Книга Розы

Суббота, 1 мая

Заснуть никак не удавалось. В голове у Розы мелькали люди и лица: Оливер, Хелена и ее нерожденный ребенок, Ханна, Селия, родители… Тело свело от напряжения, мышцы упорно не хотели расслабляться. Прошлое, дремавшее в глубинах подсознания даже в самые темные моменты бессонных ночей, сейчас всплывало на поверхность.

Она думала о старом режиме.

В Союзе категорически не приветствовались воспоминания о прежних временах, и во всех молодежных организациях, на курсах для матерей и собраниях соседей постоянно напоминали о необходимости борьбы с коварной ностальгией. Существовало даже расхожее выражение: «Мысли огради стеной, оставив прошлое позади». Чтобы случайные воспоминания постепенно поблекли и выцвели, как фотографии на солнце, их следовало замещать размышлениями о будущем.

И все же сейчас перед Розой прокручивался калейдоскоп картинок детства, насыщенных яркими впечатлениями и запахами. Вот они всей семьей едят рыбу с жареной картошкой на набережной в Брайтоне, вот бродят по Бокс-хилл, а папа рассказывает им разные истории. А вот с соседскими ребятишками разыгрывают пьесу в саду, и Селия в своем бело-розовом балетном платье блистает в главной роли…

Когда Роза ненадолго задремала, ей приснился отец, стоящий на коленях и пропалывающий клумбу, а рядом с ним — вынюхивающий что-то в траве Ролло. Отец оборачивается навстречу входящим в калитку полицейским. «У нас есть основания полагать, что ваша дочь Роза — враг Союза и государственная изменница», — заявляют они. Отец встает, стряхивает землю со старых молескиновых брюк и поворачивается к полицейским, сияя от гордости…

Только после этого она наконец крепко заснула под тихое поскрипывание плавучих домов, пришвартованных у берега в мутных водах канала, пока серая луна медленно скатывалась к горизонту.

На рассвете она встала, умылась, причесалась и надела синее платье. Сара оказалась права: оно пришлось точно в пору, а цвет усиливал выразительность глаз.

Как странно, что мать Оливера сшила это платье. Разглядывая себя в зеркале, Роза на секунду представила в нем Марину и задумалась, что бы сказала о ней эта отважная женщина. И будет ли у ее родителей, особенно у папы, шанс когда-нибудь познакомиться с Оливером. Роза тут же отбросила эти мысли, горькие и пустые.

Накинув пальто, она надела шляпку и тихо вышла на улицу.

По разбитым тротуарам Роза миновала дома и вышла к широкому лугу, раскинувшемуся перед каналом. Открывшийся простор наводил на мысли о бесконечных возможностях, и девушку внезапно охватило желание так и идти вдаль, не останавливаясь, скрыться в другой реальности. Никогда еще будущее не казалось столь неопределенным. Неизвестно, что принесет наступающий день.

После вчерашнего дождя на траве сияли капли росы, отражая солнечные лучи. В небе парил ястреб-перепелятник. Невдалеке паслись коровы и лошади. Роза стояла, вбирая в себя насыщенный запахами трав воздух. Все казалось новым и свежим, как в первый день творения. Внезапно, что-то почувствовав, она обернулась и увидела в отдалении молодого рыжего оленя, который, замерев и настороженно подняв уши, глядел на нее немигающими черными, как лесные ягоды, глазами. Это продолжалось примерно минуту, и Роза мысленно улыбнулась, осознав, что впервые в жизни чувствует себя спокойно, несмотря на то что ее разглядывают. Но тут олень испуганно дернул ушами и исчез в подлеске. Роза заметила осторожно ступающую по влажной траве женскую фигуру в черном.

— Я тоже иногда прихожу сюда по утрам, — сказала Сара, подходя. — Перед работой. Когда хочется ощутить себя самой собой. Сегодня у меня совсем мало времени: уборщицам велено прийти в библиотеку пораньше из-за официального визита.

Они молча пошли назад через луг. Розу не покидала тревога, и, помимо нее, со вчерашнего вечера беспокоило что-то еще. Точнее, кое-кто.

Эделин Адамс…

Вечером, когда Роза знакомилась с Эделин, та, перед тем как пожать девушке руку, сняла свои старые кожаные перчатки. Рука пожилой женщины была сильной, с длинными и тонкими пальцами, без всяких изъянов. Но в показаниях, которые Розе показывал Бруно Шумахер, было написано, что у той содраны ногти.

«Меня допрашивали и пытали, как вы можете видеть. (Подозреваемая показывает свои руки. Ногти на правой руке отсутствуют)».

