Иосиф Флавий. История про историка

* * *

Сводя личные счеты и одновременно явно пытаясь исказить истинное положение дел в пользу римлян, Иосиф очень старается представить дело так, будто большинство жителей этого городка были готовы сдаться, но его заклятый враг Иоанн с верными ему бойцами горел жаждой боя и всячески подогревал антиримские настроения. Как обычно, он не жалеет эпитетов по адресу Иоанна Гисхальского: «Один только городок в Галилее остался непокоренным — это была Гисхала. Население ее, хотя было мирно настроено, так как оно большей частью состояло из земледельцев, все помыслы которых сосредоточивались постоянно на урожае, — но, к его несчастью, в среде жителей свила себе гнездо не незначительная шайка разбойников и эта шайка заразила своим образом мыслей также и часть граждан. Человек, который подстрекал их к отпадению и сплачивал в одну силу, был Иоанн, сын некоего Леви — обманщик, человек чрезвычайно коварного нрава, носившийся всегда с обширными планами и умевший ловко их осуществлять; ко всему этому он был склонен к войне, так как он на этом пути, как известно было, надеялся достигнуть власти» (ИВ, 4:2:1).

Веспасиан к тому времени перевел десятый легион в Скифополь, а два других взял с собой в Кейсарию, а к Гисхале направил тысячу всадников во главе с Титом, явно считая, что этого будет вполне достаточно для ее покорения. И тут Иосиф неожиданно рисует Тита необычайным гуманистом, не желающим губить мирное население, хотя все предыдущие его описания действий Тита в других городах Галилеи свидетельствуют о прямо противоположном — о его безудержной жестокости.

«Титу, — сообщает он, — после прибытия его с конным отрядом в Гисхалу было бы легче всего взять ее внезапным нападением. Но зная, что при взятии города с боя солдаты уничтожают всю массу народа; будучи сам насыщен уже резней и жалея население, которое все поголовно, невинные вместе с виновными, было бы истреблено, он предпочел склонить город к добровольной сдаче. Так как стена вся была покрыта людьми, принадлежавшими большей частью к отчаянной толпе мятежников, то он обратился к ним со следующими словами: „Я удивляюсь, что вам придает духа одним поднять оружие против римлян после того, как пала вся Галилея; вы же видели, что города более сильные были разрушены одним ударом, между тем как все те города, которые отдавали себя на милость римлянам, наслаждаются теперь своим покоем и безопасностью. Это я и вам предлагаю теперь, и да будет прощена и предана забвению ваша самонадеянность. Простительна еще ваша надежда на свободу, но не настойчивое стремление к несбыточному. Если вы не примете моего дружеского совета и милостивого предложения, тогда вы узнаете, как беспощадно римское оружие, и увидите сейчас, что покорение таких стен для римских осадных машин составляет только детскую игру. Если же вы опираетесь на эти стены, то доказываете этим только то, что вы одни из всех галилеян при своей беспомощности наказаны еще самоуверенностью“» (ИВ, 4:2:2).

Тит и в самом деле, видимо, попытался начать переговоры, но только после того, как увидел на непрочных, наспех построенных стенах Гисхалы сотни людей, готовых сражаться до конца, и, помня уроки Гамалы и Иотапаты, стал опасаться, что может застрять здесь надолго, да вдобавок потерять большую часть своей конницы.

Однако Иоанн отклонил предложение о переговорах и попросил отсрочку под тем предлогом, что была суббота, а в течение этого священного дня евреям запрещено вести переговоры так же, как и вести войну. Иосиф снова не жалеет красок, чтобы уличить Иоанна в коварстве и вероломстве: «Так он говорил только с целью обмануть Тита; ему не так была дорога суббота, как его собственное спасение. Он боялся именно, что после взятия города его все покинут, между тем как ночью он мог надеяться спастись бегством. По промыслу Божию, решившему сохранить Иоанна на гибель Иерусалима, Тит не только удовлетворил его коварную просьбу об отсрочке, но и отодвинул свой лагерь далеко от города, более к Кидессе» (ИВ, 4:2:3).

Той же ночью Иоанн убедил своих сторонников бежать с ним вместе со своими семьями в Иерусалим — «туда, откуда они будут в состоянии мстить римлянам». По мнению Иосифа, это был безумный и безответственный шаг, так как очень скоро беглецов охватила паника, что римляне вот-вот пустятся за ними в погоню, и, как следствие, люди в этой толпе стали топтать друг друга. Многие сбились с пути и погибли, оказавшись в опасных, непроходимых местах, каких и сегодня немало в Галилее. Другие умирали, не выдержав всех тягот подобного перехода.

Когда же на следующий день Тит снова появился под стенами Гисхалы, оставшиеся там жители открыли ему ворота, моля его о пощаде. Узнав о том, что случилось ночью, Тит немедленно отрядил всадников в погоню за беглецами; настигнув их, римляне поступили с ними с чисто римским «милосердием»: убили около шести тысяч человек и около трех тысяч женщин и детей взяли в плен.

Но сам Иоанн Гисхальский с частью своего отряда спасся, что вызвало явное неудовольствие Тита. Именно уцелевшие отряды Иоанна Гисхальского и составили впоследствии одну из важнейших военных сил, оборонявших Иерусалим.

Тем не менее, по словам Иосифа, Тит проявил милосердие к оставшимся в городе сторонникам Иоанна, ограничившись приказом разрушить одну из стен города.

И снова Иосиф буквально упражняется в комплиментах Титу как образцу гуманизма: «Нарушителей покоя в городе он старался обезвредить больше угрозами, чем наказаниями, ибо он опасался, что, при выделении виновных из массы населения, многие из личной ненависти и вражды могут выдавать и невинных; а потому он счел за лучшее держать виновных в постоянном страхе, чем вместе с ними погубить хотя бы одного невинного. Первые, надеялся он, из страха перед наказанием и из благодарности за помилование, быть может, сами постараются загладить свою вину, между тем как казнь невинных ничем нельзя будет поправить. Для того, однако, чтобы обеспечить за собою город, он оставил здесь гарнизон, посредством которого надеялся отрезвить беспокойные головы и ободрить приверженцев мира» (4:2:5).

Разумеется, более поздние еврейские историки оценивают деятельность Иоанна Гисхальского совершенно иначе. К примеру, для С. М. Дубнова он прежде всего «храбрый воин, проникнутый горячей любовью к родине и ненавистью к ее угнетателям»[45]. Но не следует забывать, что без Иосифа Флавия мы бы, вероятно, вообще не узнали, что жил на свете такой человек — Иоанн Гисхальский.

Как бы то ни было, падение Гисхалы означало полное покорение Галилеи римлянами. Но на дворе уже стоял октябрь, приближалась зима, а зимой и римляне, и евреи старались не воевать. Таким образом, с учетом того, что он так и не получил из Иерусалима никакого подкрепления, Иосиф все же выполнил свою задачу в качестве коменданта Галилеи — как минимум, на год задержал продвижение легионов Веспасиана к Иерусалиму.

Часть вторая. Предатель