Конторщица 5

Глава 21

Посреди стеклянной тишины что-то громко плюхнуло, от неожиданности все повернули головы к плите – это у Зинки выпала ложка из рук прямо в кастрюлю с борщом (полуведёрную, между прочим).

– Ба-а-атюшки! А вот и Лидка! – довольно потирая руки, громко нарушил звенящее молчание Петров, – ты всё слышала? Наша великая актриса теперь будет жить в твоей квартире со Светкой! Она так сказала.

– А перед этим она пару раз слетает на Луну и соберёт урожай яблок на Марсе, – в тон ему ответила я.

– Светлана – моя дочь и будет жить со мной в квартире её отца! – выпалила побагровевшая Ольга.

Я с демонстративной жалостью посмотрела на неё, показательно смерив взглядом сверху-вниз и снизу вверх. Она раздобрела, поправилась, обзавелась двойным подбородком – от былой «демонической» притягательности не осталось и следа. Вот что с женщинами делает сытая буржуйская жизнь и семейный уют.

– Ольга? – сделала «большие глаза» я. – Да нет! Не может быть!

– Что не может быть?! – сварливо спросила Ольга.

– Точно, это – Ольга, – с жалостью покачала головой я, – Что же с тобой случилось, Ольга? Небось дорвалась до свиной рульки с кнедликами? Или к пиву? Говорят, чехи мастера в этом деле.

– Ты о чём? – не поняла она.

Петров фыркнул.

– Да ты шире, чем выше, – изображая ошеломлённое изумление, продолжала нагнетать я. – Килограмм тридцать, небось набрала?

– На буржуйских харчах и не так наберёшь, – мстительно добавила от плиты Зинка, которая выудила-таки ложку другой ложкой и теперь дула на обожженные пальцы, – на свиноматку теперь похожа.

– На себя посмотри, корова! – вызверилась на Зинку Ольга.

– Теперь понятно, почему тебя муж выгнал, – покачала головой я, – а как с театром дела? Небось после Пражского национального театра тебя в наш с руками-ногами сразу забрали? Теперь ты будешь примой?

Оба подбородка и рыхлые щёки Ольги стали наливаться нехорошей краснотой, Зинка возле плиты обидно расхохоталась, Петров тоже звучно похрюкивал в уголке, и тут Горшков, прежде хранивший молчание вдруг сказал:

– Ты зачем сюда пришла?

– Захотела и пришла, – равнодушно пожала плечами я, – не твоё дело.

– Здесь наша жилплощадь. И мы тебя не приглашали, – заявил Горшков. – Ты не имеешь права врываться на чужую жилплощадь!

– Меня не надо приглашать, – отмахнулась от его обвинения, как от малосущественного, я, – у меня комната здесь. Так что прихожу сюда, когда считаю нужным.

– У тебя нет здесь комнаты! – завёлся Горшков.

– Комната Риммы Марковны, – напомнила я. – Напротив твоей.

– Но это не твоя комната! Я сейчас участкового позову!

– И загремишь очередной раз в дурку, – вздохнула я, – и когда ты уже ума наберешься, Валера? Уже четвёртый десяток пошел, а как был дураком, так и остался.

– Что здесь происходит? – неотвратимым айсбергом вплыла на кухню Клавдия Брониславовна, – почему такой шум? Ни минуты покоя!

– А вот припёрлась эта и шумит! – наябедничал Горшков, некультурно тыкая подрагивающим от волнения пальцем в мою сторону, – я и говорю, участкового надо вызывать!

– Ну почему же припёрлась? – Клавдия Брониславовна не могла отказать себе в удовольствии пропустить такое представление и щедрой рукой подлила масла в огонь, – Лидия пришла проведать комнату Риммы Марковны, правильно я понимаю?

– Совершенно, верно, – миролюбиво согласилась я.

– Но мне не понятно, с чего все подняли такой шум? – еле сдерживая злорадство, продолжала допрос Клавдия Брониславовна сахарным голосом, – ну пришла и пришла. Кричать-то зачем?

– Она оскорбляет меня! – выдала «перл» Ольга и метнула злобный взгляд в мою сторону.

