Пожарная застава квартала Одэнматё

— Ну вот, как-то так. — Архивариус промыл горло чаем, закрывая тетрадку. — Теперь ты знаешь, как прилично уйти из жизни. Надеюсь, мое руководство тебе пригодится.

Он даже не пытался изобразить, что это шутка.

— Благодарю вас за науку, господин, — я поклонился, как мог, низко. — Отрадно быть уверенным в себе при последней обязанности в этом мире. Благодаря вам я стал лучше, чем был, и надеюсь, благородный господин, начертавший эти строки, безупречно воспользовался своим руководством.

— Он свалился с коня в грязь и утонул в луже, затоптанный вражеской конницей, — скучно отозвался господин архивариус. — Ты можешь быть свободен, а нас ждет много работы.

Секретарь проводил меня к выходу.

Я прошел молча, думая, что, возможно, не зря получил сегодня урок этикета. Что скоро он мне пригодится, когда придется отстаивать свою честь единственно возможным способом.

Я остановился около сваленной посреди зала кучи документов и произнес:

— Да, вижу, работы у вас тут на несколько дней.

— Сегодня закончим, — неласково отозвался секретарь.

— Тут за сколько лет-то? За все последнее правление?

— Это только последний год, — усмехнулся секретарь. — Успехов вам во всех начинаниях.

— А где ж у вас все это помещается? — как можно тупее, словно пьяный гость, не желающий уходить, спросил я.

А с секретаря словно маска спала, и он взглянул на меня с открытой усмешкой:

— Тут это первичное барахло вообще не хранят. Только наши чистовые списки. Все старые описи давно плесенью покрылись и их как раз во рву дожигают по приказу начальства ради очищения воздуха для общего здоровья.

Не помню, попрощался ли я с ним, когда помчался прочь.

Кажется, нет.

***

Костер во рву уже догорал.

Голоногий слуга-пехотинец, сидя на корточках, сверкая потом на голых бедрах, шерудил в жаровне кочергой.

На моих глазах последняя пачка бумаг полетела в огонь.

Кажется, с подавленным воплем, а может, и крича во все горло, я скатился по зеленому от свежих трав крутому склону рва, пробежал между выскочившими мне навстречу какими-то людьми и запустил руки по локоть в жаровню, хорошо, что одежда не для церемоний.

Я выбросил пачку из глубокого горячего пепла на траву и затоптал ее.

Услышав, как за спиной тихо лязгнул металл цубы меча по рту карпа — отделанному металлом устью ножен, я развернулся, смещаясь в сторону от возможного удара мечом по спине. Быстро огляделся.

Кроме слуги с кочергой тут еще трое: пехотинец с копьем, тоже слуга и еще двое рангом повыше, из Молодежи.

— Это еще что такое?! — выкрикнул один из них, помладше, порезвее, с пальцами на рукояти длинного меча. — Как вы смеете?!

Второй, постарше, выше и спокойнее, медленно положил руку младшему на плечо и негромко произнес:

— Погоди, дорогой. Дай мне возможность поговорить с ним. Я думаю, все разъяснится.

Младший в ответ только оскалился, так, словно изо всех сил удерживал меч в ножнах, ощущение мне знакомое, но пересилил себя, молодец, вышел из стойки и отступил.

Я, готовый вытолкнуть меч из ножен, убрал большой палец с цубы своего меча и тоже встал обычно. Но рядом с тлеющей пачкой документов. Я пришел сюда за ней. Это моя последняя надежда, и никому меня отсюда не сдвинуть.

Старший осторожно приблизился и произнес:

— Я понимаю, что вами движет. — Он на мгновение обернулся на младшего, внимательно рассматривающего крыши замка Какэгава надо рвом. — Я очень вас понимаю, но, увы, поздно. В этих бумагах нет ничего важного, ничего, что могло бы вам помочь, поверьте. Если желаете, убедитесь сами.

Я желал убедиться. Голыми руками я разодрал свернувшуюся от жара ткань упаковки, вытащил пачку листов, жадно впился глазами в столбики слогов.

Не то. Не о том. Даже год не совпадает. Ничего похожего ни на одной из страниц. Выронив листы, я подошел не чуя ног к жаровне. Она была полна жаркого пепла, который, когда остынет, ссыпали в ведра и выносили на поля крестьяне. Бумаги жгли тут не один день, и я опоздал уже давным-давно.

Я не мог нырнуть на дно этой раскаленной жаровни как сказочный герой и вернуть то, чего там уже не было. Опоздал.

Руки опустились. Я побрел прочь, видя только узкую тропу в траве на дне сухого рва.