Что еще было в показаниях Эделин?

«Вы спрашиваете, под чье влияние я подпала. Если у меня и есть пример для подражания, то это Афра Бен, и, уверяю вас, арестовать ее вам не удастся».

Роза медленно проговорила:

— Возможно, это странный вопрос. Вы слышали когда-нибудь имя Афра Бен?

— Да, конечно.

— Кто она? Она здесь живет?

Сара весело рассмеялась:

— Это вряд ли. Она умерла больше двухсот лет назад. Это первая английская женщина-драматург. Ей даже удалось жить писательством, что до нее не удавалось ни одной женщине и мало кому удавалось после нее. Похоронена в Вестминстерском аббатстве.

— Понимаю, — сказала Роза, ничего не понимая.

Сара улыбнулась:

— Меня всегда восхищала фраза Афры Бен: «Я полностью посвятила свою жизнь удовольствиям и поэзии». По мне, так лучше не придумаешь.

Роза нахмурилась. Гедонистические взгляды плохо сочетались с непреклонной решимостью Эделин Адамс, оставившей комфортную жизнь в Англии ради гражданской войны в Испании.

— Впрочем, Афра Бен занималась и другими вещами, — задумчиво продолжила Сара. — Самым экзотическим ее увлечением была работа на разведку.

У Розы в голове словно сложилась головоломка. Все не дававшие покоя вопросы совпали в общей картине. Она ахнула.

— Ей нельзя верить!

— Кому?

— Эделин. Она знает о плане, и она донесет. Необходимо найти Оливера. Нужно его предупредить.

Сара смотрела на нее с тревогой:

— Постой-постой. Что ты такое говоришь?

— В полиции Эделин заявила, что Афра Бен — ее героиня. Так она дала понять, что работает на разведку.

— Этого не может быть, Роза. — В темных глазах Сары сквозило сомнение. — Эделин ненавидит режим. Она участвовала в гражданской войне в Испании.

— На чьей стороне? Ведь там коммунисты воевали с фашистами, правда? И с обеих сторон было полно двойных агентов. Когда Эделин появилась во вдовьем квартале?

— Несколько месяцев назад. Ее почти сразу арестовали и бросили в тюрьму. Ее там пытали, Роза. Жестоко.

— Ей вырвали ногти, так?

— Помимо прочего. Она ужасно страдала.

— Но с ее руками все в порядке. Она сняла перчатки, когда мы знакомились. Ненадолго, но я успела заметить.

Сара задумалась.

— Она постоянно носит эти перчатки…

— Скорее всего, Эделин внедрили к вам, потому что подозревали о готовящемся мятеже. Им понадобился агент во вдовьем квартале. Никто из вас ее не знал, но кто ее заподозрит с таким послужным списком?

На лице Сары проступило понимание.

— Кейт никогда не доверяла Эделин и говорила, что журналистская работа научила ее хорошо разбираться в людях. Она пыталась предостеречь нас, но Эделин умела убеждать.

— Да. Ей удалось заставить меня все рассказать. Ведь это она задавала вопросы, хотя Кейт и пыталась меня предупредить. Теперь Эделин знает про Оливера. Нам нужно его найти.

— Невозможно. Ты сама не знаешь, где он.

Роза лихорадочно глотала воздух.

— Если Эделин донесет, все пропало!

— Если она собиралась донести, думаю, уже донесла.

— Узнав про план, они могут отменить визит Вождя. И все съемочные группы просто арестуют. — Перед глазами Розы пронеслась жуткая картина расправы над Оливером, Соней Дилейни и съемочной группой, уготованная врагам режима, от которых следовало быстро избавиться: пуля в затылок. И это все из-за ее собственной глупости. — Должен же быть какой-то выход! — в отчаянии крикнула она. И еще не успела закончить, как мозг пронзила идея, столь безумная, что перехватило дух.

Смертельно опасно, но иного выхода нет. Опустив руку в карман макинтоша, Роза нащупала и сжала в кулаке отцовский пузырек с белым порошком. Тот самый, который показывала Саре накануне. Вытащив руку из кармана и вытянув ее вперед, она разжала кулак.

— Книга. «Франкенштейн». К ней прикоснется только Вождь.

Взгляды обеих женщин встретились. Они одновременно подумали об одном и том же.

— И никто не посмеет попросить Вождя надеть перчатки, — спокойно проговорила Сара.

— Рискнете? — спросила Роза.

— Мне не остается ничего другого. — Сара осторожно взяла пузырек и положила в карман. — А теперь мне пора идти.