Дохлый таксидермист

Глава 6

06.07.1942

Ташкент, ДК Союза Художников

Я. П. Овчаренко (И. Приблудный )

Пианист в гимнастерке рыдал, как девчонка, Ильф обнимал его, утешая. Приблудный смотрел на это круглыми глазами. Потом обошел их как по невидимой окружности и, обнаружив, что и у Ильфа глаза на мокром месте, констатировал:

– Какие все «цензура» чувствительные…. ой! Ты чего?! – локоть Ширяевца врезался Ваньке под ребра. С учетом разницы в габаритах тычок получился весьма ощутимым.

– Заткнись и прояви тактичность, – прошипел товарищ.

Прибудный вытаращил глаза и позволил Сашке отбуксировать себя за колонну. Странно, но над Ильфом и его приятелем больше никогда не смеялся – все «проявляли тактичность», хотя картина была весьма забавной. Ваньку особенно веселил дикий контраст между обычной сдержанностью журналиста и вот этим его идиотски-счастливым выражением лица.

То, что нашлось существо, желающее его обнимать, было удивительно само по себе.

Приблудному вдруг почудился туманный петербургский сентябрь и тонкая, стройная фигура Сережи Есенина у ворот гостиницы: «Чего ты приперся, шельма! Я не хочу тебя видеть! Тоже мне ученик! Не мог на похороны прийти!..»

Настроение испортилось.

– Ладно, пусть их, – проворчал Ванька. – Надеюсь, теперь Илья перестанет страдать, что от него братья бегают, – заметив живой интерес в глазах Ширяевца, он принялся рассказывать.

Краем глаза он следил за Ильфом и его впечатлительным приятелем, стараясь не пропустить момент, когда они успокоятся и пойдут к ним знакомиться. То, что ехидный журналист не оставит эту историю без своих комментариев, было ясно как день.

– …я такой: «и что, по-вашему, он должен был обнимать вас, рыдая?», а он «я понимаю, что он не в порядке, но все же», а я такой «да кому вы нужны», и после этого он закатил глаза и сказал, что счастлив, что я не его брат. И еще какую-то гадость, я не запомнил. А потом весь день ерничал. И в чем же, как говорит Учитель, мораль?

– Не знаю. И в чем?

– В том, что не надо ныть!

На широком крестьянском лице Ширяевца отразилось категорическое несогласие с такой позицией. Мнение Сашки по вопросам морали было давно известно. Но прежде, чем он успел высказаться, Приблудный пихнул его в бок и кивнул в сторону Ильфа – тот перестал цепляться за типа в гимнастерке, достал платок и протирал пенсне. Товарищ в гимнастерке тоже уже не рыдал: стоял и с улыбкой что-то рассказывал.

Приблудный присмотрелся к нему: лет сорок, узкая смуглая морда, раскосые темные глаза и черные гладкие волосы, зачесанные наверх и обнажающие треугольные залысины по бокам головы. Физиономия выглядела смутно знакомой. Даже не столько физиономия, сколько общее впечатление от этого типа. В воспоминаниях Приблудного он постоянно крутился вокруг Ильфа – впрочем, таких воспоминаний было немного, потому, что тогда они едва пересекались.

– Товарищи, это Евгений Петров, мой соавтор, – торжественно сообщил Ильф. – Женя, это Иван Приблудный, Александр Ширяевец.

Ильф сдержанно улыбался от удовольствия. Ширяевец присмотрелся к Петрову и опознал в нем младшего брата Валентина Катаева, тоже писателя. Приблудный запомнил Катаева-старшего в основном из-за безобразной драки, которую они с Есениным учинили дома у еще одного товарища по перу, Асеева. Сам Приблудный при драке не присутствовал, но в рассказах товарищей фигурировали бутылки вина, носовые платки, сморкание в скатерть и боксерские удары по морде.

Не успел Приблудный поделиться впечатлениями, как в их уютное общество ворвалось новое лицо. Коварно подкралось и набросилось сзади:

– Товарищи! Какая встреча!..

