Конторщица 5

Он явно высматривал меня. Потому что ни к кому другому в нашем дворе у него интереса не было.

– Мама, смотри, белочка! – радостно заорала Светка, указывая на посыпанную песком боковую дорожку, где действительно в живописной позе сидела белка.

От звонкого светкиного голоса зверёк прыснул прочь, на дерево, а Мунтяну обернулся и уставился на меня.

Я поняла, что постоянно избегать его не получится и шагнула вперёд:

– Привет, Роман, – сказала я, – меня опять ждешь?

Он не ожидал от меня этого и вздрогнул.

– Привет, – глухо сказал он и, чуть помедлив, добавил, – ты всегда убегаешь, Горшкова.

– Извини, – сказала я, – да, ты прав, сколько можно бегать. Давай поговорим нормально.

Этого он тоже не ожидал, потому что от удивления его лицо вытянулось.

– Только здесь холодно, – продолжила ломать шаблоны я, – или подожди, пока я Светку домой заведу, или давай пойдём вон в то кафе, оно хоть и не очень, но там, зато, более-менее тихо и тепло, и поговорить можно.

Мунтяну, конечно же, выбрал идти в кафе. Очевидно, он опасался, что я сейчас отведу Светку домой и потом не вернусь. В принципе, я сперва так и думала сделать.

Я кликнула Светку, которая, как заправский кот, прыгала вокруг дерева, пытаясь достать белку, и мы пошли в кафе.

Небольшая кафешка представляла собой условно отгороженный угол в кулинарии, где продавали всё – от мясных и рыбных полуфабрикатов до выпечки. Там стояло два столика и пару стульев, и особо нетерпеливые покупатели могли сесть и съесть приобретённое пирожное, а также запить его стаканом сока или лимонада.

Я купила Светке её любимое пирожное «Картошка» и яблочный сок, себе взяла стакан минеральной воды без сиропа – хотелось пить. Мунтяну от всего отказался.

– Роман, – сказала я, когда мы получили наш заказ и уселись за крайним столиком, чтобы не мешать покупателям, и чтобы они не мешали нам. – Скажи, что ты от меня хочешь?

– Да ты…! – задохнулся от возмущения Мунтяну и смуглое лицо его аж потемнело.

– А ты можешь спокойно, без психов, перечислить мне все свои претензии? – сказала я, отпив воды. – Что случилось?

– А то ты не знаешь, что случилось? – нахмурился Мунтяну.

– Нет, не знаю, – пожала плечами я и положила бумажную салфетку Светке на колени. – Примерно догадываюсь, но точно не знаю. Это лишь мои предположения. А я хочу знать твои.

– Не ври, – процедил Мунтяну.

– Давай так, – предложила я, – я скажу, что знаю или предполагаю, а ты меня поправишь?

– Говори, – нехотя кивнул он, видя, что скандала не получается.

– После того, как в Москве я сорвала вашу «акцию» по привлечению иностранцев к «Манифесту», у тебя начались проблемы «с ними»?

Мунтяну кивнул.

– Потом ты вернулся на работу, там запил и тебе посоветовали уволиться?

Он опять кивнул, чуть помедлив.

– Ты решил, что источник всех неприятностей – это я и начал меня преследовать. Но кое-какие тёмные личности за меня заступились?

– Это ты навела их на меня! – гневно процедил Мунтяну.

– Конечно, я, – не стала отрицать очевидное я, – ты тогда был так ослеплён своими обидами и претензиями, так что мог и убить меня. И сам бы потом сел. Так что я защищалась, как сумела. На моём месте ты бы поступил также.

– Ты всю жизнь мне сломала! – прошипел Мунтяну с яростью.

– Нет, Роман, свою жизнь ты сломал и продолжаешь ломать сам, – не согласилась я.

– Что? – вытаращился на меня он.

– А то, – ответила я, – я знаю, таких как ты, Роман.

– Каких таких?

– Людей, одержимых идеей, – ответила я. – которые жить просто так не могут.

– Я не фанатик, – набычился Мунтяну.

– Ага, а уже второй год цепляешься за иллюзию своей идеи.

– Это не иллюзия!

– Роман, вот ты сейчас горишь этой своей идеей, – пристально посмотрела в глаза Мантяну я и очень тихо, чтобы не услышал никто посторонний, продолжила, – а ты не думал, а что будет потом, когда у тебя, предположим, всё получится и Советского союза больше не будет?

– Начнется новая, справедливая жизнь! – вскинулся они глаза его вспыхнули торжественным огнём.

– Ой ли? – скептически прищурилась я, – а ты не думал, что теперешнее поколение, выросшее в Советской стране, когда у них вся жизнь государством расписана и обеспечена, ты не думал, как все эти люди впишутся в новую жизнь? Смогут ли жить при другой системе? Как они будут выживать при жестком капитализме? Как начнут конкурировать друг с другом, воспитанные на идеях равенства и братства?

– Ну… – неуверенно протянул Мунтяну, пытаясь сформулировать достойный ответ, но я ему не дала, меня уже понесло, вся та горечь за мою разрушенную, ранее великую страну, за то, что потом случилось в моём времени, выплеснулось на него.

– А я тебе скажу как, Роман! – меня аж затрясло, – брат пойдёт на брата! Дружные ранее братские народы будут с ненавистью бросаться друг на друга. Начнутся многочисленные регулярные войны, подогреваемые «друзьями» с запада, которые будут наживаться и жировать на человеческих жизнях! Республики изолируются друг от друга, но самостоятельно жить не смогут. Простые люди начнут прозябать в нищете. А теперь представь, Роман, а что делать полукровкам, когда весь Советский союз сейчас перемешался?! Что делать полуармянке-полуазербайджанке или полурусскому-полуукраинцу? Выбирать сторону папы или мамы? Идти воевать против двоюродных братьев по папиной линии или по маминой? Или плевать на свои корни и вообще дезертировать куда-нибудь в Таиланд? А двоюродные братья с обоих сторон пусть сами как хотят, так и выкручиваются?

– Почему в Таиланд? – не выдержал Мунтяну, лицо которого от моих слов приобретало все более и более ошеломлённое выражение.

– А куда? – пожала плечами я. – Таиланд далеко, там только океан и пальмы. Других проблем нет.

– Ты передёргиваешь, – не согласился Мунтяну. – Не будет такого.

– Будет, Роман, и не то ещё будет! – убеждённо заявила я, вспомнив Карабах, Донецк и снос памятников воинам-освободителям в Риге.

Я вспомнила, как мы с Жоркой отдыхали в турецком отеле и познакомились с азербайджанской и молдавской семьями. Милые люди. Азербайджанцы были врачи, а молдаване – гидрогеологи. Мы так прекрасно проводили с ними время, веселились, болтали, шутили. А вот их дети между собой общаться уже не могли, потому что совершенно не знали русского языка.

– И ты хочешь ускорить конец! Нельзя так! Пойми, Роман, чтобы уничтожить идеологию, нужно дать взамен другую идеологию, и она должна быть гораздо лучше и полезнее предыдущей. Тот же Ленин посмотри, как поступил. А он был мудрым человеком.

– Но Ленин… – начал было Мунтяну, но я опять его перебила.

– Да при чём здесь он! Ты пойми, Роман, какая бы страна не была, но только тогда она будет воистину великой страной, когда в этой стране простому человеку, работяге, будет жить хорошо и безопасно. Когда старики и дети не будут голодать. Когда стареть будет не страшно! Во всех остальных случаях – нет!

– Ты не понимаешь! – яростно принялся отстаивать свои позиции Мунтяну, – в этой стране никогда не будет…

– Замолчи! – шикнула я на него, указав глазами на Светку, которая бросила свою любимую «картошку» и жадно слушала наш спор. – Пойми, Роман, нельзя сломать такую страну! Наши враги за границей только и ждут этого! Ждут нашего поражения, чтобы начать высасывать ресурсы, природные и человеческие. Они никогда не будут нам друзьями, потому что не относятся к нам, как к равным. Мы для них – всегда третий сорт. А вот когда мы будем мощной страной, они нас будут, как минимум, уважать. На равных. Пойми, Роман, для этого нам нужно развивать то, что есть. Да, в этой системе много неполадок и проблем. Очень много! Но нужно проблемы решать. Неполадки исправлять. А не ломать! Понимаешь меня?

Мунтяну неуверенно кивнул.

– И вот когда ты поймешь, что нужно сделать, какая взамен старой системе должна вырасти новая, но так, чтобы простому человеку стало жить ещё лучше и спокойнее – только тогда начинай действовать! – подытожила свой эмоциональный всплеск я и не удержалась, съехидничала, – а так ты и себя, и ребят только довёл бы до нехорошего финала, и в этом я вам помешала, да. Каюсь, прости.

Мунтяну сердито отмахнулся. Он был задумчив. Сидел, уставившись перед собой невидящим взглядом и что-то думал, думал.

Я понимала, что ему нужно время, поэтому пошла взяла Светке еще пироженку, а себе томатный сок. Немного подумала и взяла Мунтяну тоже томатный сок и два бутерброда с колбасой.

Вернулась и поставила на столе. Светка принялась уплетать «картошку» (Римма Марковна меня убьет, что я её перед ужином сладким накормила), а задумчивый Мунтяну, не глядя, машинально выпил томатный сок, съел бутерброды, а потом еще выпил и мой сок тоже.

Я усмехнулась.

– Лидия, что мне делать? – наконец отмер он.

– Как это что? – посмотрела на его напряженное лицо я, – жить дальше. Работать.

– Я не смогу просто так жить. Мне нужна идея. Чтобы гореть. Иначе я зачахну.

– Но я же дала тебе идею, – сказала я, – сделай нашу страну еще более великой! Устрани все недостатки, не сломав то, что уже есть. Приумножь богатства. Сделай так, чтобы люди еще больше гордились, что они – советские люди, а не стыдились своей национальности.

– Это всё красивые слова, – вздохнул Мунтяну, поднимаясь из-за стола, – это сделать невозможно. Ладно. Хорошо, что поговорили. Я буду теперь думать.

– Роман, не бывает ничего невозможного, – убеждённо сказала я, – если человек поставил цель и действительно хочет этого – он этого всегда достигнет. Не всегда быстро, но обязательно достигнет. Люди вон и без ног на Эверест поднимаются!

– Лида, я потерял всё! – нахмурился Мунтяну, – у меня нет ни работы нормальной, ни жилья! В моей трудовой книжке последняя запись об увольнении из депо «Монорельс» по собственному желанию, а потом – что я дворник в микрорайоне «Комсомольский». В моём личном деле, как мне шепнули, стоит большой крест. И вот что я могу делать?

– Всегда можно начать жизнь заново, – ответила я, – уезжай в другую местность, где тебя не знают, смени фамилию, женись и возьми фамилию жены. Получи новое образование. Которое поможет тебе реализовать твою идею. И берись, и делай!

– Хорошо, Лида, – кивнул Мунтяну, – я иду думать. Но у меня к тебе ещё много вопросов.

– Договорились, – согласилась я, – всегда рада поговорить с тобой. И ответить на твои вопросы.

Мунтяну ушел, я немного задумалась и тоже собралась вставать. И тут я увидела, какими огромными глазами смотрит на меня Светка.