Волчина позорный

23. Глава двадцать третья

В июле знаменитые артисты театра и кино уходили в отпуск. В театральном сезоне летнее время – просто перекур. В кино, как обычно, всё было более волшебно. Зиму снимали в мае и июне, а лето зимой. Июль и август руководство студий отдавало актёрам на отдых у волн Черного моря и на творческие встречи со зрителями, благодаря которым любимцы народа зарабатывали себе на автомобили, возможность ловить кайф в дорогих ресторанах и подставлять белые животы солнцу не в Пицунде, набитой трактористами, победившими в соц.соревновании, а на пляжах «Золотые пески» в самой дружественной нам всем Болгарии.

Капитан Володя Тихонов считался в УВД самым утончённым и добротно рафинированным милиционером. Ему не было равных в познании тонкой поэзии, лучших живописных школ мира, он один единственный мог назвать больше двадцати композиторов-классиков, регулярно перечитывал «Войну и мир», а кроме всех этих извращений имел привычку ходить на постановки облдрамтеатра и творческие встречи с гастролирующими в отпусках популярными актёрами.

Тридцатого июля во Дворце профсоюзов встречался с народом кумир девушек и любимец остальных – Леонид Быков. Все обожали его после старого уже фильма «Максим Перепелица», более поздних – «Алёшкина любовь», «На семи ветрах», «Зайчик» и «Разведчики». Тихонов ни морально, ни физически не имел права пропустить встречу с таким грандиозным талантом. И отсидел в третьем ряду почти два с половиной часа, внимая ироничному повествованию Быкова о своей биографии и тяжком актёрском труде. В конце после показа нарезки кадров из разных фильмов ему стоя аплодировали минут двадцать и за это время Вова, разглядывая зал, увидел свою бывшую любовницу Танечку Романову.

Он тогда ещё не знал, что она заметила его намного раньше, и потому слегка ошалел, когда на улице, на первой ступеньке дворцовой лестницы увидел её, платочек в руках теребящую и ждущую его, Тихонова.

– Вовочка! – произнесла она единственное слово, но так, будто он был самым несчастным, болеющим всеми болезнями одновременно, а потому жалким и крайне нуждающимся в исцелении её оздоровительной страстью.

– Татьяна, охолони! – выставил вперёд обе руки Володя, ладонями отгораживаясь от тепла, которое струилось из Танькиного тела, одетого в невесомое шифоновое платье, подшитое сантиметров на тридцать выше колен. – Если я не удержусь и приклеюсь к тебе снова, то меня Малович пришибет. Он обещал. Или жена опять уйдёт и потом больше не вернётся. А меня, Танюха, как вроде бульдозер сзади на тебя толкает и внутренности мои содрогаются от сладостных воспоминаний.

– Вовочка! – как разрядом электричества в триста восемьдесят вольт прошила Танька насквозь душу и тело капитана. Или это она духом колдовским, которому не воспротивишься, дохнула на Вову. Но он устоял ещё целую минуту. Почти вечность. И-таки обнял её, и как под гипнозом, стал целовать сладкие от помады губы и гладить дрожащей рукой её грудь третьего размера. При всём честном народе, среди которого он не замечал знакомых своих и подруг жены. Он не целиком помнил, как она поймала такси, вообще не понимал – как оказался голым в Танькиной кровати. Дошло до него только то, что они, оба скользкие от пота, через час лежали с сигаретами в зубах и почти в бессознательном состоянии дули в потолок дымом от сигарет «Ту-134».

Домой он дополз как политый дихлофосом таракан, объяснил Марине, что чуть не подох, гоняясь за опасным преступником, отказался от еды, упал на диван в своём лёгком льняном костюме и полосатых носках, после чего сказал: «Во, как, мля!» и затих до утра. И снов не видел, и телефонных звонков не слышал. А потому и не знал, что уже через час после его приключения Маринкины подружки, тоже посетившие встречу с Быковым, всё про Володю с любовницей ей рассказали с выражением и в черных красках.

Утром он проснулся бодрым, поскольку сбросил литров пять тестостерона с адреналином, и первым делом на груди своей увидел листок из блокнота Марины, которая вкратце сообщила, что на развод подаст сегодня, искать её не надо, а забыть о том, что она – жена Тихонова, необходимо прямо с этой минуты.

– Шура.– позвонил он другу. – Застрели меня из моего личного табельного «макара». Самоубиться срочно хочу. Но сам не смогу. А если шлёпнешь из моего, то вроде я сам и стрельнулся. У меня, Шура, случайно, но опять была случка с Романовой Танькой. Я не понял как это вышло. Вроде как под гипнозом. Но жене тут же «дятлы» отстучали, и ушла она насовсем, а потому жить мне больше не стоит. Преступников ты и без меня всех отловишь. А меня похороните как самоубийцу и последнего козла в степи глухой. Да креста не ставьте. Чтобы зарос я травой и как не было меня никогда, долболома!

– Ты давай, дуй на работу, – сказал Малович, пропустив все горестные Володины слова. – Из нас с тобой Лысенко сколотил следственную группу. Так что Дикого с кентами доводить до суда будем мы. Посадим, а потом я тебя убью щелбаном с оттяжкой. Это пострашнее пули, Вова. Рука у меня тяжелая. Да тебя, предателя, и убить-то маловато будет. Я лучше тебя женю на Таньке. Это куда ужаснее. Живи потом сколько протянешь, весь в рогах как ёжик в иголках.

Вова горестно обошел квартиру, лишенную Маринкиных и Машкиных вещей, умылся и поехал на мотоцикле заполнять свою опустошенность общением с грабителями и убийцами. Всех троих привели в допросную комнату, Шура что-то писал за столом, а бандиты глядели на него с жалостливыми ухмылками, потому как не сомневались, что очень легко «отмажутся». Нападения на промтоварную машину реально-то не было. Просто они – ребята весёлые и любят розыгрыши. А переоделись, чтобы над водителями подшутить. Потому как никто из шоферов лично постов ГАИ на дорогах не видел сроду. Не было у Кустанайской дорожной милиции такой традиции – ловить нарушителей за семьдесят километров от города. И все это знали.

– Капитан Тихонов, у наших задержанных при себе нет документов. Надо установить их личности, – определил Вове задание майор Малович. – Сейчас они дадут адреса свои и ключи от замков. И скажут, где лежат паспорта. Или, если паспортов не будет, за нарушение паспортного режима мы их привлечем как тайно проникнувших в СССР шпионов из Америки с целью проведения серии диверсий и нанесения большого вреда государству. Это – сразу высшая мера. Никаких доказательств суду не надо. Ну, граждане диверсанты, даёте ключи с адресами или по лёгкому пути пойдём к высшей мере?

– Ты чё, майор!? – побледнел один из троицы. – Мы воры карманные. Какие с нас диверсанты? Да и сидели тут, в Кустанае, в «четвёрке». Проверить легко.

– На ключ. Адрес – Октябрьская, сто восемь, – Дикий первым подал ключ Володе, который проткнул им насквозь бумажку с адресом. То же самое быстренько сделали остальные и Тихонов уехал.

– Вы пока посидите. Может вспомните сами как чудили и чего гадского тут наворочали, – Шура пошел к двери. – А я пока пойду с генералом посоветуюсь. Может, действительно, пропустить вас быстренько как диверсантов-шпионов да и зелёнку вам на лоб? Чтоб не возиться с вами неделю, если не больше. У нас-то и без ваших косяков работы хватает.

– Не, майор, – Дикий погремел наручниками.– Подождём паспорта. Ответим за то, что докажете. А не докажете вы ни хрена. К тому ж, диверсанты и шпионы вообще не ваше дело. КГБ пусть их ловит. Подождём паспорта.

Шура хмыкнул и пошел в буфет выпить лимонада и закусить его двумя эклерами, которые в милицейский буфет привозили, естественно, самые свежие. Сразу с плиты.

