Клубок со змеями

Глава 10

Свое шествие до зала суда я помнил урывками. Какая-то часть пути осталась в памяти, а другая была полностью стерта, словно табличку для письма покрыли свежим слоем глины. Проход по коридору темницы в сторону выхода — пустота. Подъем по лестнице — снова пустота. Но вот сам выход на солнечный свет, чувство невыносимой рези в глазах от ярких лучей, такое, что пришлось сильно зажмуриться, ибо я опасался потерять зрение — это помню отчетливо. Видимо, настолько сильными оказались боль и страх в тот момент. А затем снова пустота. Гнетущая, неумолимая пустота, которая начала рассеиваться лишь тогда, когда я почувствовал. Почувствовал этот запах. Блаженный аромат. Я даже поначалу не поверил. Решил, что мне снится очередной бредовый сон. Но запах не улетучивался. Не проходил. И тогда я рискнул разомкнуть веки. Туман рассеялся, и я обнаружил, что сижу на скамье за небольшим деревянным столом. Руки по-прежнему сцепляли кандалы. Но все мое внимание было приковано к нему — кувшину. Небольшого размера, с нанесенным черной краской узором антилопы, он стоял посредине стола, молчаливо маня к себе, словно вавилонская блудница. И я не смог противиться искушению. Резко наклонившись вперед и скребя цепями по дереву, мои руки схватили драгоценный сосуд. С безумными глазами, я поднес кувшин к пересохшим губам. В горло полилась долгожданная жидкость, а из глубин моих недр вырвался стон удовольствия. Живительная влага разлилась по внутренностям, заставляя отступить мучительное жжение.

«Богатство слаще воды» — услышал я однажды от какого-то вельможи.

Сейчас, в сей сладостный момент, я готов был расхохотаться ему прямо в лицо.

Полностью утолив мучившую жажду, и опустошив кувшин примерно на половину, я довольно крякнул и осмотрелся. Сосуд поставил обратно на стол, однако установил его рядом с собой, готовый в любой момент вновь жадно припасть к его краям.

Я находился в широком прямоугольном зале, стены и высокий потолок которого были выложены из обожженного кирпича, покрытого синей глазурью. Все стены украшали барельефы желтых львов, горделиво вышагивающих в одном направлении. На полу расстилался узкий красный ковер. Напротив меня у другой стены стояли стол и скамья, точь-в-точь такие, за которыми сидел я. Однако они пустовали. А вот длинный деревянный стол из прочного дуба с барельефом золотого быка, стоявший по правую руку от меня на небольшом возвышении, отнюдь не был таким пустым. За ним на фоне широкого окна, сквозь которое прорывался солнечный свет, расположились четыре человека. Гладковыбритые, чистые и ухоженные лица со сверкающими лысыми головами. Пытливые глаза направлены в мою сторону, и в них сквозит примесь любопытства и презрения. На всех четверых одинаковые светлые рубахи безупречной чистоты и рукавами до локтей. Нижнюю часть их одеяний я рассмотреть не мог, ибо они скрывались под столом. То, что это были жрецы Эсагилы, я догадался почти сразу. Однако самого Верховного жреца, судя по всему, среди них не было, что меня не слишком удивило. У него наверняка есть занятия поважнее, нежели выслушивать дело жалкого оборванца.

Рассматривая каждую мелочь окружения, я не сразу заметил, что позади меня стоят два вооруженных стражника в пластинчатых доспехах и мечами на поясах. Один из них держал в руках цепи от кандалов. Их лица были полностью непроницаемы, а взгляд упирался в стену напротив.

— Полагаю, мы можем начинать, — донесся до меня голос одного из жрецов, отдаваясь эхом от стен, — да благословит Шамаш этот справедливый суд! — торжественно добавил он.

Я повернулся в их сторону.

Крайний слева жрец взял в бледные руки стиль[39] и, вращая его между пальцев, произнес:

— Поскольку, у погибшего не оказалось никаких родственников или близких, мы начнем с допроса обвиняемого, — он покосился на меня, а затем спросил, — имя?

