Дохлый таксидермист

Глава 20

29.08.1942

Москва, набережная реки Яузы

И.А. Файнзильберг (Ильф)

– Если там, дальше, есть еще что-нибудь, я вас дождусь.

Я хотел успокоить Женьку, объяснить, что все в порядке, но с учетом того, что я стоял на скользком парапете спиной к Яузе, а Иван Приблудный собирался меня пристрелить, это было непросто.

Мы знали, что так и будет – нас предупредили – но, если честно, выслушивать инструкции Ганса и надевать под пальто железный нагрудник было и в половину не так страшно, как лезть на парапет под дулом пистолета. Если в этот момент что-то и утешало, так это то, что Распутин с Приблудным пока вроде собираются пристрелить только меня, а от Жени они отстали.

Только вот самого Петрова это не утешало ни черта.

Бедный Женя, он стоял весь белый, и, не сводя с меня полных ужаса глаз, бормотал что-то Приблудному. Вроде того, что не надо стрелять.

Я хотел сказать Женьке, чтобы он взял себя в руки и прекратил унижаться перед этим типом, но это все равно бы не помогло. Инструкции Ганса Гросса вылетели у него из головы – да они и все равно были рассчитаны только на то, что Приблудный не станет стрелять в голову. Потому, что там уже ничего не поможет, только прощаться.

«Если там, дальше, есть еще что-нибудь, я вас дождусь».

Мы ведь были атеистами, оба.

Но если мы встретились здесь после смерти, то почему бы нам не встретиться где-нибудь еще, правда?

Как там Булгаков рассказывал? Каждый получает то, во что верит? Тогда можно я буду верить в то, что больше никогда не останусь одиноким?

Раз уж верить в то, что мы выберемся отсюда живыми, не получается.

– Пожалуйста, Ильюша. Не надо. Пожалуйста.

Шепот соавтора сорвался в бесконечное «не надо, не надо», и я уже не мог отвести взгляд от его лица – запоминая выражение ужаса пополам с упрямством.

Он ведь больше не обращался к Ваньке, только ко мне, и это «не надо» на самом деле было просьбой не вмешиваться, и глаза у него блестели не от слез, и ботинки беззвучно скользили по граниту, потому, что Петров хотел оказаться на одной линии со мной и Приблудным – осторожно и медленно, чтобы тот не заметил…

Как же он говорил? «Даже не думайте опять умереть первым»?

Нет, Женя. Вы не должны ловить мои пули и лезть не в свою очередь. У вас и так был цианистый калий, так что нечего тут…

– Эй, там, бросьте пистолет! Руки за голову, быстро!..

Я повернулся на крик: по набережной бежали помощник Ганса Васильченко и еще какой-то нервный молодой человек, оба с оружием.

А вот Приблудный, зараза, оборачиваться не стал.

– Учитель сказал, что я вас спасу!..

Все, что я успел, это подумать о направлении, в котором нужно отправиться таким прекрасным спасателям.

Потом – резкий звук выстрела, и толкнуло в грудь, скользкий парапет ушел из-под ног, и…

Удар об воду, как больно, и страшно, в глазах темнеет, и вода обжигает горло, а тяжелое пальто тянет на дно, в объятия смерти, из которых не выбраться…

… а Лидия Штайнберг, получается, будет за мной нырять?..

Миг, оцепенение отступает, и я вспоминаю, что надо грести. Ганс говорил, прежде всего нужно попытаться вынырнуть и сделать вдох. Железные нагрудники военного образца, которые он надел на нас с Женькой, будут тащить на дно, и долго плыть с ними не получится. Поэтому нужно снять их как можно быстрее. В кармане должен быть нож – если, конечно, он не валяется сейчас на дне Яузы – я должен постараться разрезать ремни.

Но сначала – вдохнуть.

Вода – зеленый туман, и я ничего не вижу, и не понятно, в какую сторону плыть, и, кажется, это паника.

Страшно.

Нельзя паниковать, нет, но я…

… я не могу дышать!..

… страшно, и горит горло, и легкие тоже, как будто снова туберкулез…

Я должен плыть, вверх, но нет сил, и, кажется, это все, больно... как больно.

