Секретарь райкома

Но, пожалуй, самой нерешаемой проблемой у нас оставалась проблема преемственности горно-металлургического предприятия в Раздолинском. По заключению геологов, рудник Раздолинск имеет запасов сурьмы всего на два года, перспективы обнаружения новых рудных тел и новых месторождений сурьмы не было. Что делать с предприятием, поселком, людьми? Перспектив не было. Если раньше планирующие органы страны принимали решение начать строительство магнезитового завода на месторождении магнезитов Тальского вблизи Раздольного, но открытие геологами Верхотуровского месторождения попутало все наши карты. У геологов на открытия всегда длинный язык, если бы они молчали, мы бы уже строили крупнейший завод в Союзе по производству магния и его продукции.

Вопрос этот в крае никто решить не мог. Тогда по договоренности между В.Ф. Гавриловым-Подольским и В.Н. Ксинтарисом было решено меня с начальником Раздолинского рудника Владиславом Смирновым направить в Москву для решения вопроса с Раздолинским рудником. Из Красноярска позвонили в отдел тяжелой промышленности ЦК КПСС, что такие-то люди едут для решения проблемы и им нужна будет помощь. В ЦК нас встретили нормально, разместили в гостинице в центре столицы, отдали на попечение инструктора ЦК Виктора Васильевича Быховцева, и началось наше хождение по бюрократическим лестницам ВСНХ. Прошли почти все инстанции, от которых, казалось, зависел вопрос строительства завода, – и в Госплане, и в ВСНХ, не были только у председателя. И каждый день в течение недели утром мы приходили в ЦК, оттуда давался звонок в министерство, ведомство, управление, которое нас должно принять и оказать помощь, там нас вне очереди принимали, любезно с нами разговаривали, рекомендовали, куда идти дальше, прощаясь, пожимали нам руки, а дело с места не двигалось.

То нам говорят, что завод будем строить в другом месте, нет – будем магний добывать из морской воды на Крымском полуострове и не добывать его из магнезитов на Севере. Прошли мы в Москве все рекомендованные инстанции, а поехали домой ни с чем. Обидно! Вот тогда-то я понял, что такое государственный бюрократизм. И нам пришлось опять искать местный выход – разработать технологию получения периклаза продукта электротехнического сырья из магнезита на высвобождающихся металлургических мощностях металлургического завода Раздольного и частично занять горняков на строительстве Васильевского золотого рудника.

Одновременно с этим стали пробивать строительство талькового завода, который должен быть построен в Приангарье в соответствии с уже изданным постановлением правительства. Перспектив много, а дела нет. И опять надо было ехать в Москву, хорошо, что была большая озабоченность этими вопросами промышленного крайкома и совнархоза. На этот раз мы уже ехали с предложением по двум новым объектам, и опять с Владиславом Владимировичем Смирновым. В Москве к нам должен был подключиться первый заместитель председателя совнархоза Николай Тимофеевич Глушков, один из основных двигателей экономики края, напористый человек, знающий всю правящую номенклатуру. Сам собой он был человек видный, любящий женский пол, и они его тоже все любили, к тому же он еще выглядел молодо.

И на этот раз обошли многих, и, кажется, лед тронулся, договоренности получены. По случаю успешного решения дел мы решили это событие отметить в одном из ресторанов Москвы, но так долго там засиделись, что Москвы нам показалось мало, и мы решили выходной день провести в Сочи. Выходим из ресторана, садимся в такси и едем в аэропорт. Никто нас не отговорил, все единодушны – а почему не отдохнуть у моря?

Приехали в аэропорт, там оказались свободные места и нам продали билеты. Мы еще зашли в ресторан аэровокзала, дополнительно заправились спиртным, и в самолет. Быстро заснули. И так мы оказались в аэропорту Адлера. Тяжело спускаясь по трапу самолета, каждый из нас, наверное, тогда задумался: а зачем приехали в Сочи, кто нас здесь ждет, и кто будет принимать трех небритых мужиков? И только здесь узнали, что купальный сезон закончился.

Наверное, первым сообразил, что нам делать, Николай Тимофеевич, человек бывалый, да, наверное, он и подал нам саму идею полететь в Сочи. Для того чтобы собраться с мыслями и разобраться в ситуации, решили сначала зайти в ресторан и все обсудить – сразу возвращаться в Москву или все-таки день провести в курортном городе. Глушков стал звонить в санаторий «Заполярье», который был в подчинении Норильского комбината, тем более комбинат подчинен совнархозу. Директор санатория, услышав голос Глушкова, радостно стал приглашать нас в гости и готов был немедленно за нами прислать в аэропорт «Волгу», на что мы с благодарностью согласились. Все встало на свое место. Приведя себя в порядок, мы хорошо провели время в Сочи и даже искупались в морской воде в бассейне, а вечером улетели в Москву. Что только не сделает человек в хорошем настроении! Потом на много лет, до самой смерти Николая Тимофеевича, мы сохранили с ним самую теплую дружбу, несмотря на то что он взошел на высокие посты в государстве: стал заместителем министра цветной металлургии СССР, председателем Госкомитета цен СССР, членом Центральной ревизионной комиссии КПСС. Он для нас оставался хорошим другом, внимательным и сердечным.

