Секретарь райкома

Норильчане тогда избрали вторым секретарем бывшего первого секретаря горкома комсомола Владимира Ивановича Чалова, потом мне с ним пришлось работать, когда он стал замзавпромотдела крайкома партии. Толковый парень, но, защитив диссертацию и став кандидатом наук, ушел из НИИ.

Со временем я все больше входил в профессию партийного работника. Она мне нравилась, и я видел результаты своего труда, на фоне развивающегося района это было заметнее, чем в городе. Здесь каждому введенному в действие объекту, даже маленькому, радуешься до слез, ведь все для людей, для улучшения их быта делается. Меня знали люди, и я все больше их узнавал, по-мужски любил и уважал. Я также знал, что любой мой поступок всегда на виду у людей, и его не скроешь, поэтому относился к любым своим действиям с партийной позиции, со скромностью и открытостью, не позволял себе барства и зазнайства, а в потребительских делах тем более. Но всем нравиться нельзя, это плохо для любого руководителя.

В 1963 году я даже задумал поступить учиться в Высшую партийную школу при ЦК КПСС в Москве. Получить второе высшее образование, теперь еще и политическое. Павел Стефанович Федирко, первый секретарь Игарского горкома, тоже тогда собрался туда ехать, я с ним связался, и он мне выслал программу для поступления. Мы оба подали заявления в крайком в тот же год о направлении нас на учебу, и оба получили отказ, поскольку еще мало работали на первых должностях. И потом нам предложили поступать туда заочно. Но заочно надо учиться три года, и я на этот шаг не пошел, считая, что любая заочная учеба – это ненадежное дело и имело мало смысла, давала только возможность удержаться на должности, а проку никакого. По окончании заочных партшкол тоже давали нагрудный ромб с изображением открытой книги, и шутники по этому случаю говорили – «не хватило сил закрыть книгу». Федирко потом был освобожден от обязанностей первого секретаря и перешел в парторган по строительству военных объектов, а я избрал другой путь повышения своих профессиональных знаний, не политических наук, и подвернулся непредвиденный случай.

Летом 1964 года у нас в районе появился академик Александр Леонидович Яншин, выдающийся советский геолог и ученый, с группой красноярских геологов-производственников. Они пришли в райком партии, узнав, что я по профессии геолог, и представились. А.Л. Яншин для знакомства прочитал мне целую лекцию об образовании различных солевых природных рассолов и их осаждении в земной коре. Такая лекция, что я многого в ней не понял, потому что она была заумной, академической. Вот он, новосибирский Институт геологии СО АН СССР, изучает проблему возможного нахождения в пределах Канско-Тасеевской депрессии месторождений калийных и каменных солей. Часть этой территории находится и в нашем районе.

От меня им нужна помощь в выделении транспортных средств для поездок на местность. Нужен вертолет и речное судно на несколько дней, и конечно, не бесплатно, деньги для оплаты у них есть. И что я мог сделать, так сразу и решил, пригласив к себе начальника аэропорта и начальника техучастка ЕНУРП. Ребята наши сделали все безоговорочно, поскольку район заинтересован в этих исследованиях. Потом я пригласил их совместно пообедать в нашей поселковой столовой.

Но еще до столовой академик перешел на личный разговор, спросил, что я окончил и где до партийной деятельности работал. Я ему сказал, что был геологом в североенисейской тайге. И у меня с ним произошел такой диалог. Яншин меня спрашивает:

– Должность первого секретаря является ненадежной, выборной. Ну проработаешь десять-пятнадцать лет, а потом тебя все равно будут освобождать, а может быть, и раньше, и чем ты тогда займешься? Ведь от геологии отстанешь, а в партийных делах не пригодишься. Наверное, надо и о будущем подумать?

Я признался, что над этими вопросами не задумывался, поскольку был еще молод. Но при этом рассказал ему, что когда работал на производстве, то поступал в заочную аспирантуру Томского университета, учился, но как только перешел на партийную работу, свободного времени не стало, бросил учебу, и меня исключили из аспирантуры. Сказал ему также, что по избранной теме у меня был собран геологический материал исследований.

– Если случится то, о чем вы говорите, то потом пойду работать геологом, буду работать в поле.

Он сделал на это лишь одно замечание:

– После такой должности тебе будет трудно работать простым геологом, да и к этому времени у тебя и здоровья не будет, чтобы жить в полевых условиях и тем более работать. Партийная работа вас дисквалифицирует, если не будете постоянно заниматься геологией и не работать в этом плане над собой.

После моих откровений мы перешли в разговоре на другую тему, он рассказал о существующей в СССР очень крупной проблеме обеспечения развивающегося сельского хозяйства – проблеме калийных солей как удобрения, дал статистику с этим сырьем в СССР и в мире, и вот по заданию ЦК он занялся этой проблемой в Сибири. И прощаясь со мной, между прочего сказал:

– А вы пришлите мне наработанный материал по избранной кандидатской диссертации, я его посмотрю, и может быть, что-нибудь и порекомендую, как поступить с работой дальше, посмотрю ее научно-практическую значимость, – и дал мне свою визитку.

Академик А.Л. Яншин был тогда заместителем директора Института геологии СО АН СССР и часто приезжал в Красноярск. Где-то через полгода в Красноярске проходила одна из научных конференций прикладного плана, и на нее пригласили нас, нескольких секретарей райкомов, близких к обсуждаемой теме. И здесь мы с Яншиным встретились вновь, вначале прямо в здании, где проходила конференция, а вечером неожиданно оказались в ресторане за одним столиком. Он пришел с членом-корреспондентом академии наук СССР Г.А. Пруденским, крупным ученым в области экономических исследований, и мы здесь уже беседовали как старые знакомые. Он меня познакомил с Пруденским, расспросил, как у меня идут дела и почему я не воспользовался его предложением прислать в тезисном плане свою работу. Я не нашел серьезных объяснений, лишь сказал, что постеснялся злоупотреблять хорошим расположением ко мне академика, поскольку моя работа другого, более низкого уровня. Но здесь я дал обещание все-таки прислать ему тезисы, поскольку он мог подумать, что у меня нет никаких материалов исследований, и я его ввожу в заблуждение, просто обманываю. Он вновь предложил прислать материалы и обещал помощь.

Теперь отступать было некуда, я два месяца проработал над обобщением собранных материалов по теме и направил ему в институт автореферат. Хотя заранее думал, что он не будет его читать и поручит это сделать своим помощникам, а они напишут ответ. Но к моему удивлению вскоре я получил длиннющее письмо на четырех страницах, написанное тонким и мелким подчерком лично Яншиным, где он по косточкам разобрал мои материалы и критически, и положительно, написал о ее сильной и слабой сторонах. В общем выводе: материал сырой, но диссертабельный, и нужно над ним работать под началом какого-нибудь научного руководителя. Конкретно предложил мне руководителя в лице члена-корреспондента Академии наук Ф.Н. Шахова, который ранее был профессором Томского политехнического института, а сейчас работал в Новосибирске. Это крупный специалист в области рудничной геологии, Яншин уже с ним переговорил, и Шахов дал согласие. Если меня не устраивает Шахов, то он переговорит с академиком Н.А. Шило, директором геологического института АН в г. Магадане, он один из крупнейших специалистов в области месторождений золота.

Признаться, я никак не ожидал от него такой настойчивости в решении моей личной проблемы. Он хлопотал обо мне больше, чем я об этом думал сам. Для оформления заочной учебы в аспирантуре рекомендовал приехать в Новосибирск, там меня заслушают на ученом совете и решат все дела с оформлением дел.

Я долго думал над предложением академика Яншина, ведь здесь явно просматривалась помощь сделать меня кандидатом наук за счет личных связей с людьми из Академии наук, не по знаниям, а по должности. Ведь попасть в аспиранты к академику в то время было возможно только, как тогда говорили, по блату, или по указанию сверху. И я в конце концов от предложения академика А.Л. Яншина отказался, посчитав это нескромным с моей стороны использованием личных связей в угоду своих научных, вернее, профессиональных амбиций. Но все равно бросать задуманное я не стал. Решил поехать в свой родной Томский университет и продолжить заочно учиться в аспирантуре. Теперь у меня появилась уверенность после того, как мою работу просмотрел Яншин, что она диссертабельна. В Томске остались профессора, которые меня знали и помнили.

Профессор Михаил Петрович Кортусов, петрограф, тогда занимал должность первого проректора университета по научной работе, вот я к нему и обратился за советом. Он мне порекомендовал доложить на научном совете геологов содержание своих исследований, а они порекомендуют, как дальше действовать, сейчас имеется возможность продолжить заочную аспирантуру или просто выступить соискателем.

– В общем, моя задача, – сказал Михаил Петрович, – организовать заседание ученого совета геологического факультета, а дальше все зависит от тебя.

На том и порешили.

Через день или больше, не помню, в аудитории 119 собрался ученый совет. Мои бывшие преподаватели, в частности, доцент Василий Адамович Врублевский, и новые ребята, которых я не знал, но подающие надежды, приняли меня приветливо. Дали мне время для доклада 20 минут. Я уложился. Вопросы и ответы. Я за два дня до совета успел повстречаться с сотрудниками кафедр, профилирующих мою диссертацию, и остановился снова на кафедре петрографии. Мой бывший руководитель был еще бодр и преподавал по сокращенной программе – профессор Александр Яковлевич Булынников долго со мной разговаривал и высказал, что если у меня будет желание, то он готов продолжить наше сотрудничество, правда, сильно и не звал. Он очень культурный и деликатный человек дореволюционного воспитания. На ученом совете мою работу одобрили и приняли решение допустить меня к дальнейшей работе в качестве соискателя, утвердили моим научным руководителем профессора А.Я. Булынникова. Так я снова оказался в родных стенах университета.

Но кроме выполнения работы по самой диссертации ведь нужно было еще сдать кандидатский минимум – три экзамена: по философии, специальному предмету в разрезе темы диссертационной работы и по иностранному языку, и все это комиссиям, которые создаются приказом ректора и в каждой должен быть председатель на уровне профессора или завкафедрой. Но поскольку взялся за гуж, так теперь тяни, блат или взятка здесь просто неуместны и безнравственны для моего служебного положения.

Приехав домой на Ангару, я сразу решил изменить свой распорядок работы с таким расчетом, чтобы не менее 2-3 часов в день посвящать подготовке к экзаменам. С работы я приходил после шести часов вечера, если не было каких-либо вечерних мероприятий. После ужина ложился на полчаса отдохнуть, в 19 часов шел в здание райкома и занимался до одиннадцати часов вечера, и так ежедневно, кроме воскресенья и командировок. Домашние уже свыклись с таким моим распорядком дня и не перечили. И через полгода я поехал в Томск сдавать первый экзамен по философии. Принимали у меня его профессор А. Алякринский, когда я учился, он был кандидатом наук и доцентом, и доцент Николай Блинов. Они, наверное, за мои усердность и настойчивость, а не за мои высокие знания философии поставили мне первую отличную оценку.