Воздух обжигает лицо.

Мне удается вынырнуть, вдохнуть воздух, но пальто тянет вниз, и я не могу ни за что схватиться, потому, что везде вода, и…

…вода шумит в ушах, опять, в глазах зеленоватая муть, я тону…

…страшно, ужасно страшно…

Я захлебываюсь водой пополам с воздухом, и не понимаю, куда и как плыть, и берег так далеко, и держать голову над водой все сложнее…

– …сюда!.. плывите!.. руку!..

Знакомый голос, и жесткие пальцы хватают меня за плечо, сзади, и чьи-то руки приподнимают голову над водой, и можно вдохнуть.

Женя?

Его что, тоже скинули в Яузу?..

– Тише, не волнуйтесь!.. Вы ранены?.. Вы можете плыть?..

Паника схлынула, оставив ужасную усталость. Я больше не боялся утонуть, потому, что рядом был Женька – он плыл и тащил меня за собой, схватив за плечо. Вариант, что я могу плыть сам, он, кажется, не рассматривал.

И еще он постоянно что-то говорил!

Замолкал ненадолго, восстанавливал дыхание, но потом начинал опять. Было совершенно непонятно, как он вообще находит на это силы. Наверно, у него это было нервное.

Я попытался ответить хотя бы на один из его пятнадцати вопросов, но понял, что могу лишь кашлять, выплевывая воду. Тогда я сделал попытку освободиться от хватки соавтора, и Петров повернул голову, искоса рассматривая меня:

– Подождите, мы почти доплыли до спуска.

До спуска?..

Я совершенно не понимал, куда мы вообще плывем. Пенсне, разумеется, смыло, и я близоруко щурился, даже не пытаясь рассмотреть что-нибудь, кроме голубого неба, зеленоватой воды вокруг и Женькиного промокшего свитера.

В какой-то момент мы оказались у набережной, там, где был спуск, и ступеньки доходили до самой воды. Вместо гранита тут был обычный бетон. Петров затащил меня на ступеньки и свалился рядом, уже совершенно без сил.

Я кое-как приподнялся на дрожащих руках, и проглоченная вода вернулась обратно в Яузу в чудесной компании съеденных утром пирожков.

Петров, в мокром свитере, драных брюках и в одном носке, лежал, опираясь на локоть, и с несвойственной задумчивостью наблюдал, как меня тошнит. Но стоило мне встать на четвереньки и поползти к воде, чтобы умыться и прополоскать рот после рвоты, соавтор сел и нервно взглянул на меня.

Он словно подозревал меня в тайном желании утопиться.

А я подозревал Женьку в том, что он пытался умереть не в свою очередь!

Ну вот зачем ему было прыгать за мной? Там что, других людей не было? А если бы Женя утонул? Он хорошо плавает, но мало ли что! Неудачный прыжок, шок от холодной воды, судорога, приступ паники…

Я очень ярко представил, как Гансов помощник вытаскивает из Яузы труп Петрова, и понял, что должен обсудить это немедленно!

– Спасибо, что вытащили…– пробормотал я, стаскивая насквозь промокшее пальто. – Только вы… вы же обещали… вы сказали…

– Не беспокойтесь, Ильюша, я не планирую умереть, осчастливив этим событием пол-Москвы! – улыбнулся Женька. – А если вы хотите предъявить кому-то претензии, можете выбрать из списка: Приблудный, Распутин, Ганс Гросс и его бестолковые, ленивые подручные.

Петров принялся возмущаться в адрес помощников Ганса, которые и не почесались вылавливать меня из реки. И вообще, были заняты невесть чем!

А на меня вдруг нахлынуло осознание: мы же с ним живы. Сколько нас ни травили, сколько в нас не стреляли, сколько нас не топили, мы все еще живы! И хоронить никого не нужно, и больше никаких некрологов с фотографиями в черных рамочках, и первым никто не умрет! Мы будем спокойно жить и работать, и ждать мою жену, Марусю, и дочку, а потом еще Валю, жену Петрова, и его сыновей! И никакого больше Распутина и Приблудного!

