Княжий сын. Отцовское знамя

- Где ваш сын-то? - спросил я.

- В комнате своей лежит, - ответила женщина и повела нас за собой.

Парень лежал на кровати, под голову его были подложены тряпки, вокруг рта она были мокрые из-за накапавшей слюны. Даже так было видно, как мышцы на его теле мелко подрагивают. Он был без сознания: по крайней мере, никак не отреагировал на то, что мы вошли.

- Рвало его? - спросил я, присев на край кровати.

Подцепил большим пальцем верхнее веко, отодвинул его вверх - зрачок был расширен, даже несмотря на то, что в избе было достаточно светло, и на свет не реагировал. Попытался прощупать биение жилки на руке - пульсировало мелко и слабо, но очень часто.

- И рвало и поносило, - ответила женщина. - Как прихватило, так и не отпускает.

- Ел что? - я почесал в затылке. Получалось так, что парень действительно был отравлен.

- Похлебку из чечевицы, - вспомнила женщина. - Еще рогалики ржаные, с медом вчера ему испекла, из свежей муки. Он их любит очень, целое блюдо умял.

- Ели вместе? - спросил я.

- Да, - кивнула женщина.

- Понятно, - я поднялся, отряхнул руки. Хотя, было вообще ничего не понятно.

- Делать-то что? - спросила женщина, заламывая руки. - Как помочь-то сыночке?

- Напоить его водой кипяченой попробуй и рвоту вызвать, - ответил я. - Потом, если уголь березовый есть в печке там или в бане, то растолки мелко и накорми. Ну и смотри, чтобы дышал нормально, больше уж ничего не сделаешь. Отравился у тебя сын, только не пойму, чем. Вы же вместе ели, почему на него отрава подействовала, а на тебя нет.

- Может, вода все-таки? - спросила женщина.

- Если бы вода, тут все село уже так лежало бы, - ответил я и обратился уже к старосте. - Пойдем, других посмотрим, может быть, там пойму.

Попрощавшись с женщиной, мы двинулись ко второму дому, который, как оказалось, принадлежал местному охотнику: во дворе располагались колоды, на которых он обрабатывал туши, а от сарая несло запахом крови. Похоже, что там он разделывал туши убитых животных.

Дом тоже оказался богатым: видимо, мясо и шкуры приносили хороший доход. Жена охотника, которую я точно видел в толпе без лишних разговоров проводила нас к своим мужу и сыну, которые тоже лежали без сознания. На вопрос, что они ели, сказала, что вчера муж вернулся с дичью, которую они вместе протушили с овощами и съели вместе со свежеиспеченным караваем.

В третий дом меня пустить отказались, потому что жил там тот самый Иван, которого я огрел навершием меча по башке. А у четвертого больного оказалось все то же самое: судороги, слюна, текущая изо рта, расширенные зрачки, понос и рвота. Похоже на отравление красавкой, конечно, да только разве ее отвар можно четверым людям в разных домах подлить.

Когда мы вышли из четвертого дома, солнце поднялось уже совсем высоко.

- Ну как, лекарь, понял что-нибудь? - спросил у меня староста.

- Да хрен его знает. Что отравились они, это точно, а ведь ничего кроме хлеба свежего не ели, - я замер и попытался уцепиться за ускользающую мысль. - Хлеба свежего… Артемий, а вы когда озимую рожь-то сжали?

- Да недавно, - ответил староста. - Недели еще не прошло. А что такое?

- Пошли, - махнул я рукой. - Веди меня на поле. Понял я, кажется, чем таким они отравиться могли. Только быстрее.

Поля оказались недалеко, начинались они сразу за тыном, окружающим село, рожь действительно была сжата, а солома сложена в большие круглые снопы. Ее вот-вот начнут развозить по домам: где-то на подстилку для скотины, где на лежаки, а кое-где и на крышу, мазанки-то тут тоже встречались, не все в избах жили.

Я сел на землю и принялся копошиться в земле в поисках оброненных колосьев. Нашел один, второй, третий, и тогда все окончательно понял. Третий колос выглядел странно, будто обугленный, вокруг зерен ржи росли уродливые черные рожки спорыньи.

Сам я их ни разу до этого не видел, но мать рассказывала, да и в книжке, которую она хранила, имелись рисунки, так что узнал. Оттуда же и судороги, понос со рвотой и слюнотечение.

- Видишь? - показал я свою находку старосте. - Вот этой дрянью люди и потравились. Грибок это, спорыньей называется, ядовитый очень.

- И что, вся рожь им заражена? - спросил староста.

- Скорее всего вся, - ответил я. - Ее уже и обмолотить успели, а кто-то даже приготовить. Те, кто из старых запасов перебивался, те здоровы. А кто новой муки со спорыньей попробовать успел, те теперь без памяти лежат.

- И что же делать-то теперь? - схватился за голову Артемий.

- Жечь надо зерно все, - ответил я. - И муку, если перемолоть уже успели. И хлеб, и затор для пива, все нужно жечь. Потравятся люди. Этим еще повезло, может в себя придут, а самое зло от спорыньи - это когда ноги гнить начинают.

- Да нам же мыто платить этим зерном, - староста посмотрел на меня обреченным взглядом. – Мытарь приедет с дружиной, а у них разговор прост – не можешь заплатить, заберут все, что приглянется. Да они же теперь… И люди побегут, как узнают, что нас ждет.

- Придется придумать что-нибудь, - пожал я плечами. - И ближе к осени тоже смотри, проверяй, эта дрянь и к пшенице, и к просу липнет. Очистить ее, конечно, можно, если вручную перебрать сесть, но каждое зернышко переберешь разве. Еще, слышал, можно водой соленой залить зерно и перемешать: дрянь эта легче ржи и всплыть должна. Но все равно сжечь надежнее.

- Ладно, - вздохнул староста и, кажется, немного собрался. - Придумаем что-нибудь. Может, у соседей зерна купим. Спасибо тебе, парень.

- Да, было бы за что, - во второй раз за день ответил я. - Ты за лекаркой следи лучше. В следующий раз ведь меня не будет, и можешь не поспеть.

- Она теперь тут и не останется, - мрачно проговорил староста. - Хозяйства-то своего у нее нет, а держаться за место это после того, что люди сотворили, смысла нету.

- Ну, то дело ее, - пожал я плечами. - Я бы тоже после такого не остался бы.