Батальон, к бою!

* * *

Алексей, сидя у двух горевших свечей, в который раз уже перечитывал письмо из дома. Катарина скучала, да и как ей было не скучать там, в провинциальной России, вдали от всего привычного и своего? Дети росли. Старшие носились на улице вместе с дворовыми ребятами, а младший вот только-только начал уверенно ходить. Илья недавно пришел с разбитым носом и ни в какую не захотел признаваться, с кем он подрался. Настя занимается науками гораздо прилежнее своего старшего брата и уже пытается болтать на французском и немецком языках. Очень сильно в воспитании детей и вообще в присмотре за ними помогает Анна Петровна. Она вот уже год как совсем переехала в поместье из Козельска, чему Катарина безмерно рада. Дядьки-ветераны пытаются постоянно ей давать отчеты по хозяйству, но так как она в этом не сильна, то разбираться со всеми этими отчетами придется уже самому Алексею. Очень беспокоит Курт, он так и не пришел в себя после смерти Варвары, замкнулся и большую часть времени проводит в своей мастерской. А в остальном все у них ладно. Вот только очень-очень скучают по мужу и папе…

Негромкий стук в дверь вернул Алексея в этот мир из того, где он был только что рядом со своими близкими.

– Господин подполковник, разрешите? – На пороге стоял Самойлов.

– Заходите, Николай. Плащ свой сюда вешайте, – Лешка показал на набитые в стене гвозди. – У меня чай уже закипает, так что вы вовремя, проходите к столу, сейчас вместе чаевничать будем. Теща пирог с рыбой испекла. Вы, сударь, любите пироги?

– Да я сытый, Алексей Петрович, не извольте беспокоиться, – все мялся у порога молодой офицер.

– Капитан-поручик! – повысил голос Егоров. – А ну-ка быстро к столу! – притворно нахмурившись, рявкнул Лешка. – Все бы ему перечить старшим. Ох уж мне эти господа гвардейцы!

Самойлов быстро подскочил к скамейке и мигом уселся на указанное ему подполковником место.

– Не-не-не, я, ваше высокоблагородие, дисциплину блюду. Как скажете! Я уже у стола!

– Ну, вот, то-то же, – улыбнулся хозяин дома. – Минуту подождите, сейчас кипяток налью. Может, вы со сладким, с вареньем или медом предпочитаете чай? Теща у меня прекрасное абрикосовое варенье в прошлом году сварила, – и загремел, переставляя горшочки в большом деревянном шкафу.

– Алексей Петрович, да я поговорить к вам только, – пробормотал смущенно Николай. – Мне очень нужно.

– Ну, вот, чай попьем, пару кусочков пирога откушаете, голубчик, вот тогда и поговорим, – с усмешкой сказал командир батальона. – Какие же могут быть разговоры, да на пустое брюхо? Давайте-давайте, ешьте, господин капитан-поручик, для молодого это вовсе даже и не еда, а так, одна лишь забава.

– В горло не лезет, не могу я, пока не объяснюсь, – мотнул головой Николай. – Позвольте мне, ваше высокоблагородие?

– Ну, если совсем не лезет, так чего уж, тогда давай, – вздохнул Егоров. – Что там у тебя стряслось, Николай?

– Господин подполковник, я считаю свое кавалерство и представление к новому чину незаслуженным. – Самойлов попробовал было вскочить со скамейки, но плюхнулся обратно на свое место после грозного кивка командира.

– Поясни-ка, что ты имел в виду? – Алексей, откинувшись на спинку своего массивного дубового стула, пристально вглядывался в глаза молодого офицера.

– Там, под Кинбурном, где мы весь день бились с турками, были офицеры, которые гораздо больше моего заслужили этот крест, – медленно проговорил Самойлов. – И проку от их командования было больше, и геройством своим они меня превзошли, и старше, гораздо опытнее меня, а вот же кавалерство мне только досталось. Да и чин этот, через ступень полученный, тоже меня тяготит. Вот как мне в глаза вам и всем другим теперь смотреть? Все ведь в один голос скажут, что племянник у знатного дядюшки все эти отличия для себя выпросил.

– А ты с Григорием Александровичем-то сам об этом говорил? – с усмешкой спросил Егоров.

– Да разве же с ним можно разговаривать? – вздохнул Самойлов. – Подзатыльник мне дал и дураком еще обозвал. Собирайся, говорит, обратно в свой гвардейский полк поедешь. Отпуск возьмешь, подлечишься немного, через годик с капитанством роту получишь, а там совсем немного – и штаб-офицерский чин уже не за горами. У тебя теперь, дескать, такой послужной список имеется, что к тридцати годам можно смело в полковники выходить.

– Ну а ты что? – Алексей внимательно слушал молодого офицера.

– А что я? – пожал тот плечами. – Не хочу я в гвардию, господин подполковник, во всяком случае пока. Здесь вот война настоящая идет, а не там в столице. Через месяц, не более, наш батальон вместе со всей армией на Очаков пойдет. А как же рота, как же солдаты там без меня? Да на кого я их оставлю? На унтера-недоросля, прибывшего из поместья?!

– Ну, ты это, на недорослей-то не очень напирай! – рассмеялся Егоров. – Я ведь и сам точно таким же семнадцать лет назад перед Кагулом в войска из батюшкиного поместья приехал.

– Ваше высокоблагородие, господин подполковник! – воскликнул Самойлов. – Да вы что, я вас вообще не имел в виду. Да это я так, просто, к слову пришлось. Простите дурака великодушно!

– Да понял я, понял, шучу! – махнул рукой, рассмеявшись, Алексей. – А если хочешь, то и серьезно тебе скажу. Знаешь, Николай, еще год и даже, наверное, всего полгода назад я бы точно сказал, что все тобою сегодня полученное – и правда не по заслугам. Да, ты, конечно, молод, и есть офицеры, которые достойны высокой награды никак не меньше. Но и тебе теперь краснеть совсем даже не за что. Этот Георгиевский крест твоей собственной кровью заработан, и геройство свое ты проявил в бою не менее всех других. А то, что отмечен был так высоко, ну так что же с того? Это хорошо и для тебя, и для того воинского подразделения, в котором ты сейчас служишь. Вообще-то все ордена лично от государыни императрицы достойным офицерам жалуются, а вовсе даже не от князя Потемкина, каким бы их светлость и ни был великим человеком. Так что нечего мне тут крамолу разводить, заслуженно – незаслуженно. Заслуженно, Николай, вполне себе даже заслуженно! И ходатайство на твое кавалерство я же сам лично и писал. Да-а, а что ты сейчас так глазами хлопаешь?! Писал, потому как посчитал достойным отметить тебя за твою геройскую доблесть и отвагу. Правда, вместе с тобой я и еще за семерых своих офицеров ходатайствовал, а дали «Георгиев» только вам двоим: тебе да Милорадовичу. Ну, что сказать, значит, там, наверху, виднее. По поводу получения чина выше через ступень – тут тоже все просто. Вообще, гвардейский чин – он завсегда по своему статусу был выше общеармейского. А то, что вы с Радованом при поступлении к нам в батальон все при тех же подпоручиках остались, так это, считай, мы сейчас и поправили. А тебе еще и плюсом следующий чин за орденское кавалерство прибавился. Так что тут тоже все вполне честно. Но самое важное для меня, Николай, – это то, что ты самым что ни на есть настоящим, боевым офицером теперь стал. Уважающим и ценящим не только себя, но и своего подчиненного, простого русского солдата. Вот ты даже уйдешь со временем на гвардейскую службу в столицу, подлечишь там ногу и снова на балах щеголять будешь, а ведь все равно человеком останешься, а не той, прости меня за грубое сравнение, пустой бестолочью. Помяни мое слово, капитан-поручик Самойлов, придет время – и гвардии еще предстоит, как при царе-батюшке Петре, покрыть великой славой свое имя на полях сражений. И кровь ей придется изрядно пролить в бою с врагом, сражаясь за Родину. И очень хорошо, что ей будут командовать вот такие молодцы, как ты! А рад, что все это не зря! Так, а вот теперь ешь давай! – Алексей кивнул на лежащий перед Николаем кусок пирога. – Сейчас я тебе еще чая горячего подолью. Остыл, небось, пока мы тут с тобой разговаривали?