– И что? – добавила медку в голос и изобразила вид наивной пятиклассницы Клавдия Брониславовна.

– Говорит, что я набрала тридцать килограмм!

– Врёт, – неодобрительно нахмурилась Клавдия Брониславовна и смерила Ольгу внимательным взглядом, – думаю все сорок пять будет.

– Да что вы все набросились на меня! – со слезами в голосе воскликнула Ольга.

– И поджарый живот без еды не живёт! – изрёк народную мудрость Петров и сам хохотнул над своей шуткой.

– Что? – не поняла Ольга.

– Хорошего человека никогда не бывает чуть-чуть! А потребность в пище сильнее любви! – добавил Петров.

– Они и видно, – заржала Зинка, снимая кастрюлю с плиты, – и заграничный пры-ы-ынц это понял, раз обратно отправил!

– Так, давай-ка, Ольга вернемся к главному вопросу, – прервала затянувшуюся коллективную истерику я и вернула разговор в конструктивное русло, – я тут краем уха услышала, что ты решила мою Светлану забрать?

– Света – моя дочь! – взвизгнула Ольга, голос её аж зазвенел. – Я её родила!

– Не спорю, – поморщилась я, – а потом довела до полного истощения и написала отказ. У меня все подтверждающие документы на руках.

– Я её люблю и скучаю за нею, – трагически заламывая руки, вскричала Ольга.

– Ты тут брось страдания Гамлета изображать, – не повелась я, – любишь Свету, говоришь? Ты когда в город вернулась? Неделю назад примерно?

– Полторы, – мстительно подсказала Зинка, гремя посудой.

– Тебе какое дело? – скривилась Ольга.

– Мне – никакого, – покачала головой я, – но вот вопрос, если ты так сильно соскучилась за Светой, то почему ни разу за эти полторы недели даже не попыталась её увидеть?

– Мне нужно было жизнь наладить, обустроиться, – фыркнула Ольга.

– Когда я зашла сюда, ты сидела на кухне и жрала это варево, – попеняла я, – что-то это мало похоже на налаживание жизни.

– Так что мне, с голоду умереть? – обиделась Ольга.

– Но ты же год дочери не видела! Соскучилась же, сама говоришь. И приезжаешь в город и спокойно занимаешься, чем угодно, вон болтаешь на кухне, даже не подумав узнать, как у нее там дела! Бред какой-то!

– Самая чистая любовь – это любовь к еде! – опять изрёк народную поговорку Петров.

– Я собиралась к Свете!

– Полторы недели аж собиралась, да?

– Я должна была подготовиться! И вообще, не лезь в наши отношения с дочерью! Мы сами разберемся!

– Ты совсем сбрендила, Ольга? – удивилась я, – я – опекун Светы. Официально. И именно я решаю, с кем она будет видеться и с кем не будет.

– Ты что, запрещаешь мне видеть дочь? – из глаз Ольги показались две слезинки, которые аккуратно потекли по щекам, не размазав тушь.

Всегда завидовала умению актрис так изящно плакать.

– Да, запрещаю, – сказала я.

На кухне опять воцарилась тишина. Все взгляды скрестились на мне.

– Ты за этот год ни разу даже не поинтересовалась, как у неё дела! – продолжала обличать Ольгу я.

– Я страдала в разлуке!

– Ты развлекалась в Праге! – отрезала я, – и когда у тебя было всё хорошо, ты даже не вспомнила о дочери. А сейчас, когда тебя оттуда выгнали – сразу заговорила о Свете, тем более что у неё есть квартира! Как тут материнской любовью не воспылаешь!

– Да ты… – выпалила Ольга, но я её прервала:

– В общем так, Ольга, – жестко сказала я, – мой тебе ответ такой: Светы тебе не видать! Никаких встреч. И квартиру ты не получишь. Валеев всё организовал так, что даже если ты и сможешь каким-то чудом отобрать у меня Свету, то квартира моментально отойдёт государству.

– Да как…! – ахнула Ольга.

– Но я тоже не зверь, Ольга, – тем временем продолжила я, – если ты возьмешься за ум, найдёшь нормальную работу, да хоть бы в той же библиотеке, наладишь жизнь, прекратишь блядствовать – так и быть, я позволю тебе иногда видеться и общаться со Светланой. Но сейчас даже на пушечный выстрел не подходи к ней! Иначе я тебя уничтожу! Ты поняла?!