Приблудный вздрогнул – это был Клюев, бородатый и в черной рубахе. С кем Ване не хотелось встречаться, так это с ним. Он бросил на Ширяевца умоляющий взгляд.

– Товарищи, познакомьтесь с Николаем Алексеевичем Клюевым, – подхватился Сашка. – Илья Ильф, Евгений Петров, писатели, журналисты, – он махнул широкой рукой, оттесняя Приблудного за плечо.

Но Клюева, конечно, было не отвлечь так легко. Его блестящие глаза невидяще скользнули по физиономиям журналистов и остановились на Приблудном. Чтобы переключить его внимание, требовалась тяжелая артиллерия.

Ванька бросил умоляющий взгляд на Ильфа, но тот, зараза, притворился, что не понимает намеков. Хотя о безответной и совсем не товарищеской любви Клюева к Приблудному он знал. Решил, видимо, отыграться за «кому вы нужны».

– Ванюша!.. – продолжал радоваться Клюев.

Приблудный попятился и затравленно огляделся: Ширяевец виновато пожал широкими плечами; в глазах Ильфа читалась неприкрытая насмешка. Он повернул голову к Петрову и что-то тихо ему сказал. Видимо, комментировал ситуацию.

Женя бросил на соавтора возмущенный взгляд, подошел, цапнул Клюева за руку – уже протянутую к Приблудному! – и твердо сказал:

– Николай Алексеевич, две минуты, прошу вас! – одной рукой журналист продолжал держать поэта за рукав, а второй принялся рыться в полевой сумке. – Пожалуйста, подпишите мне книгу. Вот. Сборник стихов крестьянских поэтов «Русь моя широкая», – он жестом фокусника извлек из сумки тонкую потрепанную книжку. – Взял в Ростове. Тут есть ваши стихи.

Клюев застыл: он, очевидно, колебался между желанием сгрести Ваньку в охапку и необходимостью подписывать книжку Петрову. Приблудный воспользовался этим, чтобы ускользнуть:

– Какая прекрасная-встреча-а-у-меня-срочные-дела-встретимся-вечером!

Он проигнорировал умоляющий взгляд Клюева и поспешил ретироваться. Крестьянский поэт вздохнул, почесал бороду и принялся искать автоматическую ручку, чтобы подписать книжку Петрову. Ильф стоял рядом и насмешливо улыбался.

Последнее, что слышал Ванька, это как славный Ширяевец объясняет присутствующим, что он, Приблудный, занят, и им, кстати, тоже стоит поторопиться, чтобы не пропустить начало мероприятия.

У Ваньки было несколько поручений Учителя, еще из Москвы. Некоторые были простыми, вроде доставить письма, а некоторые странными и даже откровенно неприятными. Ванька не спрашивал, зачем ему это нужно. Его широкую душу не интересовали все эти масонские кружки и прочие развлечения скучающих буржуев. Учитель, конечно, не был буржуем, и Ваня тем более не понимал, зачем тот во все это ввязывается.

Приблудный достал из кармана бумажку с адресами, попытался вызвать в памяти карту Ташкента, не преуспел и решил оставить поручения Учителя на завтра. Сейчас его основной целью было скрыться от Клюева. Прикинув, что после начала мероприятия тот уже не полезет, Ваня побродил вокруг здания Союза Художников и вернулся назад. К тому моменту толпа из холла переместилась на второй этаж.

Народу было много – ташкентцы заполнили почти весь зал. На сцене уже читал стихи какой-то молодой и кудрявый поэт. Читал он хорошо, хотя местами и перебирал с завываниями.

Приблудный проскользнул в открытую боковую дверь и сразу же нашел Сашку Ширяевца. Тот сел на последнем ряду, но у самого прохода, чтобы было удобнее идти к сцене, и негромко переговаривался с журналистами. Клюев на горизонте отсутствовал, и Ванька рискнул присоединиться к компании:

– Как здорово вы его отвлекли! – шепнул он Петрову.

– Не расслабляйтесь, вы сейчас тоже будете подписывать, – ехидно сказал сидящий рядом с ним Ильф.

