Дохлый таксидермист

Как, впрочем, и у меня.

– Бросайте оружие, – предлагает Дзержинский. – Обещаю снисхождение.

Не знаю, что он имеет в виду под «снисхождением». Наверно, уменьшить срок в два раза, если я брошу оружие и еще сдам заказчика.

– Черта с два. Это вы бросайте. Или убью Ганса, я давно об этом мечтаю. Ночами.

Феликс Эдмундович улыбается в усы, и на его улыбку страшно смотреть.

– Сегодня утром товарищ Ганс Гросс обвинил меня в четырех убийствах и предложил покончить с собой. Когда я отказался, он запер меня у себя в кабинете, угрожая оружием. Так что, товарищ Васильченко, не думайте, что сможете меня шантажировать.

Конечно, «не думайте», только Дзержинский, похоже, примчался сюда раньше штурмовой группы, да еще и Петрова с собой захватил, чтобы тот отвлекал внимание. Успешно, кстати, отвлек, этого у него не отнять.

– Простите меня. Я ошибся, – хрипло говорит Ганс. – Это из уважения.

Да, конечно. Он же хотел извиниться. Сентиментальные все такие, просто ужас. Даже на лице у легендарного чекиста что-то на секунду мелькнуло.

Только направленный на меня пистолет все равно ни на миллиметр не сдвинулся.

– Я выбирал между вами и Васей, и решил, что Васе это не потянуть, – продолжает объяснять Ганс, причем в своем обычном высокомерном тоне и как будто меня тут нет. – Его потолок это кража велосипедов.

– Замолчите!

Ганс затыкается, зато почему-то начинает говорить Петров: спокойным и мягким голосом рассказывает, что не нужно принимать поспешных решений. Я понял, где он: лежит на лестничной площадке пролетом ниже и слушает, что происходит. И если мой второй начальник таки соизволит прийти на помощь, он непременно наткнется на Петрова.

Вот только мне сейчас все больше и больше кажется, что Ганс прав, и Иван Борисович не придет. Наверно, верить ему в принципе было наивно. Впрочем, меня извиняет то, что он был потрясающе убедителен в своих написанных на листочках схемах и планах.

Раз так… Ганс или Петров? Кто составит мне компанию в аду? Петров дальше, но проблем от него было больше. Можно сказать, именно с его появления у нас и начались неудачи, до этого все шло как по маслу. Но он ничего не портил сознательно, просто путался под ногами.

А вот Ганс Гросс…

Я решил.

Только надо в комнату, а то Дзержинский выстрелит мне в голову, как только что-нибудь заподозрит – решимости у него точно хватит. А мне бы хотелось, чтобы он стал следующим после Ганса, и не просто пристрелил меня и поехал арестовывать Ивана Борисовича.

Может, он все-таки появится?

Нет?

Осторожно отступаю, продолжая тянуть Ганса за собой. Тот молчаливый и вялый, то и дело теряет равновесие, заваливаясь на сторону, а штанина пропитывается кровью – кажется, дело серьезнее, чем я подумал.

Думаю, что какая разница – результат будет один – но в какой-то момент Ганс теряет сознание и падает. Рефлекторно пытаюсь подхватить, но бесчувственное тело сползает на пол…

Толчок в грудь, резкая боль – и выстрел. Звук почему-то дошел с опозданием, а еще я вижу Дзержинского, опускающего дымящийся пистолет, и…

Как же больно.

«Комнату заволакивает туманом, и нет больше ни Ганса, ни Железного Феликса, только недовольный начальник.

Тот, который Иван Борисович.

И он почему-то держит меня за руку. И еще, что это тут валяется на полу? Это что… я?..

– Ага, – говорю я. – Вот так вы соблюдаете договоренности, да? «Езжай к Гансу и жди меня», да? Вы на работе, значит, вы и не собирались меня вытаскивать?

– Так получилось, – отмахивается начальник. – Зато теперь ты знаешь, кем я работаю. Ну что, пойдем. Надеюсь, ты не рассчитываешь на рай после всех эти убийств?

Нет, ну прекрасно – этот тип еще и шутить изволит! Ну ничего, мне тоже есть, чем ответить. Пусть теперь он понервничает.

– Кстати, а вам известно, откуда я знаю, кто вы, Иван Борисович? Точнее, от кого?

Вот тут этот хмырь отпускает мою руку:

– Проклятый фриц! Ну что тебе стоило убить эту сволочь и не доводить до такого?! –какое-то время он привычно орет, но потом успокаивается и уточняет по делу. – А ты обратил внимание, он собрал какие-нибудь улики или ограничился подозрениями?..

– А вот отведете меня и проверите, – ехидно говорю я. – Сколько времени это занимает? Три часа? Как думаете, Ганс успеет подготовить группу захвата?

Начальство опускает голову, изучая свою планшетку с листом бумаги – словно что-то прикидывает. Я спешу порадовать эту вероломную сволочь информацией о том, что о причастности зама Лидии Штайнберг знает не только Ганс, который не меньше получаса рассказывал мне, что и как, но и Евгений Петров с Феликсом Дзержинским.

И если Ганса мне повезло подстрелить, то Железный Феликс точно был цел и невредим. А Евгений Петров это вообще что-то неубиваемое.

– Это не он «неубиваемое», – поднимает голову начальник. – Это ты «тупое». Ну ладно, я не могу ждать три часа. Сейчас я верну тебя в тело.

– Но меня же….

– Рана не смертельна. В реестре записано, что причина смерти это шоковое состояние. Знаешь, это не отрезанная голова, и никто ничего не заподозрит. Ты, скорее всего, ничего не запомнишь. Просто на всякий случай: не думай, что я просто сбежал. Однажды я вернусь и доведу дело до конца. И мне потребуется таксидермист.

Начальство брезгливо кривится, толкает меня рукой в грудь, и я поскальзываюсь, падаю вниз, в туман…»

– Вы еще и в сознании? – надо мной склонился Петров, весь в крови. – Не волнуйтесь, вам сейчас помогут. Врачи уже едут. Хотя, если честно, я думал, что все, можно не торопиться.

Прищуриваюсь. Усатое окровавленное лицо Ганса Гросса, бледного от потери крови, раскрытый чемоданчик в руках Дзержинского, а реутовский участковый рассказывает что-то про лечение шоковых состояний в Советской армии. Вроде.

Не знаю. Не могу сосредоточиться. Больно.

Дышать тоже больно. Мне пробили легкое? Или нет?

– Василий, не надо разговаривать. Вам еще лечиться и показания давать.

Ганс не прав: я чувствую, что сказать надо. Хотя бы два слова. Кажется, я видел или слышал… что-то. Не могу вспомнить, почему это важно, боль мешает сосредоточиться.

Но важно.

– Он… вернется…