– Это я тебя уничтожу! – заверещала Ольга, – не думай, что если меня здесь не было, то не найдутся защитники!

– Знаю я твоих защитников, – вздохнула я, – только твоё время ушло, Ольга. И красота, увы, ушла. Посмотри на себя в зеркало и сделай выводы.

– Ты меня ещё узнаешь! – прошипела Ольга, вскочила с табуретки и, бросив грязную тарелку на столе и растерянного Горшкова, выскочила из кухни, громко хлопнув дверью.

– Всем спасибо, представление окончено! – подвела итог дискуссии я и пошла домой.

Так как время еще было не позднее, решила по дороге домой заскочить к Быкову. Вдруг он задержался на работе.

Я-то, конечно, бахвалилась, но червячок сомнения в душе шевелился. Кто его знает, что там ещё Ольга вычудит. Мне скоро обратно в Москву, и ехать в таком тревожном состоянии – не вариант.

В приёмной «опиюса» сидела давешняя секретарша с овечьими глазами и кудряшками, и наманикюренными пальчиками ловко печатала что-то на машинке.

– Здравствуйте, Марина Игоревна, – сердечно сказала я и улыбнулась.

– Ой, Лидия Степановна! – не менее сердечно защебетала Мариночка. Она меня ещё тогда вычеркнула из категории конкуренток и, видя, что Быков имеет со мной какие-то конфиденциальные дела, решила вести со мной доброжелательно. – А Лев Юрьевич на партсобрании. Это надолго.

– Жаль, – искренне расстроилась я, – нужно было поговорить. Но ждать до полуночи я точно не могу. Мне на Москву скоро.

– Я скажу ему, что вы заходили, – захлопала ресницами Мариночка.

– А вы сами, Марина Игоревна? Разве ещё не идёте домой?

– Да нет же, – легкая мечтательная улыбка набежала на пухленькие губки секретарши, – я должна дождаться Льва Юрьевича. Вдруг поручение какое срочное.

«Угум, знаю я, какие у него к тебе поручения могут быть», – подумала я, но вслух сказала другое:

– Да я немного расстроена. Вот и хотела поговорить.

– Что случилось? – равнодушно спросила Мариночка, – я могу вам чем-нибудь помочь?

– Да чем вы мне поможете, – со вздохом сказала я и закинула удочку, – между нами говоря, вернулась Ольга.

– Какая Ольга? – спросила Мариночка, но, судя по появившемуся на щеках румянцу, о существовании Ольги в жизни «опиюса» ей было хорошо известно.

– Да есть тут одна такая… актрисулька, – махнула я рукой и развернулась, собираясь уйти, – вернулась недавно из Чехословакии и решила устраиваться здесь. Ищет теперь, как укрепить старые связи.

– Лидия Степановна, а хотите чаю? – взволнованным голоском, но решительно, сказала Мариночка, – Льву Юрьевичу из Въетнама привезли. Очень вкусный. Вы такого никогда не пробовали! А давно она приехала?

Следует ли говорить, что от такого прекрасного предложения милой девушки я не отказалась?

А дома я сказала Римме Марковне:

– Ольгу припугнула, с ее «опиюсом» почти разобралась. Теперь ваш черед, Римма Марковна. Запускайте через Нору Георгиевну весть о том, что Ольга приехала к Быкову. Пусть супруга тоже будет в курсе. Кто как не мы с вами, должны спасти женское счастье этой хорошей женщины?

Улыбка Риммы Марковны была больше похожа на оскал гиены перед прыжком.

Затем я позвонила Леониду.

И ещё раз позвонила – Будяку (ну а что, раз обещал, вдруг чем-то и поможет?).

В общем, как смогла – подстраховалась.

Римме Марковне было велено Светку водить в школу и со школы. И также на все кружки и секции. Она поохала, поахала, но согласилась.

Мы как раз обсуждали, как Римме Марковне совместить походы в школу и на рынок, как в этот момент в комнату влетела Светка. Она раскраснелась, и прямо с порога радостно выпалила: