Самый лучший комсомолец. Том пятый

* * *

Прием в честь завершения нашего визита давали непосредственно в резиденции Мао, императорском дворце Запретного Города. Присутствуем не только мы, но и делегации всех нашедшихся в Правительственном квартале посольств — в том числе вражеских.

Шестичасовой концерт наших музыкантов прошел на ура, был показан на телевидении, а пластинки Цзян Цин обещала пустить в производство в самое ближайшее время. Народу на стадионе в тот день собралось десятки тысяч, и они натурально сходили с ума от свалившегося на них культурного шока.

Зал для приемов — роскошен: сияет золотом, украшен красными стягами и портерами Мао и Ленина. Хозяева приема — Кормчий с Женой — выглядят скромно: в темно-зеленых, полувоенного образца камзолах, и это задает стиль остальным. Мужской костюм уместен почти всегда, а вот дамам пришлось отказаться от платьев, отдав предпочтение парадно-офисному стилю.

Кормят тоже отлично — на укрытых белыми скатертью столах, помимо любимой Мао свининки в остром соусе с перцем наличествуют и вполне съедобные для неподготовленного человека блюда.

Прямо сейчас мы с Вилкой, стоя у колонны в поле зрения «Девятки» и китайской стражи (буду все азиатские охранные службы так называть), общаемся с носатым, смуглым и лысеющим французским послом.

— …и ваш визит был бы очень уместен, — закончил он пространно приглашать меня в гости в рамках развернутой Фурцевой программы.

— А разве такого рода приглашения не должен делать месье Сейду? — спросил я, имея ввиду посла Франции в СССР.

Пусть как все на прием записывается.

— Просто позволил себе воспользоваться удобной возможностью, — с улыбкой покачал он головой.

Я не хочу, но и обижать нельзя — мало ли как сложится.

— Я бы охотно посетил вашу страну — там есть Лувр и другие интересные места, но за одним из покушений на меня стояли ЦРУ, а ваша страна — член блока НАТО.

— Южная Корея… — начал было он, но был бессовестно перебит.

— Все лишь удобные пешки, — покачал я головой. — Извините, месье Легран, на нас смотрит многоуважаемый товарищ Мао, и я не могу себе позволить проигнорировать его сигнал, — и мы с Виталиной пошли к окруженному свитой хозяину дома, о чем-то жизнерадостно болтающим с Громыко, Фурцевой и американским послом. Последние выглядят не менее жизнерадостно — профессионалы. В руках у всех, понятное дело, бокалы — сам Мао пьет окрашенную для вида воду.

У никогда не пьянеющего Сталина подсмотрел, видимо.

Клипешник, для которого пришлось вскрывать отечественный спецхран — наши киношники записали эпохальную речь Мао в 49-м на цветную пленку — вождю и его жене понравился, что прямо сказалось на отношении ко мне — теперь в любимчиках хожу. Саму пленку из архива (для себя сделали пару копий) Громыко подсуетился преподнести в качестве подарка. Меня Мао в ответ наградил настоящим артефактом — лично переписанным высоко каллиграфическим почерком древним китайским стихотворением на свитке пергамента. Повешу на стену кабинета — прикольно, у кого еще такое есть?

— Вот такую молодежь способны выращивать коммунистические государства, — заявил вождь американскому послу, положив руку на мое плечо.

Присвоил, получается. Точнее — обобществил, он же марксист!

— Могут ли похвастаться такими семенами капиталистические плоды, мистер Макконахи?

Черноволосый, с безукоризненной укладкой американец легко сохранил на лице приятную улыбку:

— Не могу ручаться за всех, но в нашей стране хватает талантливых людей. Мы — нация мечтателей…

Мао очень по-хамски не дослушал и перебил:

— Обидно, наверное, мечтать о присутствующих здесь прекрасных дамах, когда мужские силы иссякли.

И ехидненько так заржал вместе с женой, свитой и некоторыми представителями иностранных дипкорпусов. Кто любит американцев кроме идиотов и специально оплаченных людей?

Просто демонстративно опускает бедолагу на глазах у всех. Точнее, на глазах у нас, чтобы видели и ценили. Впрочем, это только перевод звучит грубо, а точную фразу Мао перевести нельзя, но там как бы и ничего такого — просто спросил о здоровье.

Переводчик шепнул на ухо Громыко и Фурцевой перевод, я сделал тоже самое для Виталины. Андрей Андреевич услышанному не обрадовался — по принципу «мы можем стать следующими» — а Екатерина Алексеевна закусила губы, чтобы не рассмеяться тоже.

— Нашими химиками недавно было запатентовано и запущено в производство новое лекарство под названием «Сиалис», — влез я. — Оно замечательно помогает при мужских недугах. В вашей стране оно успешно продается, мистер Макконахи.

Мао со свитой заржали еще ехиднее, Громыко смерил меня недовольным взглядом. Ну простите, не все тут профессиональный дипломаты.

Дипломат, даром что с Алабамщины, подачу перенес стоически, с улыбкой ответив:

— Здесь действительно собралось очень много прекрасных дам, но дома меня ждет любимая Маргарет, которой и достаются все мои мужские силы. Вот она, — он залез во внутренний карман и достал из бумажника фото, где он стоит на фоне домика формата «американская мечта» с миловидной блондинкой средних лет. Между ними — пацан лет трех.

Любят эти американцы фотографиями семьи в лицо тыкать.

— Жаль, что малыш слишком мал, чтобы отправиться во Вьетнам героически погибать на смазанных дерьмом бамбуковых шипах ловчей ямы за сохранность лица мистера Никсона, — вздохнул я.