«Они что, не знают? Или это правила такие?».

— Мое? — на всякий случай уточнил я и сразу же пожалел об этом.

Один из стражников с силой ударил меня головой о стол. Перед глазами вновь пошли круги, но я так часто получал по голове последние несколько дней, что уже начинал к ним привыкать.

— Имя? — повторил жрец.

— Саргон, — ответил я, держась за лицо руками.

— Кто ты, Саргон?

— Ремесленник, — пробубнил я сквозь ладони.

— В чем заключается твое ремесло?

— Я строю глиняные хижины, чиню мебель, занимаюсь плотнической работой.

— Где твой дом?

— На окраине Западного пригорода.

— Знаешь, почему ты здесь, Саргон?

— По обвинению в убийстве корзинщика, — ответил я, опуская руки и вновь получая удар о стол.

— Ты решил поиздеваться над нами, мушкену? — голос жреца оставался холодным и спокойным.

— Нет, клянусь Шамашем! — простонал я, мысленно вознося хвалу богам, что не задел сломанный нос.

— Тогда я повторяю еще раз. Ты знаешь, почему ты здесь?

Мне никак не приходило в голову, как следует ответить на вопрос. И дело тут даже не в том, что она туго соображала из-за постоянных ударов. Ведь если я тут не из-за корзинщика, то из-за чего?

Облизав губы, я, спустя несколько секунд, нашел, казалось, единственно верный вариант продолжения диалога:

— Возможно, достопочтенные жрецы снизойдут до жалкого смертного и скажут, по какой причине я здесь оказался?

Люди, сидящие за столом, переглянулись.

— Обвиняемый пытается водить нас за нос и уйти от ответственности, Кашшур, — буркнул крайний справа жрец.

При упоминании этого имени, я вздрогнул.

— Ваша Лучезарность? — беззвучно прошептали мои губы.

«Значит, Верховный жрец все-таки здесь! Но зачем?».

Меж тем губы Кашшура дернула едва заметная усмешка.

Он отложил стиль и посмотрел мне прямо в глаза:

— Ты здесь по обвинению в убийстве, — начал он, медленно выговаривая каждое слово, — но не корзинщика. Н-е-е-т. Мы не рассматриваем дела простолюдинов. Этим занимаются местные рабианумы. Ты просто обязан сие знать, — тут Верховный жрец сделал паузу и слегка прищурил свои карие глаза, — ты обвиняешься в убийстве храмового писца.

Даже если бы сейчас в окно заглянул Адад[40], усмехнулся и метнул в меня молнией, я не был бы так поражен, как от слов Кашшура. Я сидел, разинув рот, и не в силах выдавить из себя хоть слово. Да что слово. Звук!

— Ты признаешь свою вину, Саргон?

— А... я...

Глаза Кашшура еще больше сузились:

— Ты признаешь свою вину?

— Нет! — ко мне вернулся дар речи.

Я даже попытался встать, но жилистые руки стражников тут же усадили меня обратно на скамью.

— И я не знаю никакого писца Бел-Адада! Я знаю корзинщика Бел-Адада!

— Я правильно понимаю? — Верховный жрец вновь взял в руки стиль, — ты не признаешь свою вину в убийстве писца?

— Я же сказал вам, что не знаю никакого.... — мой голос сорвался на крик, после чего последовало очередное соприкосновение со столом.

На этот раз везение кончилось, и удар пришелся прямо на место перелома. Я взвыл, закрывая лицо руками. Слезы обиды и боли потекли по осунувшимся щекам.

— Как смеешь ты, ничтожный мушкену, повышать голос на совет жрецов? — его спокойный размеренный тон, отдающий твердыми нотками, не изменился ни на йоту.

Я молчал. Разум отчаянно искал выход из сложившегося положения, но не находил. Из носа вновь засочилась кровь.

— Полагаю, это можно трактовать, как отказ сознаваться в содеянном, — молвил Кашшур, придвигая к себе глиняную табличку и делая на ней какие-то пометки, — тогда мы можем начать заслушивать показания свидетелей, — он поднял голову, — стража! Пригласите первого.

