Дохлый таксидермист

Приблудный вытаращился на него, но потом вроде взял себя в руки и даже неловко потрепал Женю по плечу – в тот миг, когда наступило короткое облегчение.

– Странно, почему вы не посинели, а покраснели, – пробормотал он. – Удавленники, они же синеют.

Петров не нашелся что ответить. Он смутно помнил, что цианид работает по-другому, но как? Ему совершенно не удавалось сосредоточиться – да и ситуация, мягко говоря, не располагала к долгим беседам. К тому же Женя не был уверен, что Приблудному в принципе требуется ответ.

Ванюша протянул руку, потрогал мокрый от пота лоб Петрова тем жестом, которым обычно проверяют температуру:

– Ну, жара-то нет, – он вытер руку об штаны, – значит, оно еще ничего. Вы это, лежите, а я пойду, мне нужно к Учителю.

Женя не сразу понял, что от него хотят. Лежать? Ждать?

«Одному?»

Он не хотел оставаться один – что будет, если он опять не сможет дышать? – но Ванька уже отвернулся и побежал куда-то. Кажется, назад в дворницкую, а, может, и нет – это, конечно же, больше не имело значения. Приблудного больше не было рядом, и Ильфа тоже, и даже Распутина, будь он неладен.

Вообще никого.

Петров остался один.

***

21.08.1942

г. Москва, во дворе дома по ул. Средний каретный переулок, 4

Имя: данные изъяты

Помню, не так давно я собирался отбиваться от дорогого начальства своим любимым ножом.

Кажется, пришла пора запастись чем-то более эффективным, потому, что после сегодняшнего фиаско он, возможно, захочет меня пристрелить. А орать уж точно будет, как ненормальный.

Потому, что у меня опять начались сложности с Евгением Петровым!

Теперь я понимаю ребят из Ростова и Ташкента. Проклятый писатель вроде ничего такого не делает, но так раздражает!

Я планировал подстеречь его в коммуналке, благо соседи обычно ничего не замечают, напроситься в комнату под предлогом «важного разговора», отвлечь чем-нибудь и оглушить.

План был рискованным. Я ни за что не решился бы проделать такой фокус с Гансом Гроссом, потому, что этот параноик избегает поворачиваться к кому-то спиной и постоянно зыркает туда-сюда своими подозрительными глазами.

Но Петров казался таким открытым, искренним и доверчивым! Совсем как обаятельный седовласый профессор Воробьев, без колебаний открывающий дверь малознакомым людям. Как говорится, хорошего человека и убивать приятно. Я думал, что с нашим писателем тоже не возникнет проблем.

Как бы не так!

Сначала выяснилось, что Петров всюду таскается со своим еврейским соавтором. Вот, в среду он поехал домой один, и чего? Стоило подняться в подъезд, как меня обогнал встрепанный Илья Ильф со словами «Женя, я ненадолго, буквально на полчаса».

На полчаса, как же!

Я подождал полчаса. Потом еще час. Дальше я торчал во дворе у Петрова просто из принципа. И что же? Когда я уезжал в час ночи, Ильф еще там сидел!

О том, как Петров уворачивается от летящих в голову кирпичей, я вообще молчу! Хотя я, конечно, не слишком старался. Заметил, что цель ходит в столовую мимо стройки, пробрался на третий этаж, скинул кирпич и понаблюдал, как писатель падает в сторону, словно при артиллерийском обстреле, и закрывает руками голову. И как Ильф потом матерится.

С ними был еще кто-то третий, он пинал упавший кирпич и вопил, что пойдет разбираться с работягами, так что я не стал там задерживаться. Заметил только, что Петров целый и невредимый: товарищи помогли ему встать и бережно отряхивают от дорожной пыли.

В следующий раз я подкараулил Петрова у кинотеатра. О том, что журналисты собрались в кино, я узнал от Ганса, который ворчал, что они, кажется, обозрели и переносят встречи из-за какой-то ерунды. В порядке поддержания разговора я спросил, какой такой фильм может быть важнее расследования, получил ответ и узнал расписание в ближайших кинотеатрах (к счастью, их в Москве не так много).

Я подошел к концу фильма и сразу заметил у входа Ильфа. Его приятель стоял чуть поодаль, спиной ко мне. Медлить было нельзя, я натянул на голову мешок, накинул сверху капюшон…и чуть не прибил обрезком водопроводной трубы постороннего мужика! Привык, что к Илье Ильфу непременно прилагается Евгений Петров! А тут он решил изменить своим привычкам и потащил в кино кого-то другого.

Нет, я, конечно, не совсем идиот, я спросил: «Вы Петров?», и этот придурок ответил «да»! И только потом разглядел лицо! Уже во время замаха! Так что ему тоже немного прилетело трубой, но вскользь – я не сумел сдержать руку. Да и, честно говоря, не хотелось, уж очень эта зараза мне подкозлила.

Дело шло к тому, что проще поубивать пол-Москвы, чем добраться до одного-единственного журналиста. Я решил отвлечься на новую цель.

Отвлекся, угу.

Стою сейчас у помойки и мрачно наблюдаю, как человека, который доставил мне столько хлопот, под ручки вытаскивают во двор и осторожно усаживают спиной к стене. Петров явно не в порядке, но на пьяного он не похож. Подробности мне не видно, но подходить ближе я не рискую и вообще делаю вид, что пришел порыться в помойке.

А потом я слышу голос Ильи Ильфа:

– Мы не нашли сахар, антидотов от цианида у нас, естественно, нет, и Учитель тоже куда-то исчез! – взволнованно говорит Ильф, и мое настроение портится еще больше.

Смерть Петрова от цианида это последнее, что нам надо от этой истории!

Яд предназначен для кое-кого другого, а мерзкому журналисту положена черепно-мозговая травма со смертельным исходом. Ну, или авиакатастрофа, но у меня нет таких возможностей.

Осторожно разглядываю товарищей Петрова: кроме Ильфа, вокруг него суетится тот тип, которому прилетело арматурой. Я тут недавно вспомнил, что как-то видел его у Ганса. Еще один любитель псевдонимов: Приблудный или Пребледный. Не очень известный.

Короткий обмен репликами на тему антидотов от цианида и того, кто останется с подыхающим бедняжкой Петровым, и Ильф бежит вызывать врача. Я едва успеваю засунуть голову в мусорный бак и сделать вид, что ищу, чем там поживиться.

Журналист пробегает мимо, его товарищ остается с Петровым. Тот какое-то время корчится, хватая ртом воздух, как при удушье, потом успокаивается.

Товарищ, ушибленный арматурой, наклоняется, трогает ему голову, и, убедившись, что Ильф исчез с горизонта, тоже уходит.

Петров, еще живой, что-то бормочет, тянет руку, чтобы схватить его, но не успевает и валится на бок. Приблудный, или как там его, тоже проскакивает мимо меня, но бежит не за Ильфом, а в противоположную сторону.

Провожаю его взглядом и снова смотрю на Петрова. Тот так и лежит на боку. И что? Неужели он все-таки сдох, и мне нужно ждать выволочку?

Прикидываю, что делать. Задание-то никуда не делось. Живой или мертвый, он должен быть с дыркой в черепе!

Решаю подойти поближе и посмотреть. Для безопасности надеваю на голову мешок из-под картошки и нащупываю кусок водопроводной трубы в кармане ветровки. Не зря захватил.

Подхожу ближе, разглядываю Петрова с расстояния в пять шагов, и пару секунд борюсь с желанием пнуть эту сволочь, которая мало что живая, да еще и в сознании!

Лежит на боку, положив голову на руку, дышит с явным трудом, морда красная, глаза мутные, но ведь, падла, моргает!

Стою и пытаюсь решить, что с ним делать.

Вроде как можно достать арматуру и того… закончить. Дырка в черепе будет, вот только проблема в том, что в газетах все равно напишут про цианид. Уверен, ни одна журналистская падла не пройдет мимо такого пикантного нюанса.

А если я правильно понимаю замысел дорогого начальника, все эти пляски с арматурой нужны для того, чтобы в газетах писали «Петров умер так, как в прошлой жизни»! Но ведь в прошлой жизни его ничем не травили! Прекрасное убийство будет испорчено, и еще неизвестно, как это повлияет на… доступ к следующей цели.

Еще можно спасти его. Снять мешок с головы, подойти к Петрову, сесть рядом, подержать за руку, подождать Ильфа с врачом или позвонить Гансу Гроссу, чтобы тот притащил антидот.

Уверен, Ганс будет в восторге. Мы с ним как-то беседовали про яды, он рассказывал и показывал, что и как нужно давать. Вот только придется объяснять, как я тут оказался. И когда я все-таки доберусь до Петрова, Ганс радостно запишет меня в число подозреваемых.

Еще можно уйти, и пусть будет, что будет. Наверно, это проще. Помрет так помрет, а начальнику я скажу, что за Петровым я не слежу, и я нанимался убивать его, а не спасать от конкурентов, которые решили испробовать на нем цианид. И вообще, скажу, я не знал! Начальник, конечно, будет орать. Но он и так орет постоянно, и с этим ничего не поделать.

В общем, вариант «просто уйти» явно выигрывает. Не нужно мне в это ввязываться. В моей жизни и так слишком много Евгения Петрова, и я не его соавтор, чтобы это терпеть.

Оглядываюсь, намечая путь к отступлению, и пеняю себе за то, что надел мешок. Петрову все равно не до разглядывания моего лица, он выглядит так, как будто вот-вот помрет. Хотя, может, я просто редко вижу отравление цианидом. Возможно, так выглядеть это нормально. Надо как-нибудь выяснить это у Ганса.

Решено. Ухожу.

Петров за спиной хрипит и чем-то шуршит, и слышится это так, как будто…

Оборачиваюсь. Да, точно: ему чего-то приспичило поползти следом. В мутных карих глазах непонимание пополам с ужасом.

И упрек.

Чего он там бормочет? Почему я ухожу? Разве я не могу остаться и побыть с ним немного?..

Кажется, Петров принимает меня за кого-то другого. Возможно, за Ильфа, тот вроде тоже был в коричневых брюках, в таких сейчас пол-Москвы ходит.

Возможно, он уже кроме брюк ничего разглядеть и не может.

Я вот так не подписывался. И мне все равно придется его убить, так что последнее, что мне нужно…

Нет, это невыносимо!.. Я злюсь на Петрова, и на себя, и на Ильфа, который шастает не пойми где, и на моего заказчика – но больше все-таки на Петрова. Какого черта он вообще сюда влез?!

Срываюсь.

Пинком переворачиваю эту сволочь на спину и наступаю ногой на горло. Петров хрипит и хватается за мою штанину. Вот это другое дело, не то, что раньше. Снова вытаскиваю из кармана кусок трубы.

Я решил.

Сейчас.

Теперь эта скотина сопротивляется, пытается убрать мою ногу, и я нажимаю сильнее. Совесть больше не мучает, он ведь и вправду сам во всем виноват. Я ведь пытался закончить все быстро и безболезненно! Еще в прошлый раз… в три прошлых раза! Он сам во всем виноват!

Петров очень быстро теряет силы, его движения становятся конвульсивными. Наконец-то. До чего же приятно смотреть, как стекленеют расширенные от ужаса глаза…

Опомнившись, убираю ногу. Петров затих: без сознания. Или мертв.

Я не хочу проверять.

Мне плохо. Меня трясет.

Я ухожу, постоянно оглядываясь на неподвижное тело – никак не могу заставить себя вернуться и хотя бы пощупать пульс. Выбрасываю в контейнер дырявый мешок из-под картошки, выхожу во двор и ненадолго останавливаюсь, вспоминая, где купить что покрепче.

Мне срочно нужно напиться. Напиться – и вычеркнуть из памяти этот кошмар.

Пожалуй, надо быть честным хотя бы с самим собой. В какой-то момент я действительно пожалел Петрова, только проблема совсем не в жалости. Воробьева я тоже жалел, и что?