Книга Розы

Пятница, 23 апреля

Журналисты столпились в вестибюле Министерства культуры в ожидании пятничного брифинга для прессы. До коронации оставалась неделя, и неистовый интерес ко всему, что связано с королевской семьей, требовал постоянной подкормки новостями: от мельчайших деталей — сколько шагов монархи должны сделать к алтарю, какая роль отведена в церемонии Вождю — до совершенных пустяков: король предпочитает на завтрак яйца в мешочек, а Элизабет Арден подарила королеве велотренажер, который теперь стоит в Букингемском дворце.

Вчерашние газеты пестрели фотографиями наследственных драгоценностей британской короны. В общей сложности двадцать три тысячи драгоценных камней, в том числе самый большой в мире бриллиант — в пятьсот тридцать карат, украшающий королевский скипетр, и другие сокровища: корона Святого Эдуарда, изготовленная для коронации Карла II, и императорская корона, в которой Генрих V вышел на битву при Азенкуре.

Все это было упаковано и доставлено из Берлина специальным рейсом «Люфтганзы» с церемониальной охраной из шести бойцов Лейбштандарта СС Вождя, его личных телохранителей.

Роза и Хелена прошли мимо толкающихся и болтающих журналистов, которые всегда казались словно бы представителями другой расы — посмелее, чем государственные служащие, и чуть более уверенные в себе. Те размахивали блокнотами, фамильярно и насмешливо приветствовали коллег, давали друг другу прозвища и рассказывали анекдоты про министров. Но Роза знала: эта беззаботность всего лишь иллюзия. За журналистами следили еще пристальнее, чем за обычными гражданами. Они каждый день балансировали на натянутой проволоке идеологической чистоты.

На континенте все газеты и радио перешли под контроль партийной Палаты печати. С 1933 года проводились постоянные зачистки идеологически чуждых сотрудников. Затем эту систему целиком перенесли в Союз. Каждый журналист перед приемом на работу проходил проверку, но этим контроль не ограничивался. Переступавших черту в своей повседневной работе отправляли на переподготовку, и об их судьбе всегда сообщалось на видном месте в их же собственном издании:

«Корреспондент “Таймс” сознался в измене. Приговорен к двум годам каторжных работ». «Автор “Дейли Мейл” опубликовал заведомо ложные измышления. Суд поместил его под стражу».

Заходя в редакцию, журналист, по сути, оказывался на минном поле.

Итак, толпа журналистов гудела в ожидании. Один из фотографов, попятившись, опрокинул министерский щит с ежедневными объявлениями, отпечатанными официальным шрифтом — черной колючей проволокой напыщенной готики. Как правило, в объявлениях сообщалось о новых постановлениях, а когда было нечего сообщить, новости заменяли цитатами протектора. Сегодня чиновник, страдающий хроническим недостатком воображения, вывесил очередное высказывание Розенберга о художниках:

«Не подлежит сомнению, что истинным носителем культуры Европы всегда была прежде всего нордическая раса. От этого корня родились великие герои, художники и творцы».

Фотограф еще суетился, пытаясь поставить упавший щит на место, когда из взвизгнувшего тормозами правительственного «мерседеса» ступили на асфальт длинные ноги великой художницы современности. Обладательница светлых, медовых волос и ярких голубых глаз — свидетельств чистоты нордической крови — прошла сквозь обитые медью двери. В кремовом кашемировом пальто с воротником из черно-бурой лисы она шагала упругой походкой дикой кошки, в любой момент готовой выпустить когти. Вокруг вспыхивали фотоаппараты, торопясь запечатлеть ее образ для вечерних газет.

Лени — настоящая Лени.

Новаторский документальный фильм Лени Рифеншталь «Триумф воли» о выступлении Вождя на Нюрнбергском съезде в 1934 году до сих пор крутили в кинотеатрах по всей стране. Большинство помнило начало фильма наизусть — камера плывет над мощеными переулками Нюрнберга, над средневековыми площадями струится туман, стройные ряды штурмовиков застыли на поле в ожидании Вождя. Наконец с небес спускается Он: его самолет ныряет в облака и выныривает снова в снопе солнечного света над остроконечными шпилями.

Успех этого фильма закрепил за Лени статус любимого кинорежиссера Вождя. Далее последовал фильм об Олимпийских играх 1936 года — «Олимпия». В 1940-х она запечатлела завоевание европейских стран в эпопее «Европа» и строительство Великой библиотеки Вождя в «Восьмом чуде света». Неудивительно, что именно она, и никто другой, удостоилась чести снимать коронацию британских монархов.

В свои пятьдесят Лени Рифеншталь находилась в зените карьеры. Превозносимая по всей Европе, наделенная всевозможными привилегиями, она на каждом шагу купалась в славе, считая ее совершенно заслуженной.

Само собой, что в здании не было ни одной лени, которая не пыталась бы найти предлог, чтобы посмотреть на знаменитую тезку. Одни толпились у дверей, застенчиво выглядывая наружу, другие, дрожа от возбуждения, слонялись по лестницам, изо всех сил стараясь подражать своей звездной героине — быть столь же непосредственно-неотразимыми.