Один из воинов, тот, который был освобожден от поручения удерживать цепи оков, двинулся к дверям зала. Я же поднял голову вверх, прижав пальцы к ноздрям, пытаясь остановить кровотечение.

«Ну и досталось же моему носу за сегодня!».

Створчатые деревянные двери распахнулись, и в зал вошел человек средних лет, невысокого роста и в потрепанной белой рубахе, заправленной в такую же потрепанную выцветшую набедренную повязку, свисающую до колен. Ноги были обуты в кожаные сандалии. Виски покрывала легкая седина, а загорелое морщинистое лицо свидетельствовало о том, что этот человек слишком много времени проводит на солнце. Кажется, я узнал его. Он был соседом корзинщика Бел-Адада. Хоть лично мы не знакомились, пару раз я пересекался с ним во время строительства хижины. Насколько мне известно, он постоянно работал в поле на оросительных каналах к югу от города.

Сосед корзинщика остановился в десяти локтях от стола жрецов и поклонился по пояс:

— Приветствую благословенный совет жрецов! Да хранят вас боги!

— Назови себя, — приказал Кашшур.

— Ариду, Ваша Лучезарность.

— Кто ты, Ариду?

— Свободный крестьянин, господин.

— Чем ты занимаешься?

— Я работаю в поле на оросительных каналах к югу от города. Помогаю выращивать пшеницу и ячмень.

— Где твой дом?

— В Западном пригороде, господин. Возле дороги, ведущей к воротам.

— Ты знаешь обвиняемого, Ариду?

Он бросил на меня беглый взгляд, потом повернулся к совету:

— Да, знаю, достопочтимый жрец.

— Откуда ты его знаешь?

— Этот ремесленник строил хижину моему соседу. Я часто видел его за работой.

— Имя соседа?

— Бел-Адад, — тут Ариду сделал грустное лицо.

— Ты знаешь, кем был Бел-Адад?

— Да, господин, он был храмовым писцом.

— Корзинщиком! — загнусавил я. — Он был корзинщиком! О, великие жрецы, этот человек либо врет, либо ошибается!

Ариду осуждающе покосился на меня.

Кашшур повернул голову в мою сторону:

— У тебя есть свидетели того, что убитый являлся корзинщиком?

— Он сам мне об этом сказал!

— К сожалению, спросить его мы уже не сможем.

Я ткнул пальцем в Ариду:

— А откуда он знает, что Бел-Адад был писцом?

Верховный жрец перевел взгляд на свидетеля и вопросительно поднял брови.

— Мне об этом сказали, — спокойно ответил Ариду.

— Кто тебе об этом сказал? — поинтересовался Кашшур.

Ариду внимательно посмотрел на совет жрецов и, после одобрительного кивка Верховного жреца, ответил то, от чего я чуть не рухнул со скамьи:

— Вы.

— Совет жрецов поведал тебе сведения о храмовом писце Бел-Ададе?

— Да, господин.

Я сидел, будто огретый по темечку обухом топора, ошарашено наблюдая за происходящим.

— Изволь объяснить, — потребовал Кашшур.

— Да, Ваша Лучезарность, — Ариду кашлянул в кулак. — Около двух недель назад я получил от верховного совета Эсагилы задание тайно присматривать за писцом Бел-Ададом.

— Ты состоишь на службе Храма Мардука?

— Да, господин, имею такую честь.

— Тебе сообщили причину слежки?

— Нет, Ваша Лучезарность, не сообщили.

— Что тебе удалось узнать?

— Писец Бел-Адад заказал постройку хижины у этого человека, — тут Ариду кивком указал на меня, — а также нередко общался с местными жителями и передавал им деньги.

— Деньги?

— Да, господин.

— Ты можешь назвать точную сумму передаваемых средств?

Ариду покачал головой:

— Нет, господин Кашшур. Опасаясь быть замеченным, я старался держаться подальше от храмового писца. Могу лишь утверждать, что речь шла о горсти серебряных сиклей.