Волчина позорный

имел лицо красного цвета, а руки так туго смял в кулаки, что хруст суставов перешибал звуком скрип дверных петель.

– Да в гробу видал я вашу милицию! Пойду каменщиком в «Тяжстрой». Там хоть платят и погибнуть шансов в сто раз меньше! – удаляясь по лестнице орал Игорь. Может он потом ещё крепче проклинал свою работу, но уже далеко убежал. Не слышно было.

– Да я его попросил рапорт написать на перевод из уголовного розыска в отдел аналитики. С бумагами работать. Протоколы допросов сшивать и писать представления управлению следствия,– Лысенко имел изумлённый взгляд и пальцы его дрожали. Он нащупал в шкафу бутылку коньяка и отхлебнул из горла граммов сто. Минут через пять успокоился.– А Грушин кричал, что он по природе сыскарь и так унижать себя не даст никому. Рапорт об увольнении подаст завтра. А я чего? Всё ж по-честному. У него за три года ни одного задержания или раскрытия. Одного в феврале пробовал поймать. В автобусе ехал на работу.

А там пьяный дурень грозился всех заколоть лыжной палкой если кондукторша не разрешит бесплатно проехать. Он вроде на лыжне упал и деньги потерял. Кондукторша уперлась. Нет, и всё! Плати! Тут он её и ткнул в фуфайку. Даже обшивку не пробил. Ну, Грушин пробился вперёд и стал ему руки заламывать. А мужик дал ему по морде, попросил с помощью палки шофера остановиться и дверь открыть. Вот так и убежал. Пассажиры посмотрели милицейское удостоверение пока он в отключке лежал и написали в УВД на него жалобу. Ну, до генерала бумага только в мае дошла и мне он вчера приказал перевести Грушина в тихий безопасный отдел. Пойдёт он, дурак, каменщиком… А сидел бы с бумажками, звёзды по срокам получал и выслугу лет. С хорошей пенсией в сорок пять лет пошел бы на незаслуженный отдых. Тьфу!

– Есть у меня мысль одна по поводу Русанова, – задумчиво сказал Шура. – Фотографию дайте. Вот смотрите. Видно же, что медали и орден заретушированы. Сквозь ретушь видно. Значит клеил фотомонтаж не из редакции Моргуль Михал Исакович. Он бы так топорно не сработал. Лучший фотокор области. Значит кто-то делал, кто этим профессионально не занимался сроду. Но у Моргуля-то он проконсультироваться мог? Мог! Поеду я в редакцию.

– Я тоже знаю, где сделать профессиональную экспертизу, – полковник сел за стол и достал блокнот с адресами и телефонами. – Вот. Москва, Малый Каретный, дом шесть кабинет триста второй, телефон…

– Сергей Ефимыч, – Александр прикрыл рот ладонью. Не хотел, чтобы начальство видело его неуместную улыбку. – Я знаю, что у Вас там старый товарищ. Это экспертное бюро по определению подлинников живописи. Вы мне уже рассказывали.

– Шура, им фотографию проверить на подлинность, вообще раз плюнуть.

Для них это будет просто баловство. Игрушка. Для них труд настоящий это… Ну, пример приведу. Привезли им из Испании две одинаковых картины Рубенса «Три грации» Он картину написал в тысяча шестьсот чёрт его знает каком году. Её из Мадрида привезли. Из музея «Прадо». Так вторая была один к одному.

Испанцы сами не смогли вынести определенное решение. Подделка была гениальной. Неделю возились наши эксперты. И определили оригинал. И сами выяснили, кто копию сделал. Оказалось, наш Серов Валентин. Его кисть. Девушку с персиками видел? Ну, он тоже гений. И решил пошалить. Так в Испании не догадались, в Англии и Франции, в Голландии. А наши смогли! Наши!!! Вот куда я хочу отвезти снимок. Сяду на «Ту-104» и утром домой. Им пятнадцать минут и потратить-то на разгадку этой халтуры.

– Как прекрасно! – восхитился Малович. – Только разрешите мне сперва с фотокарточкой сгонять в «Ленинский путь» к Моргулю. Если будет всё порожняк, тогда ваши великие эксперты пусть впрягаются. Пойдёт так?

– Ты, Шура, чёрта уболтаешь ангелом стать, – усмехнулся полковник. – На, езжай в газету.

Михаил Исакович посмотрел на снимок и очень развеселился.

– Недавно приходил ко мне Гена Носов, фотограф геологоуправления. Мы, говорит, на день рождения хотим юморной сюрприз другу сделать. Пошутить с выдумкой. Он милиционер. И вот из этих трёх снимков надо сделать один. Вроде бы он застрелил при задержании очень опасного преступника. Всё втихаря делаем. Сюрприз же. Ну, так как, спрашивает, этот монтаж сделать?

Я ему часа три всё показывал на других снимках. Этот же нельзя было трогать. Да он и не просил. Я бы хорошо сделал. А это – дилетантская работа. Ретушь неправильно положена. Соотношение размеров фигур с большой ошибкой. А пистолет в руке даже идиот так коряво держать не будет, не то чтоб милиционер.

– А написать мне можете всё, что рассказали?

– Ну, сам подумай, Малович, чего старому, любимому всеми госорганами еврею бояться? Разве что брательника твоего, Борьку? Ух, крепкий мужик. Ух, умный. В лоб закатает кулачищем – всё! Духовой оркестр и хорошее место еврею на могилках ближних. А пишет как! Я так даже снять-сфотографировать не смогу. Ну, так я создаю бумагу или передумал ты? А кому ты её покажешь?

– Дядя Миша, на снимке я. Видно? И никакой это не розыгрыш. Не шутка. Меня подпольные «цеховики» хотят подставить и посадить. Потому как я раскрыл несколько убийств, А исполнителей нанимали два человека из числа шефов «подпольщиков». Вот они сейчас вздрогнули, очко заиграло. И делают вот этот компромат, чтобы показать его в обкоме. А обком прикажет возбудить против меня дело. И меня лет на пять посадят без права потом работать в милиции. Понял?

Моргуль долго матерился, мешая еврейские ругательства со всенародными.

После чего взял лист и на обеих сторонах плотно расписал всю историю с учёбой Гены Носова фотомонтажу. И в десяти строчках изложил своё мнение, что данный снимок – грубая непрофессиональная работа и что все фигуры и детали сняты в разное время разными фотокамерами и не подходят к целому произведению даже по свету и пропорциям. И расписался. « М. Моргуль. Заслуженный деятель искусств СССР. Лауреат семи крупных международных фотосалонов в Англии, Бельгии, Париже, Амстердаме, Вене, Берлине и Праге.

– Отбрыкаешься? – спросил он Маловича настороженно. – Хотя ты – точно их задавишь. Ты ведь как и Борис, брат твой, мир перевернёшь ради правды. Ладно, с богом.

Носова Шура нашел в лаборатории геологоуправления. Гена плёнки проявлял.

– Ты клеил? – показал он вблизи снимок, не здороваясь.

-Я, – радостно ответил Гена.– Ништяк же вышло? Вам уже подарили на день рожденья эту хохму?

– Подарили. Но не сказали, чья идея такая славная. Не сам же ты придумал?

– А этого идея, как его… Вашего друга и друга Вашего брата. На «Большевичке» работает. Моргуль дядя Миша его снимал для газеты. Как же его? Алексей…

– Иванович, – добавил Александр Павлович. – А Фамилия у него Ру…

– А, вспомнил! Русанов, – Гена засуетился.– А что вообще? Не так что-то?

– И он прямо-таки сам сюда приходил? – спросил Малович.

– Нет. Не сразу и не сюда. Сперва пришел парень молодой. Ну, полный дурак. Ничего не смог толком объяснить. Мычал чего-то. А потом сказал:

– Да пошли вы в задницу. Русанову надо, пусть сам и объясняет.

– А вот после него позвонил Русанов, но не назвался. Предложил встретиться в парке возле колеса обозрения. Оно в дальнем углу сквера, который к парку пристроили. Ну, у меня, гляньте, телефон с определителем. Я в справочнике посмотрел – это номер заместителя главбуха. Посмотрел все три фамилии заместителей. Две женщины. Мужик один – Русанов А. И. Это я на всякий случай уточнил. Мало ли в какое дерьмо меня затянуть хотят.

– Хотят, – Александр вынул из папки объяснение Моргуля. – Ты уже в дерьме по самое не хочу. Читай.

Носов минут двадцать изучал повествование.

– Получается, Гена, что ты один из моих друзей, которые на день рождения придумали смешной сюрприз, – Малович сел напротив и внимательно глядел ему в зрачки. – Труп настоящий. Но всё на снимке смонтировано халявно. Моргуль же написал. День рождения у меня в январе. Зачем ты вписался в эту профанацию?

– Сто рублей заплатил мне Алексей Иваныч. Это моя зарплата сейчас. Выходит, продался за деньги вчистую, – Носов погрустнел.

– Вот этот снимок хотели отдать в обком. Ты же не один сделал. Переснял ещё экземпляров десять. Так вот. Пиши, что это не твоя инициатива – фотомонтаж сделать. А Русанова Алексея Ивановича, заместителя главбуха «Большевички». Что исходные материалы передал тебе он и отдал ты снимки ему. Иначе, Гена, вся пыль и кирпичи валятся на твою башку.

Вот он, родной Уголовный кодекс КазССР. Статья сто восемьдесят шесть. «Ложный донос». Ложный уже потому, что фотомонтаж. Вот был бы настоящий снимок – другой вопрос. А так любая экспертиза скажет, что фотомонтаж, причём качеством весьма слабый. Отдадут в обком ложный донос. Карается, читай вдумчиво, лишением свободы сроком до пяти лет. Тебе хочется на зону, Носов?

– Что я должен делать? – спросил Гена нервно.

– Всё напиши как было. С фамилиями, числами, в какое время и где встречались, сколько ты денег получил. Короче, всё досконально излагай. И не забудь выделить желание Русанова сделать эту склейку с разных снимков. Не забудь уточнить, что снимки сняты в разное время и при совершенно разных освещениях. И разными фотоаппаратами.

– Тогда ко мне претензий не будет? Не посадят за ложный донос?

– Нет, – кивнул Малович. – Ты просто хотел заработать. Вот если бы сам отнёс монтаж в УВД и обком КПСС, то тогда ты главный герой. А реально кто?

– Русанов.

– Так и пишешь: Русанов заказчик «ложного доноса». Понял? – Шура расстегнул воротник рубахи. Душно было в лаборатории да ещё противно пахло смесью проявителя и фиксажа.

За полчаса Гена написал подробное заявление на имя генерала, начальника УВД.

Из своего кабинета Шура позвонил на номер Русанова, который взял у Носова.

– Вы, Алексей Иванович, будьте завтра в девять на работе. Надо кое-что уточнить. Мы убийцу Иванова нашли. А Иванов у вас работал. Формально Вы должны расписаться в том, что знали убитого по работе.

Русанов помолчал немного.

– Вообще-то в девять всегда совещание у директора.

– Лучше отпроситесь,– Шура говорил мягко и вежливо. – Если Вас не будет когда я приду, разговор может состояться у нас в «угро». И положил трубку.

Пошел, показал бумаги подполковнику. Он прочёл внимательно и сказал.

– Волк ты, Малович. Волчина и волчара позорный, – и засмеялся от души. – Русанов теперь наш.

Вечером Александр Павлович уже подходил к своей калитке. Сзади, с другой стороны улицы кто-то выстрелил из двух стволов в забор. Дробь впилась в доски рядом. Сантиметров на пятьдесят правее. Убивать не собирались. Пугали.

– Ну, понеслась коза по кочкам, – сказал Шура и закрыл со двора калитку на щеколду. Хотя какая она защита, щеколда? Он собрал Зину с сыном, они сели на мотоцикл и пулей вылетели из ворот в сторону дома тёти Борькиной жены Ани.

– Тебя не убъют? – заплакала жена.

– Уже бы давно убили, если б хотели,– оглянулся назад Малович .– Но, ты где-то права. Война началась. Ты должна верить, что войну эту выиграю я.

– Верю, – обняла его сзади жена. – Ты только шибко не петушись. Про нас помни.

От их дома грохнул ещё один выстрел. То ли в воздух этот козёл стрелял, то ли промахнулся.