Книга Розы

Пятница, 16 апреля

Когда Роза вошла, комиссар разговаривал по телефону. Разговор состоял из нетерпеливых отрывистых возгласов:

— Ja… Ja… Jawohl[8].

Через пару секунд он, недовольно сопя, положил трубку и развернулся ей навстречу.

Брюхо комиссара по общей культуре Англосаксонского Союза соответствовало его раздутому титулу. В другой жизни он мог бы стать мясником и таскал бы своими здоровенными руками свиные окорока и рубил кости. Его лысая макушка сияла сквозь редкие пряди рыжих волос, соединяющие жидкую поросль по обеим сторонам головы, над воротником выпирал валик жира. Говорил он исключительно по-немецки, за тринадцать лет не озаботившись выучить по-английски больше нескольких слов, а из тех немногих, что запомнил, отдавал предпочтение нецензурным.

— Фройляйн Рэнсом. Котт [9].

Приглашения сесть не последовало, и Роза встала прямо, расправив плечи. Ночью она почти не спала, а утром чисто, как кухонный стол, оттерла лицо и надела самый безликий и консервативный костюм из грубой шерстяной ткани с однотонной блузкой, обойдясь без всякой бижутерии. Если комиссар это и заметил, то не подал виду. Он продолжал копаться в стопке бумаг на столе, время от времени отбрасывая очередной лист в сторону, словно плохую карту.

Роза оглядела кабинет. Никаких полотен старых мастеров на стенах: Экберг гордился своим невежеством и отрицал культуру в целом, как претенциозную чепуху. Он вполне мог наброситься на кого-нибудь просто за проявление любви к музыке или скульптуре, и боже упаси его подчиненных питать тайную страсть к театру! Единственным украшением кабинета служила висящая над столом фотография его хозяина в нелепых кожаных штанах возле одного из семейных особняков в Баварии, утыканного башенками уродца, как издевательское напоминание о том, где Экбергу хотелось бы находиться.

После короткой паузы комиссар поднял на нее налитые кровью глаза и произнес одно короткое слово:

— Кройц.

Значит, она права. У нее внутри что-то оборвалось. Слухи об их с Мартином связи дошли до ушей комиссара, и теперь ей придется отвечать. На что она рассчитывала все это время? За внебрачную связь грозило суровое наказание: тюрьма, лагерь… Только вот правила нарушались настолько повсеместно, что большинство расслабилось, однако о них могли вспомнить в любой момент.

Тем временем Экберг продолжил:

— Кройц много о вас говорит. Он вами восхищается, это ясно. А еще ясно… — он растянул паузу, дав ей прочувствовать весь ужас от того, что ему может быть известно и какова будет расплата, — …что вы не болтливы. Умеете не высовываться и держать рот на замке. Вы из хорошей семьи, я полагаю. Ведь у вас есть сестра? И племянница?

Роза поняла. Это вводная часть. Вежливый, на первый взгляд незначительный разговор, чтобы показать ей, насколько она уязвима. Всегда можно использовать родственников против тебя. Даже самый закоренелый диссидент не захочет причинить вред своим близким.

— Ее зовут Ханна, сэр, — сказала Роза и зачем-то добавила: — Ей шесть лет.

Экбергу, конечно, плевать, сколько лет Ханне. Его не волнует, будет она жить или умрет.

— Замечательно, но я сейчас не об этом. Меня интересует ваша сдержанность. У меня есть для вас задание, несколько выходящее за рамки вашего обычного круга обязанностей. Речь идет о вандализме.

— О вандализме, сэр?

— Разве не это я только что сказал? Надеюсь, вы владеете языком на должном уровне. Итак, за последний месяц участились случаи вандализма. Это происходит в разных местах по всей стране. Мне как раз только что сообщили по телефону об очередном случае, на сей раз здесь, в Лондоне. Поедемте со мной. Сами посмотрите, как это выглядит.

