Война на Дунае

– Вот и егеря докладывают, что в обозах от Бабадага везли какие-то громоздкие деревянные конструкции на больших телегах, что-то в виде сколоченных балок, – встрепенулся Толстой. – Ну и так, доски, хлысты, брёвна. Путь для обозов неблизкий, несколько телег сломалось в дороге, и из выгруженных мешков металлические скобяные изделия высыпались. Гвозди, костыли какие-то, в общем, железа всякого очень много в обозах. Похоже, для возведения моста всё это они и тащат.

– Для моста, для моста, – барабаня пальцами по столу, негромко произнёс фон Оффенберг. – А ты что, Алексей, обо всём думаешь? Давно ведь твои разведчики за османским берегом наблюдают и что увидят, тебе потом докладывают. Какое у тебя мнение по всему этому? Сиди, не вставай, – остановил он Егорова, – у нас тут свойское, сугубо квартирмейстерское совещание. Ну?

– Я полагаю, господин генерал, что турки готовятся атаковать нас, переправившись через Дунай у Галаца, – произнёс Егоров. – Сейчас вот как раз заканчивается половодье, и, подтянув все свои многочисленные силы к Мачину из глубины, они, наведя понтонный мост, могут попытаться разрезать наши растянутые войска в этом месте на две половины. Сковав же обе наши части своей пехотой, многочисленную конницу турки могут бросить в прорыв на север. Там путь ей аж до самого Днестра будет открыт. Собственно, именно такой план у них и предполагался в самом начале весны, до начала половодья, когда мы проводили поиски на правом берегу. Единственное отличие сейчас в том, что они готовили кроме Мачинской ещё и вторую переправу у крепости Исакчи. Реализовать эти планы как раз таки и помешала наша мартовская десантная операция. Но похоже, что полностью от своих замыслов неприятель так и не отказался, на что указывает его активная переброска сил и всевозможных средств к реке.

– И когда же, по-твоему, стоить ждать этой самой атаки? – прищурившись, спросил полковника барон.

– Думаю, в течение ближайшего месяца, – пожал плечами Алексей. – Вряд ли туркам есть смысл тянуть с ним дольше, если они хотят нас упредить. В противном случае, затянув с ним, они рискуют встретить подтянувшего все резервы к предполагаемому месту высадки и изготовившегося к бою врага. А это, я думаю, им не нужно, если они действительно хотят осуществить глубокий прорыв.

– На островах, прикрывающих подступы к Мачину и Браилову, возводятся редуты, совсем скоро на валы турки выставят мощную артиллерию, и корабли де Рибаса в этом месте не смогут помешать переправе, – показал на карте Давыдов. – К тому же у самого Браилова, под защитой крепостной артиллерии, замечено большое скопление неприятельских военных и транспортных судов. Так что кроме понтонной переправы, какое-то количество войск турки могут загрузить и на них. Наша же флотилия, находясь под огнём береговых батарей, будет серьёзно уступать неприятелю и может потерпеть поражение.

– Встретить противника на своём берегу или всё же ударить по нему первым на его? – задумчиво проговорил фон Оффенберг. – Ладно его пехота, она завязнет в наших боевых порядках, и мы её постепенно всю перебьём, а если не удержим у себя турецкую конницу, и она вырвется на оперативный простор? Тогда что, катастрофа?! Англичане и пруссаки на весь мир тут же раструбят, что турки одним решительным ударом отбили всё своё левобережье, за которое мы столько крови уже пролили. У нас с войсками здесь негусто, целых два корпуса на Кавказ к Гудовичу ушли, в Крыму и у Днепра приходится многочисленные заслоны держать, опасаясь морского десанта. Одна ошибка, проигранное сражение – и нас потащат на мирные переговоры с самыми позорными условиями. Вон сколько этих посланцев при ставке вертится. Один прусский только чего стоит!

– Нужно атаковать, ваше превосходительство, – твёрдо глядя в глаза барону, проговорил Егоров. – По-Суворовски, дерзко и решительно, бить врага не числом, а умением, на его берегу. За спиной вода, отступать некуда, и только вперёд, ура, на штык турок! И свой берег таким образом мы прикроем, и на чужом врага разгромим!

– Атаковать, легко сказать – атаковать, – проворчал барон. – Атаковать не велено нам, полковник Егоров. Предписано никаких активных действий до приезда светлейшего князя не предпринимать. За мартовские поиски вон получили уже хороший нагоняй с генерал-аншефом, а ты – атаковать! Да ещё и по-Суворовски. То ли вот дело у себя на берегу неприятеля встретить, – с улыбкой произнёс фон Оффенберг, – тут уж никто и никого не обвинит в излишней самодеятельности, сам он, этот ворог, к нам пришёл. Если что вдруг и не получится, так выполняли приказ верховного командующего, сидели тихо. Умываем руки.

– А если вырвутся турки от Дуная в тыл и все пути до Прута и Днестра перережут? Успеют из центральных губерний туда полки подогнать? – поинтересовался Алексей. – Мы-то ладно, с боями обратно попятимся, глядишь, и отобьёмся, сохраним какую-то часть своих людей. А как же земли, которые три года до этого отбивали? С ними как быть? А ведь тут, на правом берегу, атакуя самим, если всё удачно получится, можно и в историю войти, как тот полководец, который поставил победную точку во всей войне. А ведь победителей не судят, Генрих Фридрихович, сами же знаете, кто это сказал. Вы бы, ваше превосходительство, всё-таки довели эту мысль до Николая Васильевича, – проговорил с тонкой улыбкой Лёшка. – Неужто же генерал-аншеф совсем всяких амбиций лишён?

