Книга Розы

Глава десятая

Администратор гостиницы «Красный лев», усталая и неухоженная магда, вполне соответствовала духу заведения. С яркими пятнами румян на щеках и кудряшками, обрамляющими лицо, она напоминала фарфорового стаффордширского терьера из дешевой мелочной лавки. Форменное платье с пятнами пота состязалось в затасканности с обивкой мебели, а запах духов безуспешно пытался перебить стойкий дух нафталина, смешивающийся с запахом готовящегося ужина, который шел из кухни.

Гостиница «Красный лев» явно знавала лучшие времена. Но теперь это относилось и ко всей остальной Англии.

— Завтрак на одного или на двоих? — не скрывая любопытства, поинтересовалась администратор. Ей не полагалось задавать прямые вопросы, однако, поскольку формально речь шла об обслуживании, это было на грани допустимого. Она опустила взгляд на левую руку Розы, когда та записывалась в книгу регистрации, подняла глаза, и ее губы сложились в улыбку. Розе захотелось сделать ей выговор за нетактичность, но здравый смысл восторжествовал.

— Я одна. — И она с улыбкой взяла ключ.

В номере тридцать семь прямо напротив кровати на стене висел портрет королевы. Несмотря на мягкий фокус и облако белого тюля, окутывающего фигуру, ее величество выглядела нездоровой. Даже смотреть на нее было тяжело. Бескровное лицо, тяжелая челюсть, плотно сжатый, как капкан, рот и затейливая, изукрашенная драгоценностями тиара на крашеных волосах, охватывающая голову как когтистая лапа огромной птицы. В свои пятьдесят семь Уоллис Виндзор отлично подошла бы для рекламного плаката первитина, стимулятора, столь популярного среди низших классов.

«Первитин — волненья прочь!»

Но Уоллис и Эдуарду и первитин не поможет. Особенно теперь, когда к ним едет Вождь.

Роза прилегла на кровать, но тут же об этом пожалела. Узкий матрас, будто набитый теннисными мячами и с гостеприимной ямой посередине, жалобно скрипел ржавыми пружинами при каждом движении.

Она вспомнила удивление магды по поводу того, что постоялица-гели приехала одна. Селия права. В двадцать девять лет пора задуматься о том, что произойдет, если не удастся найти мужа. В этом возрасте полагается остепениться и не работать, а воспитывать троих или четверых детей в миленьком домике в пригороде. Развлекать друзей мужа, обсуждать с гретой меню, ходить по магазинам, копаться в саду и играть в бридж. Чем дольше она остается незамужней, тем выше риск переклассификации. От гели как от наиболее качественных представительниц женского пола ожидалось особенно серьезное отношение к обязанности продолжения рода.

Не то чтобы Роза не пыталась. Вокруг то и дело появлялись мужчины, но ни к одному из них она не испытывала особой привязанности. Такой, как у Джейн Эйр к мистеру Рочестеру. Или у Кэтрин к Хитклиффу. Даже той, что королева Уоллис, наверное, испытывала когда-то к королю. Роза никогда не переживала, что называется, любви с первого взгляда, подобной удару молнии. Поначалу Мартин увлек ее своей страстью, но теперь осталась лишь смесь любопытства и ощущения вины. Ее чувства отравляли сомнения. Правда ли, что отношения Мартина с Хельгой больше похожи на отношения брата и сестры, как он сам говорит, чем мужа и жены? Знает ли Хельга о существовании Розы и ненавидит ли ее или же пребывает в блаженном неведении, наслаждаясь жизнью домохозяйки в берлинском пригороде, безмятежно сплетничая с подружками за кофе и напоминая детям об уроках музыки?

Мартин выпросил у Розы фотографию, чтобы поставить у кровати, и клялся ей в любви. Однако, когда он спрашивал о ее чувствах, она всегда уходила от ответа.

Возможно, ему на самом деле все равно. Гели не может отклонить ухаживания высокопоставленного мужчины. Его объятия — не столько утешение, сколько клетка.

Дождь хлестал по окнам и барабанил по крыше, и Роза, глядя в потолок, вспоминала о другой кровати, в другой стране.

Наверное — нет, совершенно точно, — это было самое интересное событие за всю ее жизнь. Заграничные поездки полностью запрещались всем женщинам классом ниже гели, но даже им разрешались лишь в исключительных случаях. Роза и не мечтала, что когда-нибудь ей повезет. Она не знала ни одной своей ровесницы, которой доводилось бы выезжать за границу во времена Союза, и все, что она слышала о Германии из первых уст, сводилось к не слишком радостным воспоминаниям отца о лагере военнопленных в Карлсруэ.

Однажды сентябрьским утром, в четверг, через шесть месяцев после начала их с Мартином романа, она занималась нудной рутинной правкой — задача состояла в том, чтобы Маргарет Хейл из «Север и юг» не казалась слишком умной, — и внезапно над ней нависло луноподобное лицо Отто Коля, мартеновского секретаря, с полными, на удивление женственными губами.

— В кабинет Кройца. — От него пахло луком, а из-за гнусавого саксонского выговора любые слова звучали презрительно. — Немедленно.

Вслед за Колем, упираясь взглядом в его вытертые на заднице галифе, она поднялась на второй этаж, где ждал Мартин, в пенсне и с крайне озабоченным выражением лица. Когда она закрыла за собой дверь, он откинулся в кресле.

— Мне нужно сообщить тебе нечто очень важное. — Он снял пенсне и нахмурился. — Речь идет о твоей работе.

— О редактуре?

— Боюсь, придется тебя на некоторое время от нее отстранить.

Ее сердце пропустило удар. Засыпалась. Действительно, последняя ее правка, «Маленькие женщины», была слишком мягкой. Ей так нравился персонаж Джо Марч, амбициозной, опередившей свое время бунтарки, что она не стала вымарывать некоторые попытки Джо выйти за рамки, предписанные ее полу и классу, не говоря уже о ее эмоциональной поддержке права женщин на голосование, запрещенного законами Союза.

«Женщины должны голосовать не потому, что мы ангелы, а мужчины животные, а потому, что мы люди и граждане нашей страны».

Роза не вычеркнула это предложение.

Отчасти из-за того, что в конце романа Джо Марч оставила мечты стать писательницей, сожгла свои рассказы и вышла замуж за немца. А потом открыла школу для мальчиков. Благодаря всему этому книжка прекрасно соответствовала программе средней школы Союза.

И все же от нее могли потребовать объяснений. Глядя на Мартина, Роза готовила оправдания.

— Если ты имеешь в виду «Маленьких женщин», то я бы сказала, что концовка в точности соответствует идеалам Розенберга, и…

— Женщины тут совершенно ни при чем. Ни маленькие, ни какие-то другие.

— Тогда, может быть, миссис Гаскелл?

Мартин только отмахнулся.

— Не знаю, кто такая фрау Гаскелл, и знать не хочу. Твоя работа всех полностью устраивает.

Она нахмурила брови.

— Тогда?..

— Дело в том, что вскоре предстоит небольшой проект, и мне потребуется помощница, обладающая соответствующей квалификацией.

— Понимаю. И в чем же состоит эта квалификация, позвольте спросить?

— Женщина должна быть очень красивая и влюблена в меня. — Мартин широко улыбнулся. — Да не волнуйся ты так! Мы с тобой летим в Берлин! — Он встал, обнял ее и показал конверт с официальными пропусками. — Скучнейшая бюрократическая обязанность. Я еду в Управление по контролю за литературой, чтобы подготовить тезисы для речи протектора на встрече руководителей культуры в Германии. Мне потребуется секретарша, я дал заявку на твое имя, и тебе выдали пропуск. Собирай вещи. Вылетаем из Кройдона завтра.

Как только их «дакота» приземлилась в Темпельхофе, Роза поняла, что Германиум, как недавно стала называться столица, намного превзойдет самые смелые ее ожидания. Потрясал уже сам аэропорт: гигантский, заполненный невероятно прилично одетыми пассажирами, катившими чемоданы и портфели из телячьей кожи на маленьких колесиках по полу из кроваво-красного с белыми прожилками заальбургского мрамора, напоминающего огромные куски говядины. Широкие окна с витражами, изображающими виды Рима, Праги, Вены и Будапешта, а на площади перед зданием, где их ждала служебная машина с водителем из СС, возвышался гигантский орел с расправленными крыльями и хищным клювом.

Лимузин катил по центру Берлина, и Роза поражалась чистоте и богатству вокруг. В голове мелькнула библейская фраза: «Земля, текущая молоком и медом». Город сиял светлыми чистыми фасадами, вдоль бульваров высились белые колонны с блестящими золотыми орлами. Городские парки и клумбы пестрели цветущими геранями и бегониями, даже лепестки которых смотрелись ярче и пышнее, чем дома, и к каждому карнизу был прикреплен ящик с вьющимися цветами.

По улицам сновали блестящие «фольксвагены» и БМВ, объезжая регулировщиков в белых перчатках; по залитым солнцем тротуарам в сопровождении стаек детей чинно шествовали пары: женщины в меховых накидках и элегантных шелковых и твидовых костюмах и мужчины в дорогих пальто из верблюжьей шерсти и фетровых или зелен ых тирол ьских шляпах. Люди здесь выглядели совсем иначе, словно принадлежали к другому биологическому виду.

Роза пыталась понять, в чем причина. Дело было не только в загаре — казалось, все регулярно ходят в походы или катаются на лыжах — и не в том, что под одеждой угадывались здоровые, упитанные тела. И даже не в уверенной походке. Дело было в похожести. В отличие от Британии, с женщинами разных каст, людьми разных рас и мужчинами из разных стран, здесь все лица и фигуры походили друг на друга.

За мостом через канал Шпрее, по которому неспешно тянулись набитые туристами экскурсионные пароходики, Роза ахнула:

— Это же замок!

Она видела его фотографии на стенах министерства, как и фотографии Унтер-ден-Линден, нарядного бульвара, под липами которого они сейчас ехали. Мартин снисходительно улыбнулся ей, как восторженному ребенку:

— И это еще не все.

Когда машина проехала под Бранденбургскими воротами и выехала на центральный проспект, Роза опять испытала дежавю, но уже другого рода. Над ними возвышалась коринфская колонна с четырьмя львами у подножия, увенчанная однорукой фигурой в треуголке и морском мундире.

— Это же… Мне кажется, я уже видела эту колонну. Разве это?..

— Колонна Нельсона? Все правильно. Вождю она очень нравится, и он распорядился перевезти ее в величайший город мира. Подожди, ты еще много чего увидишь на оси Север — Юг.

Лимузин повернул налево на бульвар, вдоль которого тянулись самые разные здания разнообразных стилей, выглядевшие чуждыми здесь, но в то же время знакомыми.

— Это здание муниципалитета стояло в Рочдейле. Оно понравилось Вождю, и его разобрали по кирпичику и перевезли сюда. А вот Парижская опера.

— Это же просто…

— Восхитительно. Знаю. Здесь собраны шедевры архитектуры со всей Европы. Берлин — столица мира, как может быть иначе, тем более что архитектура — главная страсть Вождя, после библиотек, конечно. Он любит говорить, что стал бы архитектором, если бы не бремя власти. — Мартин сжал ее руку. — У нас еще будет время осмотреть город завтра утром. А пока нам нужно поработать.

Амт Шрифттумспфлеге, Управление протектора по контролю за литературой, находилось на Марга-ретхенштрассе, к западу от Потсдамской площади. Готовясь к поездке, Роза почитала официальные документы, где говорилось, что задача управления состоит в «контроле за изображением партии в литературе, с точки зрения идеологии, художественной ценности и народного образования, а также в поддержке создания достойных произведений».