Прежде чем взобраться вверх по склону, я обернулся. Старший из них как раз бросал собранные младшим листы в жаровню.

Взметнулось пламя.

Я отвернулся.

***

Господин старший садовник принял меня тотчас же, как я вернулся в сад.

— Болтают, ты весь замок обошел в поисках поддержки? Нашел?

— Простите меня, господин. Не нашел.

— Да. Предопределенность. Никак не вырваться из нее. Что ни делай, а результат один.

— Господин мой… Разве мы не можем сделать хоть что-то?

— Давно ты был так дерзок, Исава, я уж и не чаял видеть тебя таким вновь, — почти одобрительно отозвался господин старший садовник. — Что мы могли бы сделать, по твоему мнению?

— Мы могли бы кого-то убить. Не Накадзима…

— А. Да. Мы же воины. Воины убивают. Ну вот мы и делаем, что умеем, не так ли? Похоже, тут-то и есть наше несчастье, Исава. Мы воины. Ну, вот, положим, мы начнем делать, что умеем, ты же видел сам, чем это кончается? Убитые люди и сожженные города. Этот человек, который приходил к нам, Юи Сосэцу, ты помнишь же его? Он предлагал нам это. И мы отказались. Мы уже ученые, мы это уже пробовали.

Но Юи получил то, что хотел, только не от нас. А от них. Мы ничего не получили. А больше потеряли.

Да, наверное, следовало прилагать больше усилий. Стоило бы учиться стихосложению, различению ароматов, разбираться в тканях и вообще больше походить на женщин, тогда бы у нас было будущее.

Но мы не такие, и мы отступаем. Мы потеряем место на пороховых мануфактурах, теперь его займет другой человек. Их человек. А мы можем только сохранить достоинство. Единственное, что у нас остается. Последнее, за что нас уважают. Нам всем потребуется много усилий, чтобы с достоинством уйти.

Это то, что мы можем сделать для Накадзима. Он не всегда был нам другом. Но он наш соратник, мы должны помнить об этом.

И я надеюсь, что однажды именно ты, Исава, будешь рядом со мной в такой же важный момент.

Я в молчании склонил голову. Мне было стыдно. Я действительно метался по замку, как напуганный мальчишка. И чего я добился? Все решили, что я пытаюсь уклониться от своих обязанностей? Как стыдно...

Затем старший садовник милосердно прервал мое униженное молчание, попросив меня показать лезвие моего единственного меча.

Господин старший садовник раскритиковал меч, совершенно справедливо раскритиковал — действительно, совершенно безымянный, лезвие без дол, линия закалки неубедительна. Простое лезвие для простого человека.

Он забрал его у меня и отдал мне свой Хання-Син-Кё — меч Огненной Сутры. Я видел это сокровенное сокровище ранее, очень давно. Слышал я, что меч его был шедевром непревзойденной кузнечной семьи Мицутада — и мне стало очень не по себе.

Он рисковал, мой хозяин, господин старший садовник, поборник старины и древнего благородства.

Он рисковал никогда не получить свой меч обратно — может пройти доказательством вины по моему делу и навсегда сгинуть в канцелярии Ставки. Или всегда есть возможность грубой ошибки, неладной неудачи кайсяку — и меч будет опорочен. Но старший садовник был решителен и фактически приказывал, прямо-таки беря ответственность на себя.

— Думаешь, зачем я дал тебе свой меч? — спросил господин старший садовник. — Может статься, это лучшая судьба для столь почтенного оружия. Не на полке в почетной нише. А в последнем нашем бою, который, я боюсь, мы все проиграем.

Пока ты бегал, ко мне приходили люди, которых ты растревожил. Не скажу, что мне что-то удалось переменить. Накадзима должен умереть. Но его семья останется в его доме и сможет пользоваться благами нашего города. Им будет тяжело. Но они выживут.

Не подозревал в нем такой тяги к красоте духа. Либо все это признаки какой-то невидимой мне борьбы в руководстве княжества, о которой лучше и не знать. Я очень сдержанно относился к господину старшему садовнику в то время, что работал под его началом, — садовником он мне казался нерешительным и недостаточно гибким для того блестящего воина, которым он показал себя когда-то. В нашем саду он был сторонником проверенных столетиями решений и не был склонен к какой-то новизне, если та не была упомянута в древней «Сакутэй-ки» — «Тайной книге садов», написанной еще в эпоху войны Гэмпэй. Вероятно, потому он и дал мне свой меч и осенил это дело своим авторитетом — это было правильно с точки зрения былых, легендарных времен.

Он спокойно прервал бурный поток моих благодарностей и отправил скорее приступать к тому делу, что ожидало меня.

И я отправился.