Месть

Киров вспомнил эту историю, когда Коба упомянул про завод Михельсона, где 30 августа скорее всего Протопопов стрелял в Ленина. А о том, что Каплан невиновна, Кирову говорили многие.

— Положение у нас с продовольствием неважное, — заметил Киров. — Мы требуем от рабочих темпы, и такие, что капиталистам не снились, а кормим хуже некуда. Я только тем и занимаюсь, что объясняю им наши продовольственные трудности. А как все это объяснить человеку, который у станка в голодный обморок падает?

— Да, хлебный вопрос — тяжелейший сейчас, — согласился Сталин. — Урожайность упала на три центнера с гектара, а во многих районах засуха. Вот кто виноват? Господь бог? Но если мы будем объяснять народу, что боженька нам дождей не дал, рабочий нас не поймет. Он справедливо скажет: с господом мы и без вас проживем, зачем вы нам нужны и какие вы руководители. А если мы придем к людям и скажем: вас оставили без хлеба Зиновьев и Бухарин — это я к примеру, — мы их накажем, поставим другого человека, и хлеб будет. Тогда люди согласны будут немного поголодать, зная, что партия все видит, она беспощадна к врагам, и, истребив их, партия всех накормит. Надо рабочим так и говорить: расправимся с врагами — будет масло, хлеб и икра!

Сталин замолчал, раскуривая трубку, и сладко затянулся, внимательно глядя на Кирова. О чем все же Киров говорил с Бухариным?.. Сталин специально упомянул это имя, но Киров даже бровью не повел. Старый конспиратор. Сталин не против, чтобы Киров говорил во время перерыва с Бухариным. Но последний способен на всякие подлые разговоры. Киров же простодушен, наивен и ему можно все внушить. Сталин боялся за Кирова. Он чувствовал, что с ним в последнее время что-то происходит, что-то его мучает. Но что?..

Они сблизились полтора года назад, когда застрелилась Надя. И тут опять примешался Бухарин! В каждой бочке затычка! 7 ноября 1932 года они собрались у Ворошилова отметить пятнадцатую годовщину Октября. Накануне Коба крепко поругался с Надей. Она училась в Промакадемии и в последнее время стала задирать нос, критиковать его за неверные методы партийного руководства, оправдывая критику тем, что остальные члены Политбюро на нее уже не способны. И она вдруг разразилась пространной тирадой о том, что они, подразумевая Сталина и его Политбюро, разорили русского мужика, уничтожили самый плодородный слой крестьянства — кулака и середняка. Ибо только тот, кто умел трудиться, кто нажил своим потом и кровью богатства, он-то и мог помочь новой власти стать крепче. А голытьба, которая лодырничала и ничего не нажила, она и при любой власти работать неспособна. Партия же, ошибочно сделав ставку на бедноту, искоренив кровавым путем зажиточного земледельца, привела страну к голоду. И как этого можно сегодня не понимать, не видеть, когда люди в деревнях мрут как мухи, уму непостижимо. И плоды этого бездумного варварства еще сторицей воздадутся нашим детям и внукам.

Она выговорила все это в запальчивости, видимо, долго копила в себе гнев. Надя бросила ненавистные Сталину слова о зажиточном кулаке прямо в лицо, и он закричал: «Заткнись или убью тебя!» Схватил пепельницу с окурками и запустил в жену. Надя увернулась, пепельница пролетела мимо и ударилась о стену. Коба оделся и ушел из дому. Долго бродил по двору, встретил Клима, тот затащил к себе. Они выпили по рюмке.

Раздумывая над своим припадком злобы, Сталин понял, чем он был вызван. Не столько гневными речами жены — этих дискуссий он уже наслушался в конце двадцатых, сколько бабьей глупостью собирать повсюду грязные сплетни и верить любому мужику, кроме мужа.

Недели две спустя, приехав на дачу в Зубалово, Коба неожиданно застал там Бухарина. Он гулял с Надей по парку под ручку и что-то взволнованно ей наговаривал, а у Нади уже слезы блестели на глазах. Коба тогда не знал, что ей шепчет этот бывший «любимец партии», чувствовал лишь, что нашептывает гадости про него, торопится выложить их до его приезда. Сталин побелел от злости, подошел к Бухарину, остановил его — Надежда ушла сразу в дом, видимо, чтоб с ним не встречаться, — и проскрежетал зубами: «Не трогай! Убью!»

— Ты что, с ума сошел, Коба? — испугался Бухарин.

Он подумал, что виной всему ревность, и стал говорить, что у него даже мыслей никогда таких не бывает. Коба не стал ему объяснять, по какому поводу он пришел в ярость, тем более что Бухарин стал рассказывать о своей поездке по Украине и о тех жутких картинах голода, которые он наблюдал. Вспухшие детские животы, отчаянные глаза, слезы, вой матерей. Люди едят друг друга, разную падаль и умирают сотнями в день. Он роздал голодным мальчишкам все свои деньги, что были.

Бухарин не говорил, кто виноват, но и без того было ясно, что виноват он, Сталин, он не послушал Бухарчика, до хрипоты защищавшего кулака, не послушал мудреца партии, решил идти своим путем и теперь пожинает страшный урожай последствий. Все это в еще более ярких красках он, видимо, напел и Наде, испоганив ее впечатлительную душу своими мерзкими рассказами.

И на вечеринке у Ворошилова 7 ноября Сталин все время пытался заигрывать с Надей. То кинул в нее шкуркой от мандарина, то, разозлившись, бросил окурком. Она даже не смотрела в его сторону, нарочно не замечая эти оскорбительные выпады. Тогда Сталин стал заигрывать с женой одного из военных, Гусева, красивой, яркой блондинкой, скатывая хлебные шарики и бросая в нее. Белокурая красавица смеялась, защищаясь ладонью, и строила Кобе глазки. Начались тосты: за пятнадцатую годовщину Октября, за великий Советский Союз, за Сталина, вдохновителя всех трудовых побед. Все поднялись, потянулись к Кобе, одна Надя осталась сидеть за столом, глядя в сторону.

— Эй, ты, пей! — сказал ей Сталин.

— Я тебе не «эй»! — резко ответила Надя, поднялась и ушла. Полина Жемчужина бросилась за ней. Потом она вернулась, сказала, что Надя успокоилась, пошла домой. Но Сталин был уже взбешен. Так жестоко оскорбить его при всех, и все из-за того, что она, видите ли, не согласна с политикой партии по отношению к крестьянству! Вся страна согласна, а она одна не согласна. Гусев, муж красотки, с которой кокетничал Сталин, ушел на дежурство, его жена-блондинка смотрела на него дерзко и призывно, а Коба в тот вечер выпил больше, чем следует.

И он повез Гусеву на дачу в Зубалово. Ему захотелось отомстить Наде, преподать крепкий урок строптивой жене, и все. Он и к Гусевой-то не прикоснулся. Отправил ее спать наверх, хоть она и пыталась повиснуть у него на шее, выпил еще бокал вина и заснул как убитый. Часа через два позвонила Надежда Сергеевна. Дежурный, поднявший трубку, сообщил, что товарищ Сталин на даче и отдыхает.

— Кто с ним? — спросила Аллилуева.

Дежурный выдержал паузу, но соврать не смог:

— Жена Гусева…

Надежда Сергеевна положила трубку. Она давно уже думала о самоубийстве. Терпеть грубые выходки мужа у нее уже не было сил. Люди, которых она уважала, относились к ней с сочувствием. Тот же Бухарин, хоть и не говорил впрямую ничего о Сталине, опасаясь его мести, но смотрел на нее с такой грустью и тревогой, что у Надежды Сергеевны разрывалось сердце. Старые знакомые при встрече с ней натянуто улыбались и старались побыстрее расстаться. Ее боялись, потому что она была связана с ним. С его домом, в котором все чаще появлялись скользкие льстивые рожи, наподобие Лаврентия Берии или Карла Паукера. Оба сладкие и подлые до приторности. Ее тошнило от потных подмышек Берии и терпкого одеколона Паукера. Теперь он и Сталина приучил к этому же одеколону.

Развестись Коба ей не даст, а молчать она больше не сможет. И жить с ним. Чаша терпения переполнилась.

Этот звонок на дачу был последней каплей. Она хотела написать обо всем, что у нее накипело, но потом поняла, что он все равно не поймет. И написала лишь одну фразу.

Утром, вернувшись домой, он вошел в спальню Нади, увидел браунинг, подаренный ее братом и валявшийся на полу рядом с кроватью, кровавую дырку около виска. И такая жестокая злость охватила его, что чуть не бросился избивать ее, мертвую. Он даже замахнулся, но взвыла во весь голос Каролина Васильевна, стоявшая за спиной, и этот вой отрезвил его. На тумбочке возле кровати лежала записка. Сталин развернул листок, на нем рукой Нади была нацарапана всего одна фраза: «Надо быть воистину гениальным человеком, чтобы оставить без хлеба такую страну, как Россия». Сталин смял листок, отбросил в сторону и вышел. Потом он вернулся, чтобы подобрать его, но листок бесследно исчез. В спальне, узнав о несчастье, за этот час побывали четверо: Енукидзе, Жемчужина, Каролина Тиль, их домработница Корчагина, которая через две недели спятила и стала всем под большим секретом рассказывать, что это Сталин самолично стрельнул в жену. Коба призвал ее к себе и спросил: зачем она распространяет такие лживые страшные сплетни?

— Я сама видела, как вы выстрелили ей в висок, спящей… — прошептала домработница, не мигая глядя на Сталина.

Пришлось отправить Корчагину на Соловки. Но каждый из них мог подобрать тогда ту записку.

Обиднее всего было то, что жена даже после смерти плюнула ему в лицо, как бы напомнив слова Бухарина о полицейско-фельдфебельском произволе, который якобы творит Сталин по отношению к крестьянам. Это были совсем недавние обвинения Бухарина, брошенные им Сталину. Но после той стычки Сталин не позволил ему невредимым выйти из боя. Бухарин проиграл. Его выкинули из Политбюро, членов ЦК, но через три года он через Надежду жестоко отомстил Кобе. И после всего вождь отдал ему свою старую кремлевскую квартиру, а теперь даже оставил его фамилию в списке кандидатов в члены ЦК. Просто Коба знал: их поединок еще не закончен.