В начале шестидесятых годов, как я уже писал, в Приангарье наведывались одна за другой комиссии, связанные с размещением здесь горно-металлургических и лесопромышленных комплексов. Я не успевал принимать участия в их работе, приезжало их много, и надо было еще и мобилизовать легковой транспорт. Но все заканчивалось прожектами, перспективами, которыми мы были сыты по горло. Геологи Ангарской экспедиции тогда закончили генеральный подсчет запасов железной руды по Ангаро-Питскому железорудному бассейну, и было даже разработано ТЭО по его промышленному освоению. На Ангару приезжал даже самый известный металлург страны Бардин, вместе с ним Ломако и Гаврилов-Подольский.

Как-то к нам приезжала правительственная комиссия больше 20 человек, пришлось везти их на месторождение целым автобусом. И в комиссии все знаменитости: ученые и экономисты, у каждого свои идеи, где размещать рудники, обогатительные фабрики, инфраструктуру объектов. Сплошные споры без всяких компромиссов. Запомнился мне яростный спор двух крупных ученых, которые к разговору хотели подключить и меня, но я старался своего мнения при этом не высказывать, на все должны быть научно-обоснованные расчеты. Поэтому я пытался их успокоить и перевести разговор на другую тему. Но здесь ко мне подошел другой ученый из группы и попытался отвести меня в сторону. Он был возрастом под семьдесят лет, видно, мудрейший человек, и сказал мне: «Виктор Андреянович, вижу, вы очень заинтересованный человек в этом деле, но малоопытный в жизни. Прошу вас, не слушайте этих болтунов. Для того чтобы поднять на промышленную основу освоение всех богатств Нижнего Приангарья, нужны другие государственные структуры, средства и люди! Этот край могут поднять только Сталины или Демидовы!»

И вот прошло после этой встречи больше пятидесяти лет, и действительно в Нижнем Приангарье ничего существенного не произошло, наскоком поднять эту махину нельзя – прав оказался этот старец!

Если вопросы перспективы района нужно было решать в центре и в крае, то программу социального развития района – на месте, здесь никто к нам не приедет и за нас не сделает. Правда, тоже нужно сначала было пробить деньги в краевом бюджете, а потом что-то начинать делать. Но были вопросы, которые стояли ребром. Не решив их, жить было нельзя, и денег нет, нужно было изыскивать их из других источников, за счет самих предприятий, за счет участия трудовых коллективов.

Взять, к примеру, аэропорт в Мотыгино. На острове реки Ангары площадка не подходит по размерам ни к одному классу пассажирских самолетов, стоящих на службе ГВФ, кроме как «кукурузнику». Но и они только обслуживали пожарников по охране леса. Площадку все-таки подобрали рядом с п. Мотыгино, обсчитали, сколько потребуется средств. ГВФ сразу категорически отказался финансировать, заявив, что если хотим летать, то должны искать деньги на месте. Тогда я собрал всех руководителей, каждого обложил трудовой и финансовой данью и определил сроки. Все были против. Но ведь всех в партийном порядке не накажешь за то, что руководитель не хочет заниматься социальными вопросами. Нужно было искать среди них более податливых. Наконец, делать некоторые послабления. Нужно было не менее пяти бульдозеров, а их было всего-то два десятка в районе. Нужно было сделать вскрышу торфов, расчистить площадь всего аэродромного поля. А когда поле расчистили, то оказалось, что весь грунт глинистый и во время дождей течет, раскисает. Начали возить на него пескогравий, а он поблизости от порта и тоже с повышенной глинистостью.

Специалисты-аграрники порекомендовали для уплотнения грунта связать его, посеять канадский клевер, траву. Посеяли, но это не дало толку. В общем, если зимой у нас на новом аэродроме принимали все классы самолетов того времени на местных авиалиниях, то летом опять ограничения. И так продолжалось до тех пор, пока летное поле не уложили бетоном и бетонными плитами. Телеграфные столбы расставили до самого Енисея, навесили биметаллический провод, связь установили и с центром, и с населенными пунктами бассейна реки Тасеево. Как только началась зима, сильные ветра привели к повалу деревьев. Те стали падать на наши линии и нарушать связь, опять пришлось расширять просеки.

И вот так – за что ни беремся, все с трудом. В районе не было холодильника ни на севере, ни на юге. Надо строить там и там. Сами здания построили, а холодильное оборудование купить не на что. В обеих частях района буквально все школы, больницы сгнили, потому что были построены до революции из дерева.

При Н.С. Хрущеве в политическом плане особых изменений не произошло. Компартия по-прежнему была руководящей силой в обществе – что сказала, что наметила – то и будет. Произошло ослабление в действиях в отношении некоторых антиобщественных политических сил. Был поставлен жесткий контроль над действиями органов КГБ, МВД и прокуратуры. Просто так схватить человека ночью и увезти в каталажку без санкций прокурора и партийных органов они уже не могли. Но всякое вольное излияние критики в адрес партийных органов и правительства жестко пресекалось. Было отменено «крепостное право» колхозников, они стали получать паспорта и свободно выходить из колхозов. Продолжалась реабилитация лиц, незаконно осужденных по линии НКВД, а их было миллионы в 30-40-х годах.

Мне пришлось принимать участие в работе комиссий, рассматривающих вопросы реабилитации бывших членов партии, оказавшихся в тюрьмах, ссылках или уже расстрелянных. Многие бывшие репрессированные были восстановлены в партии с сохранением партийного стажа, но были и отказы по доказанным фактам. Принимались решения по сносу памятников «вождю народов». Уничтожалась политическая литература явно тенденциозного характера. В то же время переосмысливались многие происходящие в минувшие годы явления, связанные со сталинским режимом.