– Я этот сборник, можно сказать, из-за вас, Ваня, и взял, – улыбнулся Петров, протягивая Ваньке книжку и ручку. – Узнал, что вы тоже летите в Ташкент, и решил посмотреть, что вы пишите. Клюев случайно там оказался.

Приблудный сел на свободное место рядом с Ильфом, перелистал сборник, нашел свою фамилию и, покусав ручку, принялся писать посвящение. Конечно, в стихах. Что может быть лучше стихов?

Ширяевец с вежливым интересом слушал завывания кудрявого поэта, а Ильф с Петровым полушепотом обсуждали вопрос ночлега:

– Я вроде договорился насчет жилья, – вполголоса, чтобы не отвлечь никого от стихов, говорил Петров, – Только спать придется в подвале. Это отличный, сухой подвал, и мы прекрасно поместимся все вчетвером. И Александр Васильевич, если не против.

Приблудный захотел уточнить, как журналист насчитал четверых, но тут Сашка Ширяевец пригласил Петрова в сарай, и они принялись обсуждать детали.

Заслышав об этом, Приблудный заскрипел зубами и уткнулся в книжку, чтобы не лезть в пошлый быт. К счастью, его и не привлекали: детали – их оказалось довольно много, начиная с распределения обязанностей по покупке еды и заканчивая вопросом, куда девать то, что уже лежит в сарае – утрясали Петров и Ширяевец. Ильф тоже не лез, только наблюдал. На его физиономии читалось «спасибо, товарищи, что занимаетесь этим без меня».

Поэтический вечер растянулся на два часа. Кудрявый поэт быстро слез со сцены, освободив место лысому, длинному и нескладному. Тот начал читать про березки, и все замолчали. Потом на сцене нарисовался Клюев в расписной рубахе (и где только взял!), за ним читал Ширяевец, а после позвали и Приблудного. Ему много хлопали, и Ильф достал фотоаппарат и щелкал камерой, делая страшные глаза, чтобы Ванька не дергался в кадре.

После «крестьянской секции» Сашка Ширяевец пересел на первый ряд к Клюеву и другим знакомым, а журналисты остались с Приблудным на заднем ряду. Наблюдать за ними было забавно. Какие-то стихи они слушали с замиранием, на каких-то начинали скучать, а иные и вовсе принимались обсуждать ехидным полушепотом, а потом Ильф открывал блокнотик и что-то туда записывал. Приблудный попробовал подсмотреть, но на него недовольно скосили глаза и укоризненно обозвали Варварой.

Вот так: «вы Варвара, Ванюша». Добавлять «любопытная» Ильф, очевидно, ленился. Сэкономленные силы он тратил на то, чтобы шепотом делиться впечатлениями с Петровым.

Под конец поэтического вечера Сашка сказал, что ждет всех у себя, сунул Приблудному бумажку с адресом, сопроводив его устным описанием маршрута, и умчался отвлекать Клюева.

Ванька и журналисты вышли из здания Союза Художников, обошли набережную арыка Анхор и направились к частному сектору. Шли медленно, гуляли. Приблудный молча страдал насчет поручений Учителя, а Ильф с Петровым бросили обсуждать поэтический вечер и принялись искать новую тему для беседы. Ну, как: Ильф посмотрел на своего товарища и попросил его еще о чем-нибудь рассказать.

– А что вы хотите? – улыбнулся Петров.

По мнению уставшего от бесед Приблудного, тут нужно было не улыбаться, а предъявлять претензии, почему его держат за дрессированную обезьянку.

– Не знаю. Что-нибудь. Я просто устал разговаривать. Кажется, я уже потратил сегодняшнюю норму и залез в завтрашнюю.

– Да вы же полдня молчали! – возмутился Приблудный, недовольно отрываясь от мыслей о поручениях Учителя.

– Это было во вторую половину дня, – уточнил Ильф. – А в первую мы опросили как минимум четверть Ташкента, включая телеграф, почту, злобную половину распределительного центра Минсмерти, общежитие Союза Художников, центральную больницу и морг!

Ваня недовольно хмыкнул и ускорил шаг. Ильфовское занудство снова стало его раздражать. Глядите: даже тут ему обязательно потребовалось уточнить!