганимед успел в каждого из них вогнать уже по десятку пропитанных кислотой стрел.

Все пять драугров взревели почти одновременно. Их мертвенно-белая плоть стала обугливаться и тлеть прямо на глазах. Их вонзенные в камень острые когти в течение нескольких секунд ещё удерживали их, не позволяя свалиться в пропасть. Но в конце концов тление достигло и когтей, и твари полетели вниз. Снова и снова ударяясь о выступы скалы, они рухнули на белый снег уже бесформенной тлеющей, зловонной массой.

Не теряя ни секунды, Ганимед, в буквальном смысле, слетел при помощи страховочного кольца по веревке вниз, схватил эльфа за шиворот и представил, что длина веревки, на которой он висит, всего лишь три метра.

В том, что всё получится, как надо, он не сомневался, поскольку именно этот фокус и позволил ему, как он позже понял, в считанные доли секунды настолько высоко взлететь по веревке вверх. Он просто настолько сильно захотел оказаться как можно дальше от драугров, что неосознанно представил это в воочию. Как только он это осознал, он даже испугался, не нарушил ли он ненароком снова правила? Но почти сразу же понял, что нет. И отсутствие новых трудностей и каких-либо осложнений это подтвердило.

Вот только он был одновременно и прав, и не прав.

Мысленно укоротив веревку, он, и в самом деле, не нарушил никаких правил. Однако новых трудностей и осложнений более не случилось не поэтому. А потому, что Хель потеряла интерес к игре. Точнее, к этому её раунду. Ибо знала: этот раунд ей уже не выиграть.

Само собой, Ганимеда обо всём вышеописанном никто в известность не поставил. И посему он имел полное право быть довольным собой.

– Я тебя сейчас отпущу, – предупредил он явно ошалевшего эльфа перед тем, как выпустить из рук воротник его куртки.

– К-ккуда? – заикаясь уточнил эльф. Однако тут до его сознания дошёл смысл слова «отпущу», которое он, находясь под воздействием только что пережитого, истолковал переврано. – Нет, нет! Пожалуйста, не надо! – истерично взмолился он.

– Парень, мне просто нужна моя рука, чтобы с помощью неё вскарабкаться на плато, – понимая состояние несчастно, словно малому ребёнку одновременно покровительственно и доброжелательно объяснил Ганимед.

Перепугано взирающий эльф недоуменно захлопал глазами.

– Я о той моей руке, которая удерживает тебя за ворот куртки, – всё тем же мягким голосом уточнил он. И для пущей ясности добавил: – Я хочу быть уверен, что ты удержишься на веревке, а не грохнешься вниз, как только я отпущу ворот твоей куртки.

Закивав, подобно китайскому болванчику, Лоуриэль Клерн судорожно вцепился в веревку, и только теперь осознал, что он впервые в жизни видит этого мужика! А значит, совсем не факт, что он может ему доверять.

Тем временем, не ведающий о его душевных терзаниях Ганимед вскарабкался на плато и… тут же заработал стрелу.

К счастью, всего лишь в многослойную меховую шапку-ушанку, которая, к ещё большему его счастью, была натянута ещё и на вязаную шапку.

– Твою ж тартарову бездну! Ора! – выругался он, впервые в жизни радуясь тому, что он уродился настолько большим мерзляком, что этого не смогло исправить даже дарованное ему бессмертие. Подумать только, а он всю жизнь этого стыдился!

– Ой! Это ты?! – виновато вскрикнула Пандора.

– А ты кого жда… – раздраженно начал было интересоваться Ганимед, однако тут он увидел разбросанные по плато туши хелевых тварей и вопрос отпал сам собой. – Хмм, а ты тут вижу тоже не скучала, – усмехнулся он.

– Не то слово, – усмехнулась девушка и тут же выпустила очередную стрелу в очередного жабо-орангутанга.

– Ора, девять часов! – подсказал Ганимед, указав на жабо-орангутанга, попытавшегося воспользоваться тем, что его жертва отвлеклась, дабы подкрасться поближе.

Пандора, впрочем, ни в чьих подсказках не нуждалась: и этот жабо-орангутанг, и ещё один на три часа были повержены прежде, чем он успел до конца произнести свою фразу. Разделавшись ещё с одной тварью, чья макушка только успела появиться над плато, Пандора вдруг грозно рявкнула:

– На твоём месте, я бы не стала этого делать!

– Не будь жадиной, Ора! – отмахнулся Ганимед и выпустил одну за другой три стрелы, попав точно в лоб всем трём тварям, рискнувшим высунуться из-за служившей им укрытием каменный глыбы.

– Я не тебе! – наведя на эльфа арбалет, объяснила Пандора. – Одно резкое движение и я всажу стрелу тебе в руку! – предупредила она.

– В руку? – удивился Лоуриэль.