Дохлый таксидермист

Глава 21

29.08.1942

Москва, квартира в ведомственном доме НКВД СССР на ул. Петровка

Ганс Густав Адольф Гросс

Время тянулось медленно. Я сидел у себя в квартире и ждал новостей от реутовского участкового, чтобы приступить к следующей части плана.

Неопределенность насчет Ильфа и Петрова ужасно нервировала – как и насчет Дзержинского, которого я запер в лаборатории, сопроводив это предложением покончить с собой. Разумеется, я не собирался на самом деле давать ему время до шести вечера – только три или четыре часа. И даже так я все равно рисковал: мало ли кто захочет заглянуть ко мне в кабинет, а оттуда уже можно услышать все, что происходит в лаборатории. Ну и что, что суббота, преступность себе выходных не устраивает, так что ко мне может принести кого угодно. Да хоть бы и того же Брусникина с очередным неопознанным трупом – и что, если он обнаружит у меня мертвого Дзержинского? А если живого и изрядно взбешенного тем, что я держал его под прицелом и угрожал?..

Виновного?

Невиновного?

Железный Феликс клялся, что невиновен, но что стоят клятвы под дулом пистолета? Уж я-то навидался разнообразных уголовников, наслушался, что они рассказывают, что в Австрии, что в Черновицах, что в Москве.

И все же в мыслях я постоянно возвращался к утренним событиям: Дзержинский у меня за столом, и вместо огня испанской инквизиции в его глазах непонимание и растерянность.

И тусклый отблеск моего табельного пистолета, конечно же.

«Вы ошиблись».

«Я не верю, что у вас может быть что-нибудь на меня».

«Я невиновен».

Сначала я пытался отвлечься, читал газеты, потом по десятому разу перепроверял записи в блокноте, а последний час просто ходил по квартире туда-сюда и мрачно прикидывал, не мог ли я промахнуться с Дзержинским, и не следовало ли выбрать вместо него Васильченко. Они ведь оба вели себя подозрительно – и Дзержинский, и Вася – так что я мог просто пригласить Железного Феликса сюда, налить ему коньяка, рассказать, что унылые уши моего вечно недовольного помощника слишком подозрительно торчат из этого дела, и попросить совета.

Но я еще с прошлой жизни привык верить в худшее – примерно с того момента, как мой сын Отто Гросс сошелся с Фрейдом и Юнгом, проникся идеями анархизма, подсел на опиум и принялся проповедовать полигамию. А что может быть хуже, чем заподозрить, что единственный человек, которому ты доверяешь и которого можешь назвать своим другом – убийца? Конечно, «маньяк» в помощниках это тоже не подарок, но я отмел этот вариант из-за того, что ни один вменяемый заказчик Васильченко не наймет. Лучшее, что ему можно поручить, это дело о краже велосипедов.

А что, если нет?..

Запасной план на случай ошибки у меня тоже был, и в качестве одного из основных пунктов там фигурировало «извиниться перед Дзержинским с безопасного расстояния». Я вспоминал его глаза – больные глаза инквизитора, обвиненного в пособничестве дьяволу – и думал, что просить прощения, наверно, придется из Германии или Австралии. И это еще в лучшем случае.

В худшем для этого мне придется стреляться.

Телефон зазвонил в одиннадцатом часу. Я был на кухне – решил сварить кофе. Точнее, растворить, варить настроения не было. Наверно, следовало сделать это раньше, потому, что, судя по моим ощущениям, участковый как раз этого и ждал.

Телефонный аппарат обычно устанавливали на стене возле входной двери, но я настоял, чтобы провод дотянули до кабинета – так удобнее. Так что сейчас я поставил кружку на стол, тяжело опустился в кресло и взял трубку. На проводе, как и ожидалось, был взволнованный реутовский участковый. Он сходу начал рассказывать, как кто-то кого-то сначала утопил, а потом опознал, и я устало откинулся в кресле:

– Рассказывайте по порядку. Что журналисты?..

