Месть

Серго проводил Кирова на вокзал. В машине они молчали. Киров сидел хмурый, он был не меньше Орджоникидзе потрясен столь открытой неприязнью Сталина, проявившейся по отношению к нему впервые. По грузинским законам, которые в душе чтил Коба, это было равносильно пощечине и вызову на дуэль. Провожая Сергея до вагона и чуть оторвавшись от охранников, Орджоникидзе, сжав локоть Кирова, прошептал:

— Не переживай, это его обычные фокусы. Он то ревнует тебя ко мне, то к случайной девчонке, не выпускает из дому, то становится подчеркнуто безразличен и хамовит да грубости. Он, видимо, почувствовал, что ты на стороне авторов этих писем, разделяешь их правду, а не его, вот и впал в ярость, посчитав в душе, что ты его чуть ли не предал. Не обращай внимания, с ним это частенько бывает…

— Ты говоришь так, словно он болен, и новые приступы болезни неизбежны, — усмехнулся Киров.

— Может быть, это и болезнь, — согласился Орджоникидзе. — Я уже заметил, что у него эти приступы ярой злобы на стыке смены времен года. Потом, как у всех нас, масса всяких болячек, а врачей до себя не допускает, да еще указывает им, что они должны ему говорить. Иногда по четверо суток не спит, ну куда это годится?! И постоянно нас, самых близких ему друзей, проверяет, на чьих мы баррикадах! Просто смешно иногда на все это смотреть.

— А ты на чьей стороне, Серго? — неожиданно спросил Киров.

Орджоникидзе оглянулся на охранников, которые, понимая, что двум старым друзьям надо посекретничать, деликатно сохраняли дистанцию, и, повернувшись к Кирову, ответил вопросом на вопрос:

— А что, мы уже воюем с Кобой? — Лицо Орджоникидзе вдруг превратилось в непроницаемую маску. — Он уже многое сделал для сплочения партии, много делает и сейчас и во многом оказался прав, даже в вопросе о кулаке. Ты же сам видишь, как наше сельское хозяйство резко пошло в гору, надо просто немного потерпеть, Коба прозорливее нас, поэтому будем снисходительны к отдельным его недостаткам, даже к его нетерпимости по отношению к нашим критикам, а, Сергей?..

Орджоникидзе неожиданно улыбнулся. Они сердечно простились, трижды расцеловавшись. Киров вошел в вагон, сопровождаемый охраной.

— Может быть, ты и прав, — выглянув, бросил Киров.

— А во всем остальном я с тобой! — улыбаясь, крикнул вслед тронувшемуся поезду Орджоникидзе.