Посол с непроницаемой рожей убрал фото на место. А чего ему? У высокоуровневых чинуш эмпатия атрофируется — не сам же он по джунглям бродит.

Мао гоготнул и поведал:

— Вьетнамские товарищи знают толк в партизанской войне — когда-то она принесла победу и мне, так что я знаю о чем говорю.

— К сожалению, соотношение производительных сил в этой несправедливой бойне несоизмеримо, поэтому вьетнамским товарищам приходится побеждать большой кровью, — приуныл я.

Жалко Вьетнам.

— Любые потери оправданы, если в конце — победа! — заявил Мао. — Здесь слишком шумно, чтобы говорить о такой сложной для понимания вещи как производительные силы. Идемте туда! — указал на нависающий над залом, сейчас пустой балкон.

Сменив бокалы и прихватив пяток официантов — Великого кормчего один человек никак не обслужит — мы по устланной коврами лестнице пошли наверх. Американский посол увязался следом — он же функция, самоуважение ему непозволительно, придется дальше клоуном работать ради возможности погреть уши.

— Не хватит и жизни постичь великое учение Маркса, — распинался по пути Мао. — И одновременно оно доступно для понимания любым, кто хочет его понять.

— «Капитал» — величайшее оружие пролетариата, — согласился я. — Перед отъездом из родной страны я имел честь ужинать с молодым ученым — Владимиром Васильевичем Крыловым, кандидатом наук и философом.

Пиндос навострил довольно-таки лопоухие уши, Громыко на всякий случай показал предупреждающий взгляд.

— Он много времени посвящает осмыслению теории производительных сил, — продолжил я. — Несмотря на молодость и малую научную степень, он смог заинтересовать меня некоторыми тезисами. Могу ли я узнать мнение политического деятеля вашего уровня на их счет, многоуважаемый товарищ Мао?

— Мы многое почерпнули из трудов Советских философов, — поощрил он.

На балконе он встал к перилам, меня поставил рядом, немножко подвинув не показавшую обиды таким отношением жену.

— Тезис первый: характер и структура производительных сил определяют характер и структуру производственных отношений.

Великий Кормчий взял долгую паузу на размышление. На лице Макконахи читалась скука — думал услышать ценную информацию о талантливом ученом, а получил порцию марксистской теории.

— Продолжай, — не став отвечать, величаво кивнул Мао. — Я не могу сделать выводы лишь по одному тезису.

— Извините, вы правы, — слегка поклонился я. — Распределение факторов производства определяет и объясняет распределение продуктов труда.

Громыко успокоился — какие тут нафиг секреты Родины? Екатерина Алексеевна смотрела на меня с гордостью — вон какой умненький мальчик тут у нас!

— Далее — в рамках собственности на факторы труда отношения по поводу средств труда определяют…

Тут стоящий совсем рядом американский посол, пустив пену ртом, прыгнул на меня, нацелившись руками на горло. КГБшные тренировки это вам не фунт изюма, поэтому я увернулся, и мистер Макконахи влетел прямо в опешившего и настроившегося на долгое и вкусное обсуждение марксистской теории Мао. Кормчий, даром что для китайца высок и толст, по инерции перевалился через ограждение и рухнул вниз.

Тут я вспомнил, что под балконом, вообще-то, стоят Советские и Китайский флаги, основой которым служат классические флагштоки.

Сделав над собой усилие, я посмотрел вниз — тело одного из крупнейших политических деятелей двадцатого века висело на китайском флаге, красуясь наполовину вылезшим из-под левой лопатки — повезло, мог бы умирать долго и мучительно — окровавленным наконечником флагштока. Жаль, он только-только начал мне нравиться.

— Бах! — китайский охранник оказался быстрее наших и прострелил начавшему разворачиваться на меня послу голову.

— Спокойствие, товарищи! — попытался Громыко взять ситуацию под контроль, пока тело мистера Макконахи оседало.

Не тут-то было!

— Это ты должен был сдохнуть! — кинулась на меня Цзян Цин.

Наша охрана — частично перетягиваясь с охватываемого мертвой тишиной (дипломаты к панике мало склонны) первого этажа — бросилась наперерез вдове Мао, кинувшейся на меня с исказившимся от ненависти и страха лицом.

Да почему я всегда крайний?!

Тетку перехватили китайцы, и первым сориентировавшийся Линь Бяо скомандовал:

— Увести ее, задержать всех американцев и англичан!

Какое трогательное умение молниеносно находить корень всех бед! Повернувшись к нам, пока на фоне утаскивали в один из двух уходящих с балкона коридоров Цзян Цин, он отвесил низкий поклон:

— Мы глубоко сожалеем о халатности нашей охраны, допустившей такой досадный промах! Но кто мог ожидать, что этот презренный пёс, — плюнул на труп мистера Макконахи. — Начнет кусаться?!

— Мы просим содействия в отбытии в наше посольство, — спокойно попросил Громыко. — И содействия в его охране. От лица Советского союза позвольте принести китайскому народу глубочайшие соболезнования — гибель великого Мао Цзэдуна — глубочайшая потеря для всего человечества, и я останусь здесь, чтобы разделить с вами скорбь.

— Мы глубоко ценим исторические дружеские отношения между нашими странами, — заверил товарищ Линь. — Окажите товарищам содействие! — скомандовал набежавшим на балкон китайцем.

Меня, Фурцеву и Вилку заключили в «коробочку» наши, их в «коробочку» взяли китайцы, и мы направились во второй коридор, а где-то там, в зале для приемов, раздавались крики «Отдавай плёнку, никто не должен увидеть Председателя таким!».