– Что ж делать мне с кобелём неуёмным, с Володей Тихоновым? Такая жена у него,– сожалел Малович. – Почти как моя. А холостяком останется – конец ему. По рукам пойдет, по койкам, и будет из него через пару лет не свирепый оперативник, а гнилой сучок или тряпка половая, трёпанная да дырявая. Я, наверное, Таньку переселю куда-нибудь в Тамбов. Капитану Ляхову скажу, чтобы привлёк её за разврат и аморалку, за охмурение милиционера с целью получения секретных данных о планах УВД по борьбе с преступным миром. Срок за это не дадут, но выслать из города можно. Я с Тамбовскими товарищами договорюсь и её там пропишут, на молочный завод устроят, квартиру получит от завода. Вовку-то жалко. Это умное решение его успокоило и он взял ещё бутылку «крем-соды» и три эклера.

Вернулся Шура в допросную вместе с Тихоновым. Он привёз паспорта.

– Всё в порядке, гражданин начальник?– улыбался Дикий. – Не фальшивые ксивы?

– Карпов Василий Николаевич – это Дикий. Садовский Сергей Сергеевич – кто? Погоняло какое? – Александр Павлович взялся за дело. – Михайлов Роман Ильич. Так. Кликуха?

– Я «Пугач», – представился Садовский. Плотный малый с тремя золотыми фиксами и квадратным подбородком. Кличут так за то, что я «на малолетке» пугачи втихаря пацанам делал в мастерской. Они шариками от подшипников стреляли. Метров на десять. Больно, если попадёшь. Всех на зоне вооружил. Год за это добавили.

– А меня «Тихим» окликают, – ткнул себя в грудь невысокий мускулистый Михайлов. – Я тихий. Молчу всегда и не ругаюсь громко. Сразу – в рыло или заточку в задницу.

– Ну а я, Карпов – Дикий, потому, что дикий. Мне при рождении сверху не прописали ни правил, ни законов. Ни жалости не дали, ни совести. Сволочь я. Так и живу. Куда деваться!?

– Ладно, хрен с ними, с кликухами вашими тупыми, – сказал Малович. – Давайте за жизнь потолкуем. За ограбление промтоварного транспорта вы имеете минимум по пять лет. Групповое ограбление, организованное.

– Гонишь, начальник. – улыбнулся Пугач. – Доказательства есть?

Тихонов дал им почитать по очереди бумажки, исписанные сверху донизу.

– Это показания свидетелей. Девять человек. Вещественные доказательства стоят в нашем хранилище. На них отпечатки пальцев главаря банды. Вот бумага от водителя и экспедитора, которые признают свои товары. Они их везли на станцию «Тобол». А ещё свидетели ехали мимо на автобусе в Копейск. Остановился автобус, и они видели как вы в милицейской форме, с обрезами за спиной избивали экспедитора с шофером и потом хотели увезти товары в город на машине с будкой. А также успели понаблюдать как вас нашли и арестовали сотрудники уголовного розыска, отняли у вас оружие и надели наручники.

– На вещдоках пальчики Дикого. Их сняли два часа назад и сгоняли в архив «зоны». Сверились. Отпечатки совпали, – Шура подошел к главарю.– Ещё одна статья к этому случаю прилипает. Дискредитация органов милиции. Урки, блин, в славной форме доблестной советской милиции. Позор ложится на всё Управление внутренних дел страны. А через этот факт вам ещё пять лет на нос. Все же были в милицейской форме. Где взяли? С кого сняли или у кого украли? А, может, выдвинем на следствии версию, что вы «замочили» патруль ГАИ? Ну, это отдельная тема.

– Не было автобуса, – зло сказал Дикий. – На арапа берешь, мусор. Пустая трасса была и ты один приехал. Мы там три часа тебя ждали.

– Вот это ты суду и прокурору скажешь. Только чтоб не впустую языком размахивать, предъяви им подтверждающие документы. Показания очевидцев на бумаге с подписями и номерами паспортов. Вот только ими ты убедишь прокурора и судью, что не было автобуса и свидетельских показаний вот этих вот тоже нет. Что прокурору и суду эти свидетельские показания на бумаге только кажутся. Без подтверждающих документов твой трёп прокурора только разозлит. И он лет пять-семь добавит за введение суд в заблуждение.