Дохлый таксидермист

Как это зачем? Мне кажется, это очевидно. Распутину хотелось, чтобы покушение на Петрова вписывалось в общую преступную схему. В таком случае он добивается сразу двух целей: реализует свои преступные желания и «защищает» Петрова от нападения таксидермиста-сектанта.

Ирония в том, что это действительно сработало. Я склоняюсь к мысли, что убийца действительно собирался проломить Петрову височную кость, но из-за «помощи» Распутина растерялся и не довел дело до конца. С заказчиком решил посоветоваться, например.

И еще. Вы заметили, что Распутин пишет «три смерти на троих»? Ильф, Петров, кто третий? Да сам Распутин, конечно же!

На месте преступников я убил бы его одним из первых. Красиво, эффектно и полезно для дела, особенно с учетом его псевдодетективной деятельности. Просчитать несложно и защититься тоже – можно обратиться в московскую милицию, а можно подсыпать цианид кому-то другому, желательно так, чтобы об этом написали в газетах. Если убийце так важен театральный эффект, он не будет повторяться.

Но про это Григорий Ефимович, конечно, не пишет. Он все больше про «три смерти на троих» распространяется, как будто боится, что с первого раза до меня не дойдет, а еще про то, что «вынужден» отдать Ильфу с Петровым свою судьбу.

Вы, может, не помните, но у него там кроме отравления еще огнестрельное ранение и утопление в Неве. Следовательно, Ильфа с Петровым он тоже собирается застрелить и утопить – не важно, сам или силами своего подельника Ивана Приблудного. А, может, еще кого – у него нет недостатка в агентах.

И вот, что называется, «на закуску»:

«Во всем прочем, милый Ганс, я чист перед Богом и перед судом. Вам нужно искать преступника у себя под носом. Надеюсь, вы примете меры.

И да поможет нам всем Господь».

Как видите, этот недобитый актер едва ли не прямым текстом предлагает мне поучаствовать в «спасении» Ильфа и Петрова. Назначая при этом им встречу в Лефортовском парке на берегу Яузы – которая, прямо скажем, не замена Неве. Почему бы, к примеру, не позвать Ильфа с Петровым на набережную Москвы-реки?..

Я думаю, Яуза выбрана потому, что из нее проще выплыть. Распутин же у нас главный спасатель, он должен оставить нашим журналистам шанс выжить. Поэтому он и старался, намекая мне на «три смерти».

Да, конечно, я принял меры – надел на них нагрудники СН-40 военного образца, и мы вчера весь вечер тренировались их быстро снимать. Надеюсь, Приблудный не додумается стрелять в голову, и у него не окажется слишком большого калибра, чтобы пробить нагрудник. В Лефортовском парке дежурят мои сотрудники, они помогут выловить Ильфа с Петровым из Яузы и надеть на Приблудного наручники.

Должны помочь.

Так, сколько сейчас времени? Восьмой час? Они договорились встретиться в парке в семь утра, так что все уже ясно. Ну, должно быть.

Как думаете, Феликс Эдмундович, они вообще выжили? Ильф и Петров?

Ну?

Почему вы молчите?

Неужели вас совсем не интересует, почему я сижу тут, в управлении, а не бегаю с ребятами возле Яузы?

Вы же уже все поняли, правда?..

Может, для кого-то важнее спасать невинных, но я предпочитаю ловить преступников. Так получилось, что утро субботы – это самое удачное время, чтобы застать вас одного. Нам с вами никто не помешает, Феликс Эдмундович. Тем более у меня в лаборатории – без разрешения сюда никто не полезет. Приучил я, знаете, Брусникина и ребят.

А теперь поднимите руки. Я хорошо стреляю, и вы не успеете достать из кобуры табельное. Отстегивайте и кладите на стол. Только медленно, а то я все же немного нервничаю.

День, видите ли, выдался напряженным.

Отлично. Спасибо.

А теперь я пойду. Дверь изнутри не откроется, и можете не кричать – кабинет я тоже закрою, а из коридора не слышно. Проверено.

Вечером, часов в шесть, я приду и арестую вас, Феликс Эдмундович, за организацию четырех заказных убийств. Поверьте, улик у меня наберется. Не сомневайтесь.

Впрочем, вы не обязаны меня ждать. Вот здесь у меня сердечное – ну, вдруг вы решите продолжить свою замечательную традицию – а вон там другие сильнодействующие препараты. Где-то в столе была веревка, можете повеситься, если хотите. Обещаю, если вы решите вопрос сами, никто не узнает, что вы были заказчиком. Я даже могу обставить все как убийство. Как пожелаете.

Нет, Феликс Эдмундович.

Я знаю, что вы виновны.

Я впервые подумал об этом, когда вы лежали в больнице. То самое неудачное покушение само по себе наводило на определенные мысли, так еще и в тот день мы заговорили о революционном терроре. Вы даже, кажется, сами предложили такой мотив. Я знаю, что вам не очень нравится то, что наш мир крутится вокруг старого мира – и опыт революций у вас уже есть.

Ну что вы. Не стоит так на меня смотреть. Я вас хорошо изучил. Да, мы никогда об этом не говорили, но ваше мнение по этим вопросам и без того понятно. Не знаю только, представляете ли вы, как это – понимать, что единственный человек, с которым можно просто поговорить...

Не шевелитесь. Вы думаете, я не выстрелю? Зря.

Итак. У вас был мотив, и еще была прекрасная возможность получать информацию из первых рук и даже влиять на расследование, подбрасывая мне идеи. Идея про таксидермиста-сектанта – ваша, идея про Воробьева – ваша, охота за Евгением Петровым тоже началась после того, как я рассказал вам, что он может быть свидетелем. Странное совпадение, правда?..

Ах, только не надо рассказывать мне про алиби и улики. Я предложил вам таблетки вовсе не потому, что мне нечем доказывать вашу вину.

Просто это единственное, что я могу для вас сделать.