– Наши или те, которые набежали со всех сторон, как будто им там медом намазано?..

– Наши, – перебил я, массируя виски. – Илья Ильф и Евгений Петров. Они живы?

– Живы и даже не ранены, есть не считать синяков и ушибов, – отрапортовал участковый. – В рубашке родились.

Я ощутил минутное облечение. То, что я цинично отправил журналистов на встречу с Иваном Приблудным, который совершенно точно попытается расправиться с ними по указке «великого спасателя» Григория Распутина, являло собой отдельную головную боль. Впрочем, кто сказал, что будет легко?

Зато теперь, когда я знал, что на моей совести не будет лежать смерть хотя бы этих двоих, можно было спокойно глотнуть кофе и выслушать все подробности.

– Отлично. А вот теперь рассказывайте по порядку, я слушаю. В кого из них выстрелил гражданин Овчаренко?

– В Ильфа, – коротко сказал участковый – У Приблудного был «Браунинг» небольшого калибра, пуля не пробила нагрудник. Ильф упал в реку, Петров его выловил. Все в порядке, отделались парой синяков и ушибов. Илья Арнольдович наглотался воды и кашлял, к тому же врачи не исключили заброневую травма, но, может, с таким калибром и обошлось. В общем, его оставили в больнице до завтра, мало ли что. А, и еще Ильфа едва не прибило спасательным крутом, Евгений Петрович долго на этот счет возмущался…

Я прикрыл глаза и задумчиво разгладил усы. Участковый продолжал рассказывать о нападении на Ильфа и Петрова. На месте, где Петров нырнул в Яузу, схватил товарища за шкирку и выволок на набережную, я отнял от уха трубку, прислушиваясь к тихим, но вполне определенным звукам из коридора. Слишком уж долго я работал криминалистом, чтобы не обращать на такое внимание. Только времени что-то предпринять у меня уже не оставалось.

Почти все, что я успел, это глотнуть напоследок кофе и снова послушать, что рассказывает участковый.

А рассказывал Иван Федорович о том, что я все-таки выбрал не того.

– …и вот, вы представляете, Петров опознал Васильченко, – взволнованно говорил он. – Я бы ни за что не подумал, и Евгений Петрович тоже, просто дело оказалось в правильном ракурсе. На самом деле это ведь было ожидаемо, правда? Я начал вспоминать, и все сошлось! Абсолютно все!

Я вздохнул и устало прикрыл глаза. Участие Васильченко Дзержинского исключало. Железному Феликсу просто было бы не за чем в это вмешиваться.

Петров, конечно, молодец, но что ему стоило опознать Васю чуть раньше? Наверно, мне действительно следовало надеть на подозреваемых коричневые штаны и заставить их наступать ему на горло по очереди. В порядке, так сказать, следственного эксперимента.

Тихо скрипнуло второе кресло.

Я открыл глаза, только чтобы убедиться, что информация про Васильченко уже бесполезна.

– Ганс? Ганс, вы куда-то пропали!

– Да, – спокойно сказал я в трубку, и снова прикрыл глаза, разглаживая усы. – В самом деле, это было ожидаемо.

– И что теперь делать? – нервно спросил участковый. – Мы же его упустили. Представляете, он просто сел в машину и уехал. Мы и не подумали, что его надо задерживать.

– Мы тоже не подумали, – негромко сказал я. – Не волнуйтесь, вы ни в чем не виноваты. Вы просто делали свою работу. Это я был некомпетентным идиотом.

– И что теперь делать? – повторил участковый.

Кажется, в последние пять минут этот вопрос стал действительно актуальным. А у меня всегда были проблемы с запасными планами. Все, что я мог сделать, это сохранять достоинство, а не плакаться в трубку и просить извиниться за меня перед Дзержинским, даже если мне бы и хотелось.

«Я ошибался, Феликс. Ошибался».

