Родитель дубль «N»! Снято!

Глава 17. Двенадцать дней отпуска на будущей улице имени «себя»

От Сталина, а вышел он оттуда в начале четвертого, Петр поехал на Беговую, в бюро Поликарпова, поделиться информацией о том, что их похвалили и разрешили немного отдохнуть. Николай Николаевич достаточно откровенно сказал, что не ожидал еще раз увидеть Петра в добром здравии, так как его тоже допрашивали по поводу «этой личности». То есть, Абакумов подошел к заданию абсолютно серьезно, и рыл во всех направлениях, а Нарком сдал дела и превратился в заместителя Сталина. Теперь он работал непосредственно в Кремле, неподалеку от кабинета «Самого». Ситуация усугублялась тем, что сам Сталин не верил в случайность произошедшего, и настрополил всех искать корень этих причин, то есть, меня! А попробуй меня найди! Я – лицо неодушевленное, считай, покойник, да еще из будущего! Петр за прошедшее время, все-таки, скоро шесть лет пройдет, когда я появился в этом времени, уже привык к тому, что его внутренний голос иногда с ним спорит, а иногда дельные мысли подает, но я, слишком хорошо зная его характер, не решился предоставить ему полную информацию. Времена сейчас наступают темные, слишком многие захотят стать героями войны, без которых ничего бы не состоялось. Одних звезд Героев, врученных в сорок пятом: 4586, из этого количества следует исключить 1106 человек, награжденных посмертно, вечная им память. Хотя грех, конечно, всех награжденных в том году уравнивать с той небольшой кучкой генералов, которые получили это звание в результате организованной кампании. Но статистика – наука подлая, и говорит следующее: самым «золотоносным» оказался именно 1945 год. Особенно в сравнении с 1942-м: 393 награжденных, из них 145 – посмертно. Почти 40 процентов награжденных – отдали свои жизни до награждения.

Наград у Петра хватает, так что дело совсем не в этом. Сталин точно подметил основную проблему: не всем нравятся его успехи, и слишком многим он перебежал дорогу, закрыв доступ к новейшим разработкам. А тут еще и Сталин засомневался, что Петра кто-то, помимо него, использует в своих целях. К тому же, и в Англии, и в США, было несколько «скользких» встреч, где Петру предлагали не возвращаться в СССР. Это, кстати, было достаточно большой послевоенной проблемой. Как только начали сокращать представительства в Канаде, США и Великобритании, так появились «отказники-невозвращенцы». Тот же незабвенный Гузенко сдал коды и агентуру из-за того, что срок его командировки заканчивался, а возвращаться в условия послевоенного Советского Союза не захотелось. Плюс активно заработали различного рода «землячества», «товарищества» и «союзы», получавшие деньги за подобных людей «с головы». В условиях того, что большинство городов европейской части страны лежали в руинах, возвращаться в бараки и коммуналки мало кому хотелось. В наше время «колбасных эмигрантов» тоже было много, и страна понесла огромные потери, как интеллектуальные, так и демографические, не говоря о практически полностью разрушенной экономике.

Так или иначе требовалось найти свое место в новых реалиях послевоенной страны, и Петру совершенно не хотелось из-за каких-то дрязг потерять свои позиции в оборонном комплексе. Хотя, я, лично, был на сто процентов уверен, что после «смены руководства» его от кормила уберут. На смену победителям придут неудачники. Ракетный комитет № 2 давал призрачный шанс остаться на коне, из-за своей востребованности.

С этими мыслями он собрался в дорогу, и вылетел во Фрунзе на Ли-2, который гнали на завод по рекламации. Перелет был сложный, с многочисленными посадками и техническими неисправностями, но до Чимкента он добрался на нем, дальше поездом до станции Фрунзе-1. От вокзала шел проспект Дзержинского, бывший Бульварный проспект. Тенистые тротуары просто располагали к тому, чтобы немного размять ноги. Между проезжей частью и тротуаром – обязательный арык с кристально чистой водой. Пройдя четыре квартала, Петр повернул налево. Вдоль дороги слева тянулись одноэтажные дома, свежевыбеленные, с камышовыми крышами. Улица называлась Тоголока Молдо, но в нескольких местах попалось старое ее название: Купеческая. Машин здесь практически не было, кроме армейских белых закрытых автобусов с красным крестом. На этой же улице располагался военный госпиталь. Справа дома были все огорожены дувалом из такого-же самана, но выглядели более «респектабельно», по сравнению с левой стороной. Они стояли на фундаментах из камня. Среди них попадались и двухэтажные. Дома относительно «большие», по сравнению с глинобитными, стоявшими напротив. После того, как самые большие дома остались в глубине кварталов, справа через дорогу возник глинобитный дувал, с капитальными воротами. За калиткой находилась старинная будка часового, роль которого исполнял молодой человек с погонами курсанта. Одинокая «птичка» указывала на то, что их владелец – военнослужащий школы летчиков, один из «не успевших на войну». Короткий палаш в старых потертых ножнах, и невыносимая грусть в глазах. Шинельку он свою повесил внутри, и малость разоблачился на солнышке, расстегнув ворот гимнастерки, и подставив грудь в майке под яркое мартовское солнце, можно сказать, апрельское. «Нарвавшись» в таком виде на генерала, да еще и авиатора, он не знал куда деться, пытаясь одной рукой застегнуть тугие маленькие пуговицы. Второй рукой отдавал, как положено, честь.

– Застегнитесь и передайте начальнику караула, что я сделал вам замечание.

– Есть товарищ генерал! Все равно война кончилась, не успели мы. Проход закрыт до 17.00, товарищ генерал. А КПП – с той стороны. – Это он про калитку в противоположной стене, через которую, минуя КПП, проживающие в этом дворе попадали в училище. Постоянный пост возле нее не держали, а просто закрывали на то время, когда мало кто ходит.

– Мне вот сюда! – Петр показал на невысокое крыльцо в середине одноэтажного деревянного дома с большими высокими старомодными окнами.

– А там никого, тащ генерал, Евгения Владимировна на занятиях, в училище, а девочки в школе.

Петр поправил курсанту пилотку.

– Я тогда чемоданчик оставлю, и пройду в училище.

– А вы к ним? Так ключ под ковриком, мы там чайник ставим и поесть девочкам греем. Проходите!

«Узнаю бабушку! У нее всегда отношения с курсантами были самыми доверительными, что не мешало ей снимать с них три шкуры на экзаменах и зачетах!» Петр открыл дверь: прихожая, кухня и спальня в одном флаконе. Одна огромная высокая и широченная кровать. Несколько раскладушек, удобства – во дворе. Высокий комод-бюро в одном углу, и письменный стол, на котором, видимо, занимаются девочки. Двустворчатый шкаф и небольшой столик у окна, скорее всего, кухонный. Довольно большая печь-голландка, несколько эмалированных ведер, и керогаз на табуретке, под которым стояло пустое ведро для мусора и отходов. Очень чисто, ни пылинки. «Чего ей в Москве не сиделось?» – кто из нас так подумал, я не знаю, скорее всего – оба. Обещанной квартиры пока так и нет!

Петр поставил свой «дежурный» чемоданчик, вышел на улицу и снова положил ключ под коврик. Еще раз поприветствовал курсанта, и вышел, направляясь на КПП. Там и выяснилось, что Миши Кобякова больше нет, командует здесь контр-адмирал Топленинов, бывший преподаватель Ейского училища, был несколько недель даже его начальником, вместо Андреева, который попытался уйти на фронт, но Топленинов сам ушел в 75-ю морскую стрелковую бригаду под Москву, с огромным понижением, командиром минометной батареи, и Андреева вернули на училище. Теперь именно Андреев «вспомнил» о бывшем заме по летной подготовке, и Никанорыча сняли с фронта, и отправили сюда, готовить кадры для морской авиации. И, хотя Петр сказал дежурному по КПП, что прибыл в училище по личным делам, он не успел пройти 50 метров бассейна и подойти к столовой, следуя к учебным корпусам, как ему навстречу, выйдя между кустами, появился Дмитрий Никанорович, собственной персоной.

– О, боже мой! Какие люди, и в нашей глуши! Никак меня сменить приехал, Петр Василич!

– Нет, таких указаний я не получал, я – не по делам, я – в отпуске. Приехал мать и сестер проведать.

– А зачем к нам заглянул?

– Ну, как зачем? Мама здесь работает.

– Как здесь?

– Уже 8 месяцев преподает в училище криптографию.

– Евгения Владимировна – твоя мать? Вот это номер! Кажется, я понимаю: зачем ты приехал. Это проклятый квартирный вопрос. – грустно сказал начальник училища.

Мать, после крайнего изменения своего семейного положения, сменила фамилию на девичью: де Рикс, только писала ее слитно, так что артикль «де» стал слогом. Когда-то, еще при Петре, ее родственники приехали в Петербург из Ирландии и записались в русскую гвардию. Служила в ПВО она под этой фамилией, с отговоркой: чтобы не мешать тебе, Петя.

В чем было дело адмирал не объяснил, а сходу взял быка за рога.

– Петя, а она как к собственному хозяйству относится? Или чистая горожанка?

– Да, нормально, а что так?

– Да, понимаешь, есть тут у нас на 1-м Кубанском шесть фундаментов, пожар был, а у нас там на постое две эскадрильи стоят. Это за железкой, у Аламединки. Там казачьи хутора, которые пока к городу не относятся, но в перспективный план входят. У нас туда и оттуда людей возят. Есть школа, хотя захватить с собой девочек не велика проблема. Школа хорошая, учителя сплошь из Ленинграда работают, хоть и на подселении там живут. Участки хорошие, сады, виноградники, каменные сараи, где сейчас наши летчики-инструкторы и живут. Есть договоренность с поссоветом и утвержденный архитектурный план. Но, провести финансирование можем только через кассу. Стройматериалы есть, и это будет не служебное, а личное жилье. Пять комнат, кухня и веранда, 16 соток приусадебный участок. Двадцать тысяч, стройматериалы есть. Людей я подброшу. А главное – начать, потом инструкторы увидят какая это конфетка, сами вложатся в остальное. Переезд через пути уже сделали.

Время было голодное, Петр уже видел, что все пространство между дувалом и бывшей казармой было разбито на грядки, и даже посадки уже сделаны. Но все это придется поливать, вручную, поэтому в комнате было столько ведер. Это – юг, здесь земледелие полностью и целиком зависит от полива.

– Дмитрий Никанорыч, я переговорю с ней, но в Москве ей обещали квартиру на улице Сталина.

– Тут я сплоховал, понимаешь, перевели к нам нового инженера училища, а у него жена горластая и сразу в женсовет пролезла. В общем, им пришлось ту квартиру отдать. И уже не переиграть, ору не оберешься.

– Взглянуть надо, что предлагаете.

– Это щаз организуем! Зуев! Мурядько! Берете мою машину, и отвезите генерала на 1-й Кубанский.

Видавший виды Газ-64, «русский Willis», запрыгал по мостовой, и через 5 километров остановился посреди небольшой станицы. Дома здесь были типовыми «пятистенками»: четыре окна на одной стороне, три на другой. Часть из них были саманными, часть деревянными, еще дореволюционной постройки, а значительная часть была сложена из кирпича. Точно такими же домами застроена вся Тамань. Мода на них пришла оттуда, вместе с Таманским казачьим войском. Станица раньше явно была полковым поселением. Все продумано. Большая часть домов – на двух хозяев. Матери предлагали построить большой дом. Мода на сплошные заборы, как в городе, сюда еще не пришла. Фундамент ограждала живая изгородь из барбариса и шиповника, с небольшой калиткой. Мурядько, старший лейтенант с петлицами интенданта, хвалил участок и соседей, которые не забывали поливать его несколько лет, виноград и все деревья живы. В сарае, а это такого же размера дом, но поделенный на четыре части, жили 15 инструкторов-холостяков. Забегая вперед, дом, впоследствии, уже при Хрущеве, разделят на две части. Вдоль улицы шел водопровод и стояла чугунная колонка. В километре от этого места, севернее, прямо под открытым небом и небольшими навесами, стояли станки и работал какой-то завод. Там Кубанская дорога превращалась в улицу Горького, переезд находился на улице Советской, бывшей Базарной. Водитель Зуев показал место, где стоит для посадки автобус, «носатый друг летчика». Сюда приходят автобусы из училища и 1-го полка, Канта и Токмака. Ходят каждые полчаса, утром и к вечерним полетам, а так каждый час. Петр договорился с Зуевым, что тот, как только освободится, подъедет к старым казармам. По дороге назад заглянули в магазин в одном квартале от дома, есть коммерческий отдел, где все продается, без карточек, и в школу. Это был лучший дом в станице. В общем, Петр решение принял сам, и попросил матери ничего не говорить. Предъявил в кассе денежный аттестат и расплатился за выделенную землю под строительство, стройматериалы и транспорт. Предварительно выяснил, что «пустая койка» в сарае существует. Вечером, отметив с матерью и сестрами Победу, и первый послевоенный отпуск, он сел в ГАЗик и переехал на 1-й Кубанский переулок, в сарай возле будущего дома матери. Никанорыч смог выделить двух человек и автомашину ГАЗ-АА, один был водителем и плотником, а второй – каменщиком. Роль добровольных помощников выполняли мальчишки, которые впервые в жизни увидели живого и настоящего трижды Героя. Слух об этом мгновенно разлетелся по станице. Помощников было в изобилии. Училище прислало и кран, чтобы поставить стропила. Доплатив еще денег, провели водопровод в дом, поставили три печи: две голландские, круглые, и одну кухонную. Внутреннюю отделку завершить не успели, только мальчишки набили деревянную сетку на внутренние части стен, под штукатурку, и в двух комнатах успели настелить полы. Отпуск заканчивался, и требовалось улетать. В предпоследний день, вечером, он надел парадный мундир и прибыл в клуб училища на встречу с курсантами и преподавателями. Здесь, в торжественной обстановке, матери вручили ордер на квартиру и пообещали помощь в достройке дома. О том, что это Петр оплатил и построил все, Евгения Владимировна узнала значительно позже, когда окончательно переехала в новый дом и обжилась там. Соседи сообщили, и на доме табличку повесили: «Здесь проживает семья…», украшенную Тремя звездами. Собственной семьи у Петра еще не было, так что, все верно. А через некоторое время решили переименовать улицу, слава богу, им этого не удалось.