Глядя на Женьку, мне хотелось смеяться:

– Что, прямо-таки «были заняты невесть чем»?..

– Почти, – улыбнулся Петров, – их было двое, и они всей толпой арестовывали Приблудного. А я ужасно испугался за вас и не мог ждать. Там этот помощник, Васильченко или как его, чего-то затормозил. Просто стоял и смотрел на реку, представляете?

– Растерялся, – предположил я, ощупывая ребра после несостоявшегося ранения.

Пуля не пробила нагрудник, но ощущения все равно были малоприятными. Оставалось надеяться, что обошлось одними ушибами, без переломов. Толстый свитер смягчил удар, зато одежда быстро пропиталась водой, и я чуть не утонул.

– Пенсне еще смыло, валяется где-то на дне Яузы, – пожаловался я. – Знаете, Женя, мне надоело таскать эти стекляшки, вечно то зажим разболтается, то еще чего. У меня две пары и одна постоянно в ремонте. Завтра же закажу себе нормальные очки.

– Ильюша, я вас, наверно, разочарую, но очки тоже смывает, когда в них ныряешь! – развеселился Петров.

– Все равно! Надоело.

– Ну, дело хозяйское! Вы как, пришли в себя? Пойдемте, что ли, наверх. У меня сигареты в пальто, я его наверху оставил, вместе с ботинками.

Я задумчиво сощурился, рассматривая ноги соавтора: на правой был аккуратно заштопанный носок, а левая осталась босой, и Петров задумчиво трогал ею воду. Мне хотелось надеяться, что это не потому, что он хочет продолжить купание.

– А носок вы тоже оставили?

– Нет, Ильюша, он там же, где ваше пенсне, – ухмыльнулся Петров.

– Знаете, Женя, я предлагаю еще немного посидеть тут. Если мы вдруг понадобимся, за нами спустятся – они же видели, что мы выплыли. Я не очень хочу мешать общению Ваньки Приблудного с правоохранительными органами.

Петров сел на нижнюю ступеньку бетонно-гранитного спуска и озвучил негромкие, но весьма выразительные пожелания насчет того, где он хотел бы видеть Приблудного, Распутина, цианид и «браунинг».

Я сел рядом и положил руку ему на плечо:

– Женя, я представляю, что вы почувствовали. Но все ведь в порядке, правда? Скажу вам как идиот, который едва не утонул в реке со средней глубиной полтора-два метра, все могло быть и хуже.

– Конкретно тут, у Госпитального моста, не два метра, больше, – со знанием дела возразил Петров. – Тут же были донноуглубительные работы, хотели делать из Яузы судоходную реку. Я правил статью пару недель назад, еще до той истории с…

Соавтор вдруг замолчал и повернулся ко мне с недоумением в темных глазах. Отвернулся, снова взглянул на меня, словно хотел что-то проверить, и опять отвел взгляд.

Что-то было не так.

Я снова положил руку ему на плечо, потрепал по еще не просохшему свитеру и тихо спросил:

– Женя? Все хорошо?

– Да? Как же я…

Петров смотрел мимо меня и бормотал что-то про то, как можно было не узнать сразу. Я проследил его взгляд и вздрогнул.

Кто-то спускался к нам с набережной. Без пенсне я не мог рассмотреть лицо и видел лишь длинные ноги в коричневых брюках – на мне были такие же, только мокрые. Ботинки, наверно, тоже были похожи на мои, утонувшие в Яузе – я не всматривался.

Пару секунд спустя я понял, что это помощник Ганса Василий Васильченко. А, может, и не Василий, Ганс говорил, что на самом деле его зовут по-другому. И что это самый ленивый и бестолковый товарищ во всей московской милиции, он никогда не задерживается на работе и вечно занят не пойми чем…

В опущенной руке Васильченко был черный блестящий пистолет. Вася даже не целился в нас, просто держал его дулом вниз, словно забыл дома кобуру.

Он спускался медленно, смотрел не на нас, а на реку, и, кажется, еще не понял, что его только что опознали как того самого «таксидермиста-сектанта». У нас еще был шанс сохранить это в тайне и аккуратно доложить Гансу.