Впрочем, у меня больше не было времени рефлексировать. Все, что я успевал, это допить кофе.

– Вы уже ничего не сделаете, – вздохнул я, и протянул руку к чашке. – Езжайте домой. Документы только ко мне в управление завезите. На стол в кабинете положите, заберу в понедельник.

– А вы не боитесь, что Васильченко…

Я поднял глаза. Экс-помощник Васильченко сидел в кресле напротив и смотрел на меня с привычным для него унылым выражением лица. Я думал, там мелькнет хоть какая-нибудь тень радости, но Вася, очевидно, испытывал от этой встречи столько же удовольствия, что я. То есть ноль.

В руках Вася держал пистолет. Я еще в коридоре услышал, как помощник снимает его с предохранителя и досылает патрон в ствол, только возможности что-то сделать у меня не было. В самом деле, не прыгать же с шестого этажа? Это была бы самая нелепая смерть в списке маньяка.

Страшно не было. Все, что я чувствовал, это легкое раздражение из-за унылой физиономии Васи и досаду из-за собственных неверных решений. Логичных, оправданных, но от этого не менее провальных.

«Я ошибался, Феликс Эдмундович».

А за ошибки нужно платить.

– Еще я Васильченко не боялся, много чести. Работайте.

С этими словами я положил трубку на рычаг. Вася закатил глаза. Все же он не позволял себе таких жестов, пока был моим помощником.

– «Парабеллум»? Это прекрасное изделие, но не с вашим образом жизни, – сказал я, разгладив усы. – Конструкция не исключает возможность случайного выстрела при частично разобранном пистолете, если в патроннике остался боевой патрон. Смотрите, не застрелитесь, когда будете чистить.

– Ганс, вы невыносимы, – вздохнул Васильченко, откидываясь в гостевом кресле. – Это что, последняя мысль, с которой вы хотите уйти на тот свет? Про пистолеты?

– Нет, про Дзержинского, – признался я. – Я хотел бы извиниться перед ним за свои подозрения. Я был не прав.

– В аду извинитесь, – предложил Вася от щедрот. – Не сомневайтесь, вы оба там будете.

– Забавно, а я еще осуждал Евгения Петрова за то, что он хотел попросить прощения у своего соавтора, а не помогать моему расследованию. Ну, в тот день, когда его отравили. Это, оказывается, важно.

– Что за самокритика, товарищ начальник? – не выдержал Васильченко. – На откровения потянуло? Умирать не хотите?

Разумеется, я не хотел умирать, но мыслей отвлекать Васю разговорами у меня не было. Минута туда, минута сюда – какая разница? Табельное оружие я на свою голову педантично убрал в сейф, подручных предметов тоже поблизости не валялось, а Вася не выпускал парабеллум из рук и был готов выстрелить в любой момент.

Мне было совершенно непонятно, почему он вступил в этот нелепый диалог вместо того, чтобы пристрелить меня сразу.

Маньяком он, видимо, тоже работал спустя рукава.

– Так это вас потянуло на разговоры, не меня, – хмыкнул я. – Вы могли бы уже раза три выстрелить. Но тогда, разумеется, вы бы не были собой, Василий.

Бывший помощник с раздражением закатил глаза и, наверно, в сотый раз с нашего знакомства повторил, что его зовут не «Вася», а «Александр Васильченко».

– Так в чем проблема, сходите и поменяйте имя, – сказал я, не скрывая пренебрежения. – «Вася» вам идет больше. Тем более после моего убийства вы все равно будете в розыске.

Васильченко издал очередной печальный вздох, сунул свободную руку в карман и достал оттуда упаковку таблеток:

– Спасибо что напомнили. Пейте или я вас пристрелю.

Едва ли Вася действительно рассчитывал на то, что я послушаюсь. Он даже не посмотрел, что мне нечем все это запить. Насухо, что ли, глотать? Дзержинскому я хотя бы оставил прекрасный армянский коньяк, а Васильченко обо мне так не позаботился.