«Мерседес» Экберга, напоминающий танк, некогда принадлежавший предателю Герингу и после долгих межведомственных препирательств переправленный с континента в Лондон, скользил по улицам, не встречая помех. Большинство пешеходов, завидя министерскую машину, отворачивалось, а так как других машин из-за дороговизны бензина почти не встречалось, короткая поездка от Уайтхолла до Грейт-Рассел-стрит, где в лучах утреннего солнца сиял белокаменный фасад Британского музея, заняла менее пяти минут.

Построенный в XIX веке в стиле неоклассицизма, южный вход в музей прославлял человеческую цивилизацию, и с его фронтона уже сотню лет на прохожих бесстрастно взирали музы науки, геометрии, архитектуры, драматургии, музыки и поэзии, символизируя высочайшие идеалы человечества.

Сейчас между монументальными ионическими колоннами висели гирлянды лампочек, что придавало музею несколько театральный вид, напоминающий декорации для фильма студии «УФА», а на портике суетилась группа рабочих в грубых спецовках, растягивая шланги, брандспойты и пластиковые трубы.

По всей длине цоколя тянулась фраза, намалеванная кричащей красной краской: «Стоит лишь укрепить ум женщины развитием, и слепому подчинению придет конец».

Роза почувствовала, как по телу пробежала дрожь, необъяснимая, напоминающая электрический разряд, точно внутри что-то внезапно всколыхнулось, а слова проникли в нее и вспыхнули там ярким жарким пламенем.

— Кто это?

Рядом фыркнул Экберг:

— Именно это мы и пытаемся выяснить.

— Я имела в виду, кто это написал, сэр? Кто автор этих слов?

— Боже правый! Это что еще за вопрос?! Никто. Какая-то Мэри Уолстонкрафт.

Уол-стон-крафт. Роза повторила про себя имя, чтобы оно поглубже запало в память.

— Она давно умерла, — добавил Экберг. — Если бы нет, мы бы помогли.

— Откуда же взялась эта надпись?

— Видимо, вандалы ночью залезли на стену по веревкам. Эти веревки еще пригодятся, когда их поймаем. Повешу негодяев прямо здесь, на фоне их ничтожного творения.

Роза ничуть не сомневалась, что так и будет, и у нее задрожали ноги от представившейся ей картины предстоящей расправы, однако Экберг уже поднимался по ступеням музея, тяжело, с астматическими хрипами втягивая в себя воздух.

— Последние несколько недель подобные случаи начали происходить по всей стране. Сначала мы считали их не связанными между собой, но теперь наш уважаемый шеф гестапо решил, что связь все же существует. Скоординированный мятежный план, так он это называет. Да по мне, пусть хоть скоординированный, хоть нет. Мне было бы глубоко насрать, но они избрали мишенью мое министерство.

— Культуры, сэр?

Массивный лоб Экберга прорезала глубокая морщина, видимо, уже от одного этого слова у него возникало желание потянуться к пистолету.

— К сожалению. Все случаи произошли в библиотеках или рядом с ними.

Роза в изумлении смотрела на него.

— Здесь, видимо, тоже была библиотека. Еврей Маркс писал тут свой «Das Kapital», чего уже само по себе достаточно, чтобы снести здание.

— И всегда только надписи на стенах домов?

Это была ошибка: Экберг злобно глянул на нее.

— Вам что, мало?! Хотите чего-то посерьезнее? Что ж, иногда они пишут и внутри зданий. На стенах в коридорах.

— Что же они пишут?

— Чушь! Вырожденческую чушь!

Бригадир строительного взвода подобострастно приблизился, с извиняющимся видом сцепив пальцы, и, пока недовольный Экберг учинял ему разнос, Роза смотрела, как надпись смывают растворителем и буквы струятся по камням розоватыми слезами. Других зрителей вокруг не было. Улицы вблизи музея перекрыли полицейскими заграждениями, чтобы скрыть вызывающие слова от лишних глаз, и всего через несколько минут они исчезнут, как не бывало.