– Ладно, ты тут не умничай особо, Егоров, – нахмурился барон. – Нечего здесь перед всеми о личных качествах командующего судить да над армейским начальством подтрунивать. Мысль мне твоя понятна, и опасения тоже. Всё это мы с генерал-аншефом Репниным уже и сами не раз обговаривали. Но никакое решение пока ещё им не принято. Есть ещё кое-что кроме донесений твоих егерей и сведений от флотилии де Рибаса. Ждём. Как только у нас будет полная картина, решение будет принято и доведено до всех вас. Пока же продолжаем собирать сведения о неприятеле и готовиться к грядущим боям. У тебя, Егоров, помнится, там чуть ли не дюжина кандидатов была на получение первого офицерского чина?

– Да девять человек всего, ваше превосходительство, какая же дюжина? – откликнулся Лёшка.

– А сколько не закрытых вакансий в полку? – с усмешкой спросил барон.

– Пять, – пожал плечами Егоров. – Было больше, но несколько офицеров переводом из других полков пришли. Четверых командиров полурот нет, и вот должность старшего оружейной команды…

– Н-да-а, такого знатока в этом деле, как твой друг, найти будет очень непросто, – глядя на помрачневшего Егорова, сказал Генрих Фридрихович. – Ладно, готовь своих людей на испытательные экзамены. Приказ о них уже подписан командующим. Старшим комиссии назначен я. Но это не говорит о том, что твоим будет легко. Спрашивать со всех будем строго, чтобы только самые лучшие из нижних чинов в офицеры проходили. И потом бы не позорили этот высокий статус своим невежеством. Владимир Семёнович, – обратился он к своему заместителю, – напомни, сколько у нас всего по спискам к сдаче на сей раз допущено?

– Тридцать восемь, Генрих Фридрихович, – ответил тот по памяти. – Подавали на сорок семь, но там же восьмерых мы на предварительных слушаниях по тем или иным причинам от общего числа отсеяли, а один на недавних Дунайских поисках погиб. Так что итоговое число тридцать восемь.

– Ну, значит, так тому и быть, – кивнул барон, – испытания назначаю на послезавтра. Прямо после всех утренних совещаний и начнём. А членов комиссии вы сами завтра с утра оповестите. Ну что, господа офицеры, готовимся к грядущим серьёзным событиям и боям, а то, что они непременно будут, я полагаю, ни у кого уже не возникает сомнений? – оглядев сидящих, проговорил генерал-поручик. – Ну вот и хорошо. На этом сегодняшнее совещание считаю законченным. Думаю, будет излишне предупреждать, чтобы каждый из вас держал при себе то, что только что здесь услышал.

– Любишь ты начальство за усы дёргать, Алексей, – неодобрительно проговорил Митя, шагая рядом с Егоровым. – И так на тебя Потёмкинское окружение с прищуром смотрит. «Атаковать по-Суворовски». «Не числом, а умением!» Где Александр Васильевич сейчас, а где Потёмкин, вернее сказать, возле кого? Вот то-то же! Думать, Лёшка, надо, прежде чем говорить! Он столько битв выиграл, Измаил вон взял, а нет его теперь на Дунае. В глухой Финляндской провинции фортеции на бумагу срисовывает. Вот договоришься, тоже куда-нибудь за Тобол, в тайгу, или в Яицкую степь отправят. И будешь там с инвалидами из-за частокола дикие окрестности оглядывать. От тоски ведь зелёной помрёшь. А у тебя семья, дети. Это какую же ты им долю желаешь?

– Ничего, и за Тоболом люди есть, – усмехнулся Егоров, – империя до самого Восточного океана у нас раскинулась. Кому-то ведь нужно все эти земли охранять? Не забыл, что я егерь и меня никакими лесами не испугаешь?

– А-а, что с тобой говорить! – махнул рукой Толстой. – Сто раз предупреждал уже, меньше на острые темы при посторонних говори! Думаешь, зря тебя в орденах и в чинах обходят? Да-а, вот то-то и оно, именно так, Лёша! Я тут среди штабных хорошо покрутился уже. Поэтому не зря тебе такое говорю. Потёмкин угрозу своему статусу нутром чувствует, – проговорил Митя приглушённо, – и просто так свои позиции сдавать не намерен, не такой он человек. А такие люди они очень опасны! Перевернёт какой-нибудь интриган, как ему нужно, твои неосторожные слова, Лёшка, и всё-ё. А интриганов этих, сам знаешь, у нас как грязи, всегда предостаточно, тех, кто не в кровавых баталиях, а на таком вот гнилом деле готов выслужиться.

– Ладно, буду осторожней, – пообещал Егоров. – Ты к нам в полк на ужин? Там ребята рыбы наловили, говорят, изумительную уху с неё сварили, ещё и нажарили изрядно. А Милорадович кувшин вина у валахов выменял, когда в Килию по делам ездил.

– Нет, извини, сегодня не получится, – покачал головой Митя, – австрийский посланник пригласил к себе. Сегодня там большое общество у него собирается и много интересных людей обещает быть. А сейчас такое время, когда не стоит пренебрегать такими приглашениями. Так что прости, друг, в следующий раз.

– Ну-у, хозяин барин, – пожал плечами Алексей. – Конечно, куда уж нам с нашей ухой до иноземных яств!