Иосиф Флавий. История про историка

* * *

29 июля упорно не желавшие смириться с неотвратимостью поражения евреи провели еще одну удачную операцию. Заполнив одну из оставшихся галерей сухими дровами, смолой и битумом, они отступили, а когда несколько сотен легионеров устремились внутрь, подожгли ее. В результате римляне оказались в огненной ловушке, и многие из них сгорели заживо на глазах у Тита и своих товарищей.

Ситуация внутри Иерусалима тем временем стала отчаянной. Люди теперь, по словам Иосифа, «хватали зубами даже предметы, негодные для самой нечистоплотной и неразумной твари». Рассказывает Иосиф и об одном случае каннибализма — как одна некогда богатая женщина из знатного рода (возможно, из семьи священников) съела своего младенца: «Женщина из-за Иордана, по имени Мария, дочь Элеазара из деревни Бет-Эзоб (что означает дом иссопа), славившаяся своим происхождением и богатством, бежала оттуда в числе прочих в Иерусалим, где она вместе с другими переносила осаду. Богатство, которое она, бежав из Переи, привезла с собою в Иерусалим, давно уже было разграблено тиранами; сохранившиеся еще у нее драгоценности, а также съестные припасы, какие только можно было отыскать, расхищали солдаты, вторгавшиеся каждый день в ее дом. Крайнее ожесточение овладело женщиной. Часто она старалась раздразнить против себя разбойников ругательствами и проклятиями. Но когда никто ни со злости, ни из жалости не хотел убить ее, а она сама устала уже приискивать пищу только для других, тем более теперь, когда и все поиски были напрасны, ее начал томить беспощадный голод, проникавший до мозга костей; но еще сильнее голода возгорелся в ней гнев. Тогда она, отдавшись всецело поедавшему ее чувству злобы и голода, решилась на противоестественное, — схватила своего грудного младенца и сказала: „Несчастный малютка! Среди войны, голода и мятежа для кого вскормлю тебя? У римлян, если даже они нам подарят жизнь, нас ожидает рабство, еще до рабства наступил уже голод, а мятежники страшнее их обоих. Так будь же пищей для меня, мстительным духом для мятежников и мифом, которого одного недостает еще несчастью иудеев — для живущих!“ С этими словами она умертвила своего сына, изжарила его и съела одну половину; другую половину она прикрыла и оставила. Не пришлось долго ожидать, как пред нею стояли уже мятежники, которые, как только почуяли запах гнусного жаркого, сейчас же стали грозить ей смертью, если она не выдаст приготовленного ею. — „Я сберегла для вас еще приличную порцию“, сказала она и открыла остаток ребенка. Дрожь и ужас прошел по их телу, и они стали пред этим зрелищем, как пораженные. Она продолжала: „Это мое родное дитя, и это дело моих рук. Ешьте, ибо и я ела. Не будьте мягче женщины и сердобольнее матери. Что вы совеститесь? Вам страшно за мою жертву? Хорошо же, я сама доем остальное, как съела и первую половину!“ В страхе и трепете разбойники удалились. Этого было для них уже чересчур много; этот обед они, хотя и неохотно, предоставили матери. Весть об этом вопиющем деле тотчас распространилась по всему городу. Каждый содрогался, когда представлял его себе пред глазами, точно он сам совершал его. Голодавшие отныне жаждали только смерти и завидовали счастливой доле ушедших уже в вечность, которые не видывали и не слыхивали такого несчастья» (ИВ, 6:3:4).

Талмуд (Гитин 56-а, Йома 18-а) отчасти подтверждает этот рассказ, приводя историю о богачке Марте, дочери Байтоса и вдове бывшего первосвященника Иехошуа бен Гамла. Пришел день, когда она послала слугу на рынок, но тот не сумел купить не только муки и хорошего хлеба, но и даже ломтя плохого хлеба или ячменной лепешки. Тогда Марта, босая, сама вышла на поиски пищи. Ее ноги увязли в кучах испражнений и грязи, она упала и, умирая, бросила золото и деньги со словами «Что мне в них?!».

Еврейские мудрецы увидели в творившемся в городе в те дни и в самой истории Марты исполнение предостережения Пятикнижия: «…Жившая у тебя в неге и роскоши, которая никогда ноги своей не ставила на землю… будет безжалостным оком смотреть… на сына своего и на дочь свою… потому что она, при недостатке во всем, тайно будет есть их, в осаде и стеснении…» (Второз., 28:56–57).

По всей видимости, поступок обезумевшей от голода Марии дочери Элеазара был единственным или одним из единичных случаев каннибализма, но то, что такое имело место, подтверждается и Талмудом. Известие о каннибализме потрясло как евреев, так и римлян, и Иосиф утверждает, что именно услышав об этой истории, Тит принял окончательное решение о разрушении Иерусалима, придя к выводу, что город, в котором происходит подобное, утратил право на существование. Некоторые историки считают, что случай этот был выдуман Иосифом для пущего эффекта и оправдания действий римлян.

Одно снова несомненно: приводя слова Тита по этому поводу, Иосиф в очередной раз пытается снять с него ответственность за разрушение города и Храма: «Мир, религиозную свободу и прощение за все их поступки я предлагал иудеям, — якобы сказал Тит. — Но они избрали себе вместо единения раздоры, вместо мира войну, вместо довольствия и благоденствия голод; они собственными руками начали поджигать святилище, которое мы хотели сохранить, и они же являются виновниками употребления такой пищи. Но я прикрою теперь позор пожирания своих детей развалинами их столицы. Да не светит впредь солнце над городом, в котором матери питаются таким образом. Такой пищи более уже достойны отцы, которые и после подобного несчастья все еще стоят под оружием» (ИВ, 6:3:5).

1 августа 70 года начался обратный отсчет существования Второго Иерусалимского Храма.