Уол-стон-крафт…

Экберг снова подошел к Розе, хмуро обходя огороженную часть двора, где полицейские, опустившись на четвереньки, искали в щелях булыжной мостовой микроскопические улики.

— Бесполезно. Они не нашли никаких следов. И каждый раз, стоит стереть надпись в одном месте, как где-то в другом появляется новая. Армия, полиция, все ищут и ничего не могут найти, но, догадайтесь сами, кто будет виноват, если подобная неприятность случится во время визита Вождя?

Он угрюмо посмотрел вверх, словно все эти проблемы были ниспосланы свыше лично ему, но потом, собравшись с мыслями, продолжил:

— У них только одно предположение: вандализм идет из Вдовьего края.

Вдовий край… Запущенные, превратившиеся в трущобы кварталы на окраинах, где никто не хочет жить. Продуваемые ветрами скопища грязных бетонных зданий, со всех сторон окруженные забором, мрачные задворки, городское дно. Эти районы называли вдовьими, потому что там жили фриды.

— Всем известно, что фриды постоянно читают. Мы их то и дело сажаем за нарушение установленных правил по части литературы, черт бы ее подрал! Сами знаете, нельзя обсуждать книги в группах, состоящих из более чем трех человек, за исключением особых случаев. Очень многих мы забрали за нарушение как раз этого правила. Не говоря уже про обсуждение подрывной литературы. Неудивительно, если от фрид это и идет. Беда в том, что гестапо уже все прочесало, но найти ничего не удалось, несмотря на очень эффективные методы.

Экберг провел пальцем между шеей и воротником. Несмотря на раннее утро, тот уже насквозь пропитался потом.

— Дело в том, что эти старые фриды ничего не боятся, — продолжил он. — А без мужа и детей на них нечем воздействовать. Так просто не расколешь. — Экберг поскреб шею, где, как телесное проявление скверного характера, на коже расползалось красное пятно раздражения от бритья. — Вот тут-то вы мне и пригодитесь.

Роза ужаснулась. Она представила себе пожилую женщину в камере на допросе, а также полицейских, то обходительных с дежурными улыбками, то жестоких, угрожающих пытками.

— Сэр?..

— Слушайте и не перебивайте! — Комиссар расплющил окурок сигареты каблуком и сплюнул. — У меня есть план. Он связан с историческим трудом протектора. Вы о нем, естественно, знаете.

Знали все. Протектор Розенберг уже несколько лет трудился над огромным собранием устных преданий Англии, чтобы неопровержимо доказать происхождение английского и немецкого народов от одного корня. Он даже создал в Лондоне специализированный научный центр, подключив к работе географов, биологов, историков, антропологов и специалистов по фольклору. Этот труд стал страстью Розенберга. Поговаривали, что на него он тратит больше времени, чем на управление протекторатом.

Основная идея заключалась в том, что несколько столетий назад два народа составляли единое целое, но позднее из-за войн и завоеваний германские племена переселялись на восток, а английские отступили на свой безопасный остров. Для Розенберга стало делом всей жизни найти доказательства данной теории.

— Насколько я знаю, — отважилась Роза, — протектор считает, что народы Союза…

— Меня не интересует, что вы знаете! — рявкнул, перебив ее, Комиссаров — Я говорю вам, что мне нужно. Протектор хочет, чтобы мы провели кое-какие исследования, и попросил меня выделить сотрудников, чтобы они расспрашивали граждан об их родословной, семейных преданиях и тому подобном. Фольклор. Изучение древних традиций этой убогой страны.

Они подошли по тротуару к стоящему с работающим двигателем «мерседесу». Выскочивший водитель открыл дверь, и Роза неохотно забралась внутрь следом за Экбергом, который все продолжал говорить.