Дохлый таксидермист

– Замечательно. А теперь, пожалуйста, расскажите, что случилось после того, как вы оставили меня в больнице. Это важно.

Петров устало взглянул на соавтора. Реутовский участковый ввел его в курс дела по телефону, но Ильфу, конечно, требовались подробности. После остановки у общежития он даже пересел на заднее сиденье, подвинув нагрудники Ганса и промокшие пальто.

Петрову не хотелось говорить. На него наваливалась апатия. Он планировал просто посидеть в машине и помолчать, наблюдая за вечереющей Москвой. Но расстраивать Ильфа, которому с чего-то захотелось пообщаться прямо сейчас, Женя тоже не мог. Пришлось отвечать. Сначала выходило односложно, но через какое-то время Петров понял, что говорит и не может остановиться.

Про Ганса Гросса. Про Дзержинского. Про маньяка и его заказчика.

– Простите, Ильюша, вы, наверно, устали все это выслушивать, – смутился Петров.

В глазах Ильфа плескалось море тепла. Он протянул руку, коснувшись Женькиного плеча, и улыбнулся, мягко и бережно:

– Что вы, Женя. Конечно, нет. Рассказывайте, а то вы остановились на самом интересном. Что там сказал наш дохлый таксидермист Васильченко, когда очнулся?

Петров почувствовал облегчение. Но мысль о том, как ему, оказывается, было важно, чтобы его выслушали, проскользнула совсем мимолетно. История с таксидермистом была важнее.

– Васильченко сказал «он вернется». Ганс с Дзержинским думают, это он про своего нанимателя, зама Штайнберг. Его должны задержать, но Ганс сам не верит в успех. Он думает, тот уже удрал.

– Ну что ж, надеюсь, теперь ему не до нас. Мы будем спокойно жить, работать и ждать наших жен.

Петров кивнул и улыбнулся. Теперь это было легко. Напряжение последних суток отступало, и он просто радовался ощущению безопасности и тепла.

Когда они простились с реутовским участковым и поднялись в подъезд, Иля неожиданно поднял неприятную тему:

– Кстати, Женя, я тут подумал насчет Распутина и Приблудного. Я не хочу писать на них заявление. Мне до смерти надоели эти товарищи. Я как представлю, что буду видеть их на судах – ужас! К тому же Приблудного жалко, он идиот, но не заслуживает тюрьмы.

Петров взглянул на соавтора с недоумением. Ему тоже было жалко Приблудного, но явно не после того, как тот стрелял в Ильфа! Вне всякого сомнения, это был перебор!

– Пожалуйста, Женя, – продолжал настаивать Иля. – Мы же еще ничего не подали в милицию. Так давайте спишем все это на неосторожное обращение с оружием. В самом деле, чего нам жаловаться, мы же выжили. И эти козни действительно спасли вас от таксидермиста.

Петров недовольно взглянул на соавтора: тот был прав. Это признавал даже Ганс.

– Так и быть, но я все равно ему отомщу, – буркнул Женя. – Сейчас подумаю, как. Вот! Найду через Кольцова ленинградский адрес Есенина и пошлю ему телеграмму. Напишу все, что думаю о его так называемом ученике! Со всеми подробностями, включая то, как Ванька из-за него топился. Пусть знает!

Ильф засмеялся и назвал Женю страшным человеком. Петров весело посмотрел на него и отправил мыть свеклу для борща.

– Кстати, Ильюша, я тут подумал, – сказал Петров после некоторых раздумий. – Раз уж мы решили простить Приблудного, я хочу поменять показания по поводу инцидента с Распутиным. Что вы думаете насчет «неосторожного обращения с цианидом»?