— Вы даже не представляете, какой из-за нее переполох в отделе кино, — сказала Хелена, благодаря статусу гели остававшаяся равнодушной к волнениям офисных девушек. Она скрестила руки на груди и надула губы. — Ее обеспечили съемочной бригадой из ста шестнадцати операторов, их помощниками, аэрофотосъемщиками, а также специальными тележками для съемок движущейся камерой в Вестминстерском аббатстве. Кроме того, она потребовала бесплатную обработку и просмотр всей снятой за день кинохроники. Десятки звукооператоров. Не говоря уже о строгих запретах для других съемок, из-за чего разразился страшный скандал с американцами.

— А они-то здесь при чем?

— Американцы снимают документальный фильм об Уоллис Виндзор. «Королева-американка» — кажется, так он называется. Но фройляйн Рифеншталь настаивает на исключительных правах на съемки Вождя. Никаких телеобъективов. Никаких несанкционированных съемок вдоль маршрута. Американцы заартачились, дескать, коронация событие международное, и упирают на то, что королева, в конце концов, тоже американка. Пришлось пойти на компромисс.

— Вам удалось победить Лени Рифеншталь?

— В качестве компенсации американцы будут снимать приезд Вождя в Оксфорд и все, что будет происходить снаружи Вестминстерского аббатства. Но, подозреваю, все равно не обойдется без проблем. Фройляйн Рифеншталь удалось привлечь Альберта Шпеера[21] — он спроектировал освещение и согнал штурмовиков, которые будут стоять во всех проходах. Короче, сплошное веселье.

Хелена прищурилась — предмет их разговора шествовал мимо толпы фотографов и журналистов к двойным дверям.

— А еще она потребовала, чтобы король с королевой явились на репетицию в аббатство в понедельник утром. Ей, видите ли, необходимо определить, где кто будет стоять, и обсудить углы съемки с операторами.

— Не могу себе представить, чтобы королева позволила кому-то собой командовать, — пожала плечами Роза.

— А я не могу представить, чтобы фройляйн Рифеншталь удовлетворилась отказом. Так что будет интересно. Возможно, даже занимательнее, чем сама коронация.

Двери плавно распахнулись, и на пороге показался комиссар Экберг, приветственно простирающий жирные руки. От свиты подхалимов и функционеров, кишащих вокруг фройляйн Рифеншталь, как мухи вокруг скатерти на пикнике, отделилась Бриджит Фэншоу и подошла к ним.

— Надеюсь, все это отвлечет их внимание…

Журналисты, собравшиеся в зале для пресс-конференций, казались необычно притихшими.

— Что-то стряслось?

Бриджит кивнула:

— Сегодня утром арестовали репортера.

— Кого? Что случилось?

Журналистов всегда карали особенно сурово. Офисное здание на Флит-стрит, принадлежащее «Дейли миррор», даже называли «башня самоубийц» — некоторые обвиненные предпочли выпрыгнуть из окна, не дожидаясь официального приговора.

— Обозреватель из «Кроникл» Эдди Дэвис, судя по всему, написал статью о планах фройляйн Рифеншталь снять фильм о России после смерти Сталина.

— А она собирается? И что в этом такого?

Но Роза уже поняла, в чем дело. Статья подпадала под определение «политическая спекуляция». При старом режиме на подобные рассуждения отводились гектары газетных полос. Англичане, любители наблюдать за птицами, превратили изучение политиков в национальное хобби, своего рода человеческую орнитологию. Они с увлечением анализировали различные мелочи, подмечали идеологические закономерности, характерные странности и перемены. Однако в Союзе обсуждение политической ситуации считалось неконструктивным. Никто не хотел, чтобы журналисты заглядывали в будущее, особенно если оно не сулило ничего хорошего.

— Статью, разумеется, не опубликовали. Редактор сразу же заметил и запретил пускать ее в печать.

— И сам донес на своего сотрудника?

BL На сей раз нет. У службы безопасности нашелся осведомитель в отделе новостей. Поскольку редактор проявил сознательность, комиссар решил не наказывать саму газету и даже поручил нам предложить «Кроникл» какой-нибудь эксклюзив. Пришлось кое-что накопать.

— И что же вы им дали? — заинтересовалась Роза. — Или лучше не спрашивать?

— О, это совершенно секретная информация! Могу рассказать, но тогда придется тебя убить. — Бриджит насмешливо хихикнула. — Ну вообще-то я соорудила «утечку» о коронационном букете королевы. В нем будут лилии и розы, представляющие Англию, стефанотис от Северной Ирландии, орхидеи от Уэльса и эдельвейс от Германии. Вроде бы так.

— А как насчет Шотландии?

— Господи, даже не знаю! Не могу вспомнить. Наверное, чертополох. Что-то колючее.

Население Шотландии считалось самым непокорным в Союзе. Поговаривали, что оттуда тянутся ниточки большинства террористических актов.

Когда они с неохотой расходились по своим рабочим местам и Розе пришлось придержать дверь, Бриджит спросила:

— Что это у тебя на руке?

Роза опустила глаза. На руке до сих пор оставалось бледное фиолетовое пятно от записанной в библиотеке строчки. Она ругнула себя за то, что не оттерла руку как следует.

— Просто хотела кое-что не забыть.

Вернувшись к своему столу и оглядевшись, Роза схватила листок бумаги, лежавший рядом с пишущей машинкой Оливера, и переписала туда фразу. Затем сложила листок до размера почтовой марки, свернула в трубочку величиной со спичку и засунула под подкладку на дне сумки. После этого поспешила в туалет и принялась яростно оттирать руку под краном.