Война на Дунае

Трое оставшихся в живых беслы расходились веером. Сабли угрожающе подняты вверх, лица мрачны́ и полны решимости. Чтобы не промазать, Вучевич подпустил троицу поближе и уже в упор выстрелил в обоих боковых. Первая, выпущенная в правого всадника пуля, была точной. Он выронил свою саблю и упал на гриву коня. Тот же, что наскакивал слева, похоже, был опытным воином. Он резко рванул поводья на себя, и его вздыбившийся конь принял пулю в грудь. А Кудряш в это самое время уже отбивал первый удар сабли оставшегося на коне беслы.

– Сейчас я, Ваня! Сейчас! – крикнул Велько и, подобрав свой длинноствольный штуцер, бросился другу на помощь. – Держись! Я бегу!

Штык, упёршись в цевьё ствола, защёлкнулся, и он подскочил сбоку к рубящему саблей всаднику. У Кудряша уже кровило плечо, и он с трудом от него отбивался.

Хэк! – рывок ствола вперёд, и клинок на штуцере Велько вошёл по самую середину в открытый бок врага.

– Отбились мы, Ваня! – крикнул обрадованно Вучевич. Пуля ударила его в спину, и егерь, пошатнувшись, рухнул на землю.

– Велько! – прокричал Кудряш и бросился к нему. Вторая пуля, предназначавшаяся здоровяку, свистнула у его головы.

Последний из оставшихся в живых беслы, стоя у убитой лошади, потянул на себя карабин.

– Убью!

Казалось бы, такой неуклюжий с виду Кудряш резко развернулся и стремительно бросился на врага. А тот, освободив своё короткоствольное ружьё из крепежа – бушмата, – уже потянул курок. Ещё секунда и…

Секунды у него не было. Ринувшееся вперёд в мощнейшем рывке лезвие штыка пронзило Ашира насквозь.

– Велько, Велько, держись, я бегу! – здоровяк выдернул клинок из трупа и, морщась от боли в плече, побежал к Вучевичу.

Половина каре уже полегла под саблями беслы. Не считаясь со своими потерями, «волки» напирали на поредевший строй. Спасало егерей только то, что они смогли отступить к реке и отбивались от врага фронтом. Да и сам неприятель потерял уже половину своего отряда и у него теперь не было того подавляющего численного преимущества, на которое он первоначально рассчитывал. И всё равно беслы давили. Ещё немного, и они сомнут эти полтора десятка упрямых зелёных шайтанов.

– В сторону! – рявкнул Фарханг и выпалил из обоих своих пистолей в залитого кровью русского командира.

Афанасьев подхватил падающего Курта под руки и потащил его на середину речки.

– Братцы, помогите! – крикнул он бившим из ружей с противоположного берега егерям.

Южаков с Горшковым сбежали к воде и вынесли подпоручика наверх.

Ба-ам! Ба-ам! – хлестнули в спину беслы два ружейных залпа.

– Ягмыр, русские сзади зашли! – крикнул Фарханг. – Задержи их, брат, я уведу людей в лес!

– Заряжай! Быстрее, братцы! – рявкнул Лёшка, сам заталкивая тугую «хитрую» пулю в винтовальный ствол.

На выстроившихся за три сотни шагов от места боя егерей ринулось, развернувшись, около двух десятков всадников.

– Це-ельсь! Первая шеренга, огонь! – скомандовал полковник. – Вторая, огонь! Пистоли к бою! Затем в штыки!

Три дюжины ружейных стволов выбили бо́льшую часть атакующих. Ещё четверых свалили пистольные пули. Последнюю пятёрку закололи уже штыками.

Десяток всадников во главе с Фархангом настёгивали своих лошадей. Разбрызгивая воду, они ринулись к противоположному берегу реки.

– Бейте их, братцы, уйдут! – крикнул Афанасьев и, прицелившись, послал пулю между лопаток крайнему беслы. Вслед им била россыпью та дюжина израненных егерей, что столпились в воде. Вот свалился в воду поражённый свинцом конь, подминая под себя хозяина. Слетел на берег ещё один всадник. Семеро выскочило по пологому обрыву наверх, и в них ударили из ружей егеря бывшего караула.

Самый близкий к уходящим беслы Фадей выхватил пистоль, чтобы успеть сбить хотя бы ещё одного, но развернувший коня всадник опередил ветерана и, проскакивая мимо, рубанул его саблей по голове.

Бам! Бам! – ударило несколько выстрелов с противоположного берега, и конь потащил за собой зацепившийся в стременах труп.

Прочь скакало теперь только лишь трое.

– Хоть ещё одного волка сбить! – прорычал Афанасьев, выбегая по склону на берег. – За Курта, за Саввушку, за ребят!

Заполошно дыша, он, наконец, протолкнул пулю в ствол штуцера и вскинул его к плечу, выбирая цель.

– Кого же, кого?!

Две сотни шагов до цели. Две с половиной. С каждой секундой всадники уходили всё дальше. Наконец, мушка легла уверенно в прорезь целика. Василий вобрал воздух в грудь, замер и потянул спусковой крючок. Грохнул выстрел, приклад ударил в плечо, а один из коней впереди рухнул на землю.

– Мазила! – проворчал подпрапорщик. – Во всадника ведь бил!

Южаков с Горшковым припустились вперёд. Афанасьев по привычке перезарядился и, не выдержав, тоже засеменил следом.

Егоров бежал по усыпанному трупами коней и лошадей полю к реке. Вместе с ним спешили и все те, кто прибыл сюда из захваченного штурмом села.

– Курт там, вашвысокоблагородие, – проговорил стряхивающий кровь с просечённой щеки Смаков. – Совсем плохой был наш Оттович. Две пули в груди.

– Курт! Курт! – Алексей, не замечая доходившую ему до пояса холодную воду, преодолел реку и пробежал вверх по береговому склону.

– Всё уже, вашвысокоблагородие, отходит господин подпоручик, – тихо проговорил сидящий возле тела Лошкарёв. – Когда его выносили наверх, шептал он что-то. Только вот не разобрали мы чего, во всей этой горячке.

– Курт, Курт, братишка! – шептал Алексей, расстёгивая грязный окровавленный доломан друга. – Ты не умирай, брат, только не умирай! Сейчас, сейчас, ещё немного, перебинтую, кровь остановится и всё хорошо будет.

Веки лежащего вздрогнули, и глаза приоткрылись.

– Льёша, Льёша, – прошептал он еле слышно. – Всё, Льёша, всё, не успеть. Я уходить. Прости…

– Нет, нет, держись, брат, не оставляй меня, не оставляй нас! – прокричал в отчаянье Алексей. – У тебя ещё столько всего впереди, Курт! У тебя сын Егорка. Тебе нельзя уходить, Курт!

– Егорка, сын, – повторил тот, мягко улыбнувшись. – Обещай, что ты будешь жить, Льёша, и рассказать ему всё. Обещай…

– Курт! Нет! Нет! – Алексей взял холодеющие руки друга в свои, пытаясь их согреть.

– Всё, вашвысокоблагородие, всё, – прошептал Лошкарёв. – Ушёл он уже, простите, – и стянул со своей головы каску.

Отчаянье охватило Алексея. Как же так?! Такое просто не должно было случиться! Хотелось упасть на землю и взвыть.

– Вашвысокоблагородие, господин полковник, он до последнего с беслы дрался, а потом, когда его на берег выносили, про вас и про сына шептал, – проговорил сидящий рядом егерь. – И ещё, что отомстил он беслы. А вот теперь перед уходом про обещание вас просил.

– Я обещаю, Курт, я обещаю тебе, брат, – прошептал Алексей, закрывая лежащему глаза. – Твой сын – это мой сын, я обещаю, я не умру, Курт, и я воспитаю его хорошим человеком, достойным своего отца.

– Вашвысокоблагородие, господин полковник, прощения просим, там это, там наши чего-то в поле кричат, – тронул Егорова за локоть егерь. – Вона поймали они, что ли, кого-то? Похоже, это того, у которого Василий Иванович лошадь сбил.

Алексей порывисто вскочил на ноги.

– Ранен? – кивнул он на окровавленную ногу егеря.

– Так точно, вашбродь, – кивнул Лошкарёв. – Осколком своей же гренады голяху пробило. А чего делать, басурмане дуром пёрли! Не удержали бы мы их одними пулями.

– Приглядывай за подпоручиком, – кивнул на тело Алексей, – я отойду! – и перехватив штуцер в правую руку, направился к видневшимся в поле фигурам.

– Егорье, Егорье! – долетел до него крик. – Егорье, комутан алай егере! Ходи, ходи! Я Фарханг! Я Фарханг! Ходи к Фарханг, Егорье!

– Ляксей Петрович, странный это какой-то беслы, – кивнул на стоящего с обнажённой саблей всадника Афанасьев. – Вас, что ли, он эдак кличет? Фархангом называется, бежать не может – видать, ногу сильно зашиб. Не стали мы его сразу стрелять.

Алексей смотрел в упор на того, кто принёс ему столько горя. Годы не прошли для него бесследно. Шрамы на лице, какие-то усталые, тусклые глаза. Виднелись отходящие от уголков глаз и рта резкие морщины на ещё не старом смуглом лице врага.

– Егорье?! – сощурив глаза и всматриваясь в него, проговорил беслы. – Я знать, где закопать много-много золота, Егорье. Я дать тебе всё золото, а ты меня отпустить. Я уехать далеко, далеко горы. И никогда меня не видеть.

– Нет, Фарханг, – Алексей покачал головой, – на тебе слишком много крови. Ты прямо здесь и умрёшь. А твоё золото мы и так найдём по твоим же следам.

– А-а! – Фарханг резко дёрнулся вперёд, намереваясь рубануть саблей такого ненавистного ему человека.

Если бы нога была здоровая…

Он дико взвыл, не доскочив буквально пару шагов до егеря.

Алексей, подшагнув вперёд, отбил его клинок и потом, закручивая штуцер против часовой, ударил заученным движением приклада в голову.

Беслы упал на четвереньки и, морщась, помотал ей. Шапка-малахай слетела с головы.

Наступив ногой на саблю, Егоров поддел малахай штыком и откинул его в сторону.

– Нам хвосты нужны, – проговорил он холодно. – Вставай на ноги, Фарханг, умри как воин, как мужчина!

– Нож, Ляксей Петрович! – рявкнул Афанасьев.

Беслы выхватил откуда-то сбоку кинжал, как видно, намереваясь им ударить, и резко выпрямился.

Штык с хрустом вошёл в его тело и пробил сердце. Алексей поднатужился и рванул на себя штуцер, вытаскивая клинок уже из мёртвого тела врага. Грудь саднило. Только теперь он это заметил и непроизвольно растёр её кулаком.

– Ко всем его на ту сторону вытаскивайте, – проговорил полковник и, подобрав шапку убитого, пошёл обратно к берегу.