Клубок со змеями

— Сможешь привести пример передачи денег Бел-Ададом другим лицам?

— Да, Ваша Лучезарность. Я своими глазами видел, как храмовый писец передает деньги пекарю Габра-Лабру, живущему недалеко от Западных ворот.

— Тот самый пекарь, которого задержали за оскорбление Его Величества Самсу-дитану?

— Да, господин.

— Когда это произошло?

— На следующий день, после того, как царский сборщик налогов забрал у пекарей девять десятых их заработка за месяц.

Кашшур сделал очередную запись в табличке. Я же продолжал следить за происходящим с ничего не понимающим видом.

«Выходит, Бел-Адад и вправду был писцом. Тогда нет ничего удивительного в том, что он заплатил мне целых шесть сиклей серебра за работу. Для храмового писца это сущая мелочь. Но что он делал в бедняцком пригороде, шакалы меня подери?».

— Ариду, — обратился к свидетелю Кашшур.

— Да, господин?

— Имеешь ли ты еще что-либо сказать?

— Нет, господин.

— Можешь идти, — разрешил Верховный жрец.

Отвесив низкий поклон, Ариду развернулся и быстрым шагом направился к выходу, вышел из зала.

— Пригласите следующего свидетеля.

Кровь перестала сочиться из носа, так что я смог принять нормальное положение и с интересом смотрел в сторону дверей. На этот раз в проеме показался воин в пластинчатом доспехе и шлеме-шишаке, но без оружия. Я сразу узнал этот холодный пронзительный взгляд голубых глаз. И эту ухоженную безукоризненную бороду — командир стражей, задержавших меня в то злосчастное утро.

Тот с точностью повторил церемонию приветствия предыдущего свидетеля, только поклон его был куда более скромным.

Последовал очередной вопрос от жреца:

— Назовите себя.

— Эмеку-Имбару, Ваша Лучезарность.

— Ваше положение?

— Командир отряда городской стражи из десяти человек.

— Где ваш дом, командир?

— Мой дом — Вавилон, — спокойно сказал тот.

Услышав такой ответ, Кашшур слегка приподнял левую бровь, однако продолжать допрос на эту тему не стал:

— Вы знаете обвиняемого?

— Знаю, досточтимый жрец, — командир даже не смотрел в мою сторону.

— Откуда вы знаете его?

— Он прибыл на место преступления, заявив, что построил дом для убитого.

— Он признался в убийстве?

— Нет. Лишь в том, что соорудил хижину.

— Обвиняемый сообщил вам, где находился в момент совершения преступления?

— Да, господин. По его же словам, он находился у себя дома.

— Доказательства своим словам обвиняемый предоставил?

— Нет, Ваша Лучезарность, не предоставил.

Верховный жрец кивнул и нанес очередные пометки в табличку:

— Как вы узнали о произошедшем?

— Утром мы несли службу на улицах западного пригорода, когда услышали шум и крики. Кто-то звал стражу. Мы поспешили на зов и обнаружили обрушившуюся хижину, а также толпу людей вокруг нее.

— Вам удалось установить время обрушения крыши?

— Нет. Никто из очевидцев не мог указать, когда произошло возможное преступление. Люди вышли из своих домов и увидели, что хижина уже развалилась. Сколько она простояла в таком состоянии — неизвестно.

Я напрягся.

«Значит, люди не слышали обвала дома! Тогда Сему мог сказать правду? Но откуда он знает про это? Как так получилось, что звук рухнувшей балки не всполошил всю округу, и соседи мирно проспали вплоть до рассвета и только тогда обнаружили следы? А самое главное... почему этот командир стражи утверждал, что хижина корзинщика обрушилась утром?».

Я не смог удержаться и задал вопрос:

— Господин, но ведь вы сами сказали мне — крыша жилища обрушилась утром! А сейчас говорите, что не знаете времени.

В зале на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина. Она была настолько тяжелой и гнетущей, что я отчетливо слышал дыхание каждого из присутствующих. И только дыхание Эмеку-Имбару оставалось ровным, не прерывающимся ни на миг. Его взгляд окатил меня, словно капли ледяного дождя.

Несколько секунд спустя он ответил, нарушая всеобщее молчание:

— Я не утверждал подобного.

Я чуть не поперхнулся от возмущения:

— А что тогда?!

— Я предположил, — бесстрастно ответил Эмеку-Имбару.

Полностью огорошенный и не понимающий, что происходит я ошеломленно прошептал:

— Предположили?

— Когда обвиняемый появился возле дома погибшего, — командир стражников снова обратился к жрецам, — я действительно имел предположение о том, что хижина обвалилась утром. Однако, расспросив соседей и возможных очевидцев, подтверждения симу не нашел.

— Не нашел, — одними губами повторил за ним я.

— Вы установили причину смерти погибшего? — спросил Кашшур.

Эмеку-Имбару уже хотел было ответить на очередной вопрос Верховного жреца, но тут вновь встрял я:

— Командир, вы нашли Сему?

— Обвиняемый Саргон! — впервые за все время суда Кашшур повысил голос. — Я не давал тебе слова.

— Простите, господин, — я потупил взор.

Верховный жрец пронзил меня острым взглядом, а затем добавил уже привычным спокойным тоном:

— Совет разрешит тебе задать свои вопросы после того, как закончит допрос свидетеля. Ясно?

Я удрученно кивнул.

— Не слышу.

— Ясно, Ваша Лучезарность, — выдавил из себя я.

— Хорошо, — Кашшур повернулся к Эмеку-Имбару, — так, вы установили причину смерти погибшего?

— Да, достопочтимый жрец. Одна из балок, державших крышу, сорвалась вниз и упала прямо на хозяина хижины, проломив ему череп. Лицо погибшего было сильно изувечено.

— Вам известно кем являлся погибший?

— Согласно показаниям очевидцев, погибший был корзинщиком.

— Командир, — голос Кашшура приобрел вкрадчивый оттенок.

— Да, Ваша Лучезарность?

— В данный момент меня не интересуют показания очевидцев.

Воин нахмурился:

— Не понимаю...

На устах Кашшура заиграла загадочная улыбка:

— Я хочу знать, известно ли вам кем являлся погибший?

Эмеку-Имбару молчал несколько секунд, которые мне показались вечностью. Слегка наклонив голову набок, командир стражников смотрел на Верховного жреца холодным взглядом. Я, в свою очередь, буквально пожирал его глазами.

Наконец, он ответил:

— Нет, доподлинно мне это неизвестно.

Возможно, мне показалось, но на секунду лицо Кашшура приобрело довольное выражение, однако оно исчезло так быстро, что я не мог поручиться — было ли это на самом деле.

«Или просто игра воображения?».

— Вы сказали, что лицо хозяина дома было изуродовано?

— Да, Ваша Лучезарность.

— Тогда как вы узнали, что это именно Бел-Адад, хозяин хижины?

Эмеку-Имбару нахмурил брови:

— Я сделал разумный вывод, господин. Хижина принадлежала Бел-Ададу. Кто, как не он должен покоиться под ее обломками?

Жрец снисходительно улыбнулся:

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, Эмеку-Имбару, но я обязан был задать этот вопрос, — он пододвинул к себе еще одну глиняную табличку, окинул ее беглым взглядом, а затем спросил у командира, — вы провели осмотр тела?

— Да, достопочтимый жрец.

— Вы нашли какие-нибудь особые приметы?

— У погибшего имелись два глубоких шрама на левом запястье.

Жрец утвердительно кивнул и обратился к табличке:

— У храмового писца Бел-Адада имелись два глубоких шрама на левом запястье, полученные несколько лет назад в результате операции по удалению змеиного яда. Укус писец получил, случайно наткнувшись на опасную тварь во время обхода южных пригородов, дабы составить перечень продуктов, причитавшихся в качестве налога с земледельцев в пользу бога Мардука.

В глазах командира стражи вновь блеснул тот нехороший огонек, который мне уже единожды удалось повидать. Но он потух так же быстро, как и в прошлый раз.

— Выходит, — начал Эмеку-Имбару, — погибший и вправду был писцом. Но зачем ему понадобилось скрываться в виде корзинщика?

Верховный жрец Кашшур окатил командира таким взглядом, словно пытался заморозить того насмерть. Его лицо превратилось в подобие бронзовой маски.

— Я не давал вам права говорить, командир.

— Простите, Ваша Лучезарность, — в голосе Эмеку-Имбару не звучало и намека на раскаяние.

Поразмышляв несколько секунд, Кашшур добавил:

— Впрочем, должен признать — ваш вопрос уместен.

Эмеку-Имбару продолжал молча смотреть на Верховного жреца, и тот начал пояснение.

— Последний месяц Бел-Адад не занимался какого-либо рода деятельностью, связанной со службой Мардуку или совету. Однако мне донесли сведения о том, что храмовый писец продолжал брать серебро из жреческой казны, пользуясь своими полномочиями. Разумеется, совет не мог оставить без внимания сие действие. Мы приставили к Бел-Ададу своего осведомителя. Вы наверняка столкнулись с ним в приемном зале. Ариду, крестьянин, что работает на каналах к югу от Вавилона.

Командир стражников согласно кивнул.

Верховный жрец продолжил:

— Согласно сведениям, добытым нашим осведомителем, храмовый писец занимался раздачей казенных средств местному населению и вел с ним тайные беседы. Однако смысл этих бесед установить мы не успели. Бел-Адад погиб под обрушившейся крышей собственного дома. Мы можем лишь предполагать об истинных мотивах писца. Вы знаете пекарей? Тех, что задержали за оскорбление нашего повелителя Самсу-дитану?

Командир стражников вновь утвердительно кивнул.

— Накануне их возмутительной выходки в местной таверне Бел-Адад, согласно все тем же сведениям нашего осведомителя, вел с ними некую беседу и передавал денежные средства в виде серебряных сиклей. Совет Храма Мардука начал подозревать писца не только в растрате казны Эсагилы, но и в распространении недовольства среди населения пригорода. Не исключено, что Бел-Адад занимался подстрекательством. Я намеревался отдать приказ о задержании и его дальнейшего допроса, однако не успел. Случилось то, что случилось.

С уст Эмеку-Имбару уже хотел сорваться уточняющий вопрос, но, видимо, вспомнив предыдущую реакцию Кашшура на свое любопытство, так и не произнес его вслух.

Заметив это, Верховный жрец молвил:

— Как только Ариду узнал о произошедшем с Бел-Ададом, он сразу сообщил об этом нам.

— Значит, меня отпустят? — с надеждой в голосе спросил я.

Лицо Кашшура, вновь превратившееся в бронзовую маску, повернулось ко мне:

— Виновность Бел-Адада в растрате казенных средств на непонятные цели не освобождает тебя от ответственности за недобросовестное строительство хижины.

Из меня вырвался стон отчаяния, а Верховный жрец снова обратился к командиру стражников:

— Что бы ни помышлял Бел-Адад за нашими спинами, он по-прежнему оставался храмовым писцом, и его убийство является делом государственного уровня. Этим объясняется мой приказ о задержании ремесленника Саргона и дальнейшее препровождение оного в тюрьму Эсагилы. Надеюсь, я сумел утолить ваше явное любопытство, командир?

Эмеку-Имбару продолжал сохранять непроницаемое выражение лица. Даже если он и переживал какие либо эмоции в тот момент, то ничем не выдал себя. Я даже подумал, что он и Верховный жрец могли бы стать неплохими соперниками в плане того, кто сумеет скрыть